|
***
Александру Кабанову
На прогулке или в ходе попойки
ищешь слово среди тысячи тысяч.
Прочих слов – как воробьёв на помойке,
а единственного слова – не сыщешь.
И такая оттого незадача,
что взмываешь ангелком в сине небо.
Ведь земное для стихов – мало значит.
Слово – там, где ты живым ещё не был.
|
|
***
Александру Кабанову
На прогулке или в ходе попойки
ищешь слово среди тысячи тысяч.
Прочих слов – как воробьёв на помойке,
а единственного слова – не сыщешь.
И такая оттого незадача,
что взмываешь ангелком в сине небо.
Ведь земное для стихов – мало значит.
Слово – там, где ты живым ещё не был.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,
где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.
Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.
Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
***
Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
ПИСЬМЕНА
Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.
Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.
|
|
-
* * *
Стареем, старина, и к перемене мест
охота к нам теперь приходит неохотно.
Привычный зуд в ногах прошел бесповоротно,
как будто бог дорог на нас поставил крест.
Но коль не выдаст Бог, когда свинья не съест,
я брошу свой закат и с восходящим солнцем
отправлюсь на восток к каким-нибудь японцам
отведать их саке на краешке земли.
Мне прошлое мое откроется вдали –
таежные края и город у Байкала,
где жил я не тужил, где из последних сил
прирученную Музу дома сторожил.
Горгона в доме том жила на дне бокала
со змеями на лбу, но от ее оскала
я с Музой убежал за дымный горизонт.
Так молодой кайман бежит от анаконд,
не зная, что змея слабее крокодила.
Да было ль это всё? Увы, всё это было...
* * *
От сонаты вмиг перейти к сонету,
невзначай сорваться с высоких круч.
Повстречав Харона у сонной Леты,
обнажить перо и скрипичный ключ.
По второму кругу летать и падать,
разбиваться насмерть и оживать.
Губы смерти – в черной губной помаде,
а глаза – аидова тишь и гладь.
Пусть по-детски Муза сопит в кровати –
чтобы Парка прясть не устала нить,
от сонета вновь перейти к сонате,
умереть от счастья и снова жить...
* * *
Мышь лежит, как Иона, во чреве кота,
сладко спящего в брюхе всеядного дома,
где вокруг безраздельно царит пустота,
как в ларьке на углу после кражи со взломом,
где лэптоп еле виден сквозь дым папирос,
горьковатых на вкус из-за их дешевизны.
Даже гуглу неведом ответ на вопрос
о загадочном смысле проглоченной жизни.
День куда-то сбежал – ни забот, ни хлопот.
Утро вечера, как ни крути, мудренее,
только бьешься о стену, как рыба об лед,
из-за грусти, достигшей давно апогея.
Ловишь в памяти отблески прожитых лет,
полустершихся лиц, уничтоженных файлов.
Ловишь кайф... но лишь выйдя из тени на свет,
молодой Александр укротил Буцефала.
Мимолетное счастье – вода в решете.
Строишь планы, а время, как водится, вышло.
В чреве ночи лежишь, как Иона в ките,
и пытаешься выйти на связь со Всевышним.
* * *
Чем дальше в лес, тем больше недотрог...
Который век дожди разводят сырость!
Одна надежда – что воскреснет Бог,
Дионис ли, Таммуз или Осирис,
и вдоволь даст забытого тепла,
чтобы природа вновь зазеленела.
Всего-то надо – жить, но то и дело
вдруг возникают срочные дела,
а то зайдет с бутылкой виски Поль,
залить за галстук, чтоб душа не ныла,
и ты чужую впитываешь боль,
как промокашка – школьные чернила.
Так и живешь с дождями визави
и ждешь, когда тебе подбросят боги
тепла, а лучше капельку любви
какой-нибудь соседской недотроги...
КРЕСТ ИЗГНАНЬЯ
Я слышу — история и человечество,
Я слышу — изгнание или отечество.
Георгий Иванов
Беспомощный, как рыба на песке,
я слушал гул чужого лексикона,
а надо мной висел на волоске
дамоклов меч заморского закона.
Но мне побег не ставили в вину,
наоборот – очистили от тины
и строгим пунктам дали слабину,
чтобы повысить интеллект чужбины.
Я видел друга в каждом подлеце,
учился жить без водки и без мата,
но крест изгнанья на моем лице
вдруг проступил отчетливым стигматом.
От острой боли я упал пластом,
потом поднялся, как заправский профи,
и пошагал, сгибаясь под крестом,
через толпу к невидимой Голгофе.
|
|
-
* * *
Стареем, старина, и к перемене мест
охота к нам теперь приходит неохотно.
Привычный зуд в ногах прошел бесповоротно,
как будто бог дорог на нас поставил крест.
Но коль не выдаст Бог, когда свинья не съест,
я брошу свой закат и с восходящим солнцем
отправлюсь на восток к каким-нибудь японцам
отведать их саке на краешке земли.
Мне прошлое мое откроется вдали –
таежные края и город у Байкала,
где жил я не тужил, где из последних сил
прирученную Музу дома сторожил.
Горгона в доме том жила на дне бокала
со змеями на лбу, но от ее оскала
я с Музой убежал за дымный горизонт.
Так молодой кайман бежит от анаконд,
не зная, что змея слабее крокодила.
Да было ль это всё? Увы, всё это было...
* * *
От сонаты вмиг перейти к сонету,
невзначай сорваться с высоких круч.
Повстречав Харона у сонной Леты,
обнажить перо и скрипичный ключ.
По второму кругу летать и падать,
разбиваться насмерть и оживать.
Губы смерти – в черной губной помаде,
а глаза – аидова тишь и гладь.
Пусть по-детски Муза сопит в кровати –
чтобы Парка прясть не устала нить,
от сонета вновь перейти к сонате,
умереть от счастья и снова жить...
* * *
Мышь лежит, как Иона, во чреве кота,
сладко спящего в брюхе всеядного дома,
где вокруг безраздельно царит пустота,
как в ларьке на углу после кражи со взломом,
где лэптоп еле виден сквозь дым папирос,
горьковатых на вкус из-за их дешевизны.
Даже гуглу неведом ответ на вопрос
о загадочном смысле проглоченной жизни.
День куда-то сбежал – ни забот, ни хлопот.
Утро вечера, как ни крути, мудренее,
только бьешься о стену, как рыба об лед,
из-за грусти, достигшей давно апогея.
Ловишь в памяти отблески прожитых лет,
полустершихся лиц, уничтоженных файлов.
Ловишь кайф... но лишь выйдя из тени на свет,
молодой Александр укротил Буцефала.
Мимолетное счастье – вода в решете.
Строишь планы, а время, как водится, вышло.
В чреве ночи лежишь, как Иона в ките,
и пытаешься выйти на связь со Всевышним.
* * *
Чем дальше в лес, тем больше недотрог...
Который век дожди разводят сырость!
Одна надежда – что воскреснет Бог,
Дионис ли, Таммуз или Осирис,
и вдоволь даст забытого тепла,
чтобы природа вновь зазеленела.
Всего-то надо – жить, но то и дело
вдруг возникают срочные дела,
а то зайдет с бутылкой виски Поль,
залить за галстук, чтоб душа не ныла,
и ты чужую впитываешь боль,
как промокашка – школьные чернила.
Так и живешь с дождями визави
и ждешь, когда тебе подбросят боги
тепла, а лучше капельку любви
какой-нибудь соседской недотроги...
КРЕСТ ИЗГНАНЬЯ
Я слышу — история и человечество,
Я слышу — изгнание или отечество.
Георгий Иванов
Беспомощный, как рыба на песке,
я слушал гул чужого лексикона,
а надо мной висел на волоске
дамоклов меч заморского закона.
Но мне побег не ставили в вину,
наоборот – очистили от тины
и строгим пунктам дали слабину,
чтобы повысить интеллект чужбины.
Я видел друга в каждом подлеце,
учился жить без водки и без мата,
но крест изгнанья на моем лице
вдруг проступил отчетливым стигматом.
От острой боли я упал пластом,
потом поднялся, как заправский профи,
и пошагал, сгибаясь под крестом,
через толпу к невидимой Голгофе.
|
|
-
* * *
Стареем, старина, и к перемене мест
охота к нам теперь приходит неохотно.
Привычный зуд в ногах прошел бесповоротно,
как будто бог дорог на нас поставил крест.
Но коль не выдаст Бог, когда свинья не съест,
я брошу свой закат и с восходящим солнцем
отправлюсь на восток к каким-нибудь японцам
отведать их саке на краешке земли.
Мне прошлое мое откроется вдали –
таежные края и город у Байкала,
где жил я не тужил, где из последних сил
прирученную Музу дома сторожил.
Горгона в доме том жила на дне бокала
со змеями на лбу, но от ее оскала
я с Музой убежал за дымный горизонт.
Так молодой кайман бежит от анаконд,
не зная, что змея слабее крокодила.
Да было ль это всё? Увы, всё это было...
* * *
От сонаты вмиг перейти к сонету,
невзначай сорваться с высоких круч.
Повстречав Харона у сонной Леты,
обнажить перо и скрипичный ключ.
По второму кругу летать и падать,
разбиваться насмерть и оживать.
Губы смерти – в черной губной помаде,
а глаза – аидова тишь и гладь.
Пусть по-детски Муза сопит в кровати –
чтобы Парка прясть не устала нить,
от сонета вновь перейти к сонате,
умереть от счастья и снова жить...
* * *
Мышь лежит, как Иона, во чреве кота,
сладко спящего в брюхе всеядного дома,
где вокруг безраздельно царит пустота,
как в ларьке на углу после кражи со взломом,
где лэптоп еле виден сквозь дым папирос,
горьковатых на вкус из-за их дешевизны.
Даже гуглу неведом ответ на вопрос
о загадочном смысле проглоченной жизни.
День куда-то сбежал – ни забот, ни хлопот.
Утро вечера, как ни крути, мудренее,
только бьешься о стену, как рыба об лед,
из-за грусти, достигшей давно апогея.
Ловишь в памяти отблески прожитых лет,
полустершихся лиц, уничтоженных файлов.
Ловишь кайф... но лишь выйдя из тени на свет,
молодой Александр укротил Буцефала.
Мимолетное счастье – вода в решете.
Строишь планы, а время, как водится, вышло.
В чреве ночи лежишь, как Иона в ките,
и пытаешься выйти на связь со Всевышним.
* * *
Чем дальше в лес, тем больше недотрог...
Который век дожди разводят сырость!
Одна надежда – что воскреснет Бог,
Дионис ли, Таммуз или Осирис,
и вдоволь даст забытого тепла,
чтобы природа вновь зазеленела.
Всего-то надо – жить, но то и дело
вдруг возникают срочные дела,
а то зайдет с бутылкой виски Поль,
залить за галстук, чтоб душа не ныла,
и ты чужую впитываешь боль,
как промокашка – школьные чернила.
Так и живешь с дождями визави
и ждешь, когда тебе подбросят боги
тепла, а лучше капельку любви
какой-нибудь соседской недотроги...
КРЕСТ ИЗГНАНЬЯ
Я слышу — история и человечество,
Я слышу — изгнание или отечество.
Георгий Иванов
Беспомощный, как рыба на песке,
я слушал гул чужого лексикона,
а надо мной висел на волоске
дамоклов меч заморского закона.
Но мне побег не ставили в вину,
наоборот – очистили от тины
и строгим пунктам дали слабину,
чтобы повысить интеллект чужбины.
Я видел друга в каждом подлеце,
учился жить без водки и без мата,
но крест изгнанья на моем лице
вдруг проступил отчетливым стигматом.
От острой боли я упал пластом,
потом поднялся, как заправский профи,
и пошагал, сгибаясь под крестом,
через толпу к невидимой Голгофе.
|
|
2013-Мельник, Александр
ВЕРА
Хорошо рассуждать о прошедшем, живя в настоящем,
только то, что вчера не нашли, мы лишь завтра обрящем.
Слово «опыт» насмешливый внук превратит в «опа-на!» –
днем ходил с фонарем, а в кармане пустая мошна.
В парке тропы усыпаны трупами тлеющих листьев.
Это осень, а в пасмурный день не до поиска истин.
Остается лишь верить, что летом всё будет о’кей,
что, вскочив на светило, поскачет по кругу жокей.
Это в школе скатаешь у Верки ответ – и четверка,
а старуха с клюкой не поверит в твои отговорки.
Если точных решений проблемы найти не дано,
значит с верой, как с верною Веркой, дружить суждено.
Я задач не боялся – решал их, считал варианты.
Со шкафов с укоризной глядят на меня фолианты,
но к премудрости их я давно потерял интерес,
потому что читаю лишь искры в глазах поэтесс,
потому что лишь вера – в любовь ли, в судьбу или в Бога
мне подскажет мистический смысл моего эпилога.
Я куда-то забросил напрасно светивший фонарь.
Буду мудрым ребенком разыскивать выход – как встарь.
БАЛАНС
Беспощадна цифирь, как над ней ни глумись –
сальдо-бульдо твое неприглядно на диво,
но тянись вопреки тяготению ввысь,
и, в балансе долги посчитав за активы,
неуемной душой излучай оптимизм.
Пусть узнает Чак Норрис, насколько ты крут,
пусть Рокфеллер поверит, что ты не в прогаре.
С каждым годом всё выше заводит маршрут...
Хоть шаром покати в опустевшем амбаре,
только сальдо баланса подводят не тут.
* * *
Редкая мысль долетит до середины строчки
после рутинных галер от шести до шести.
Бахус посудой звенит, забвение прочит –
знает про птицу в небе и хвост в горсти.
Свалишься во хмелю в прокрустово ложе
совести и улетишь далеко-далеко,
туда, где ни птиц, ни галер, где ничто не гложет,
где снайпер стреляет, а пули летят в молоко.
Танат стучится в двери, бесцеремонно будит.
Внутренний голос пытается что-то сказать,
но не понять ни слова. Входят какие-то люди –
не разглядеть сквозь слипшиеся глаза.
Остро всей кожей почувствовав жгучее тело
жены, повернешься к теплу, воспрянешь на миг,
по-звериному вспыхнешь, и всё – жизнь пролетела,
осталась лишь ночь, переходящая в мунковский крик.
ДЕСТРУКЦИЯ
Давным давно озвучен приговор –
деструкция с отсрочкой исполненья.
Уж лучше б Хронос выстрелил в упор,
чем распадаться каждое мгновенье.
Струится ночь, волнующе журча,
но не видать красотки с коромыслом.
Лежишь и ждешь прихода палача,
не видя в жизни никакого смысла.
Как ни крути, семь бед – один ответ.
Не вечно от кота скрываться в норке,
но бьется мысль отчаянно в подкорке
о том, что в смерти тоже смысла нет.
ОТРАЖЕНИЕ
Кто ты, странник, глядящий пристально
из зеркальной мглы на меня –
воин света, идущий к истине,
или всадник Судного дня?
Прямо с юности – в преисподнюю
по намерениям благим
ты спускался, волей свободною
и неясной целью гоним.
Усыпленный голосом вкрадчивым,
так и шел – до адских котлов.
Сколько сил напрасно растрачено,
сколько сказано лишних слов!
Не иначе как для прозрения
в нос ударил запах смолья…
А потом – подъем и парение
над соблазнами бытия,
над Эдемом чужой сторонушки.
Жизнь, подлей винца рифмачу,
ведь осталось – капля на донышке…
Бог еще ведет по лучу,
но уже сигнал о снижении
мать-сыра земля – за бугром! –
шлет зеркальному отражению
зла, повергнутого добром.
* * *
Народ не промах и король не плут
в стране, где днем отсыревает порох,
где пахнут грустью черные соборы,
как дом во глубине сибирских руд,
откуда я столетие назад,
махнув рукой на рухнувшие планы,
приехал в этот рай, а может – ад,
где правят бал дожди и доберманы.
Я верил в то, что перемена мест
слагаемых в момент изменит сумму,
что местный Симон понесет мой крест,
чтобы помочь пришельцу-вольнодуму,
влюбившемуся в трели синих птиц,
но оказалось – жизнь и тут не сахар,
и если бы я не был вертопрахом,
ушел давно бы в мир микрочастиц.
Приехав от станка и от сохи,
я должен был не сочинять стихи,
а день-деньской настырно-бесшабашно
царапать плугом борозды на пашне.
Читатель, ты с метафорой знаком –
конечно, это в переносном смысле.
Чтоб не растечься тут по древу мыслью,
признаюсь в двух словах – пишу тайком,
лишь между делом – добывая хлеб
в обмен на водянистые мозоли,
в стихи порой вкрапляя ширпотреб
исчезнувший, но дорогой до боли –
пломбир, чекушку, пряную селедку,
мечты и дулю с маком посередке.
От сплина лечит русский магазин,
в котором кассой ведает грузин.
Чтобы улучшить свой метаболизм
и не считать барашков до рассвета,
я заглушаю в корне пессимизм.
Сказать по правде – ерунда всё это:
пространство и набор координат.
Важнее время, данное на вырост –
душе предписан вечный променад.
Коли свинья не съест и бог не выдаст.
Когда-нибудь...
Когда-нибудь на склоне лет, устав от песни комариной,
ты потихоньку включишь свет и хлопнешь изверга холстиной.
С ритмичным тиканьем часов Морфей пришлет успокоенье,
но вдруг щемящий душу зов извне раздастся на мгновенье.
Очнувшись, ты шагнешь к окну и отодвинешь резко штору.
Я с неба гулко громыхну тебе о тамошних просторах,
промчусь по кронам ветерком – огонь и лед в одном флаконе,
воробышком – одним броском слечу с ольхи на подоконник,
сухим листком прильну к стеклу, затрепещу не понарошку,
и снова возвращусь во мглу – ждать света в дремлющем окошке.
МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт. Родился в 1961 году в Молдавии. На Западе с 2000 года. Публикации в поэтических сборниках и журналах девяти стран. Сб. стихов: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012. Президент ассоциации «Эмигрантская лира», организатор Всемирного поэтического фестиваля, международного поэтического интернет-конкурса, выездных поэтических вечеров. Редактор литературно-публицистического журнала «Эмигрантская лира».
|
|
2013-Мельник, Александр
ВЕРА
Хорошо рассуждать о прошедшем, живя в настоящем,
только то, что вчера не нашли, мы лишь завтра обрящем.
Слово «опыт» насмешливый внук превратит в «опа-на!» –
днем ходил с фонарем, а в кармане пустая мошна.
В парке тропы усыпаны трупами тлеющих листьев.
Это осень, а в пасмурный день не до поиска истин.
Остается лишь верить, что летом всё будет о’кей,
что, вскочив на светило, поскачет по кругу жокей.
Это в школе скатаешь у Верки ответ – и четверка,
а старуха с клюкой не поверит в твои отговорки.
Если точных решений проблемы найти не дано,
значит с верой, как с верною Веркой, дружить суждено.
Я задач не боялся – решал их, считал варианты.
Со шкафов с укоризной глядят на меня фолианты,
но к премудрости их я давно потерял интерес,
потому что читаю лишь искры в глазах поэтесс,
потому что лишь вера – в любовь ли, в судьбу или в Бога
мне подскажет мистический смысл моего эпилога.
Я куда-то забросил напрасно светивший фонарь.
Буду мудрым ребенком разыскивать выход – как встарь.
БАЛАНС
Беспощадна цифирь, как над ней ни глумись –
сальдо-бульдо твое неприглядно на диво,
но тянись вопреки тяготению ввысь,
и, в балансе долги посчитав за активы,
неуемной душой излучай оптимизм.
Пусть узнает Чак Норрис, насколько ты крут,
пусть Рокфеллер поверит, что ты не в прогаре.
С каждым годом всё выше заводит маршрут...
Хоть шаром покати в опустевшем амбаре,
только сальдо баланса подводят не тут.
* * *
Редкая мысль долетит до середины строчки
после рутинных галер от шести до шести.
Бахус посудой звенит, забвение прочит –
знает про птицу в небе и хвост в горсти.
Свалишься во хмелю в прокрустово ложе
совести и улетишь далеко-далеко,
туда, где ни птиц, ни галер, где ничто не гложет,
где снайпер стреляет, а пули летят в молоко.
Танат стучится в двери, бесцеремонно будит.
Внутренний голос пытается что-то сказать,
но не понять ни слова. Входят какие-то люди –
не разглядеть сквозь слипшиеся глаза.
Остро всей кожей почувствовав жгучее тело
жены, повернешься к теплу, воспрянешь на миг,
по-звериному вспыхнешь, и всё – жизнь пролетела,
осталась лишь ночь, переходящая в мунковский крик.
ДЕСТРУКЦИЯ
Давным давно озвучен приговор –
деструкция с отсрочкой исполненья.
Уж лучше б Хронос выстрелил в упор,
чем распадаться каждое мгновенье.
Струится ночь, волнующе журча,
но не видать красотки с коромыслом.
Лежишь и ждешь прихода палача,
не видя в жизни никакого смысла.
Как ни крути, семь бед – один ответ.
Не вечно от кота скрываться в норке,
но бьется мысль отчаянно в подкорке
о том, что в смерти тоже смысла нет.
ОТРАЖЕНИЕ
Кто ты, странник, глядящий пристально
из зеркальной мглы на меня –
воин света, идущий к истине,
или всадник Судного дня?
Прямо с юности – в преисподнюю
по намерениям благим
ты спускался, волей свободною
и неясной целью гоним.
Усыпленный голосом вкрадчивым,
так и шел – до адских котлов.
Сколько сил напрасно растрачено,
сколько сказано лишних слов!
Не иначе как для прозрения
в нос ударил запах смолья…
А потом – подъем и парение
над соблазнами бытия,
над Эдемом чужой сторонушки.
Жизнь, подлей винца рифмачу,
ведь осталось – капля на донышке…
Бог еще ведет по лучу,
но уже сигнал о снижении
мать-сыра земля – за бугром! –
шлет зеркальному отражению
зла, повергнутого добром.
* * *
Народ не промах и король не плут
в стране, где днем отсыревает порох,
где пахнут грустью черные соборы,
как дом во глубине сибирских руд,
откуда я столетие назад,
махнув рукой на рухнувшие планы,
приехал в этот рай, а может – ад,
где правят бал дожди и доберманы.
Я верил в то, что перемена мест
слагаемых в момент изменит сумму,
что местный Симон понесет мой крест,
чтобы помочь пришельцу-вольнодуму,
влюбившемуся в трели синих птиц,
но оказалось – жизнь и тут не сахар,
и если бы я не был вертопрахом,
ушел давно бы в мир микрочастиц.
Приехав от станка и от сохи,
я должен был не сочинять стихи,
а день-деньской настырно-бесшабашно
царапать плугом борозды на пашне.
Читатель, ты с метафорой знаком –
конечно, это в переносном смысле.
Чтоб не растечься тут по древу мыслью,
признаюсь в двух словах – пишу тайком,
лишь между делом – добывая хлеб
в обмен на водянистые мозоли,
в стихи порой вкрапляя ширпотреб
исчезнувший, но дорогой до боли –
пломбир, чекушку, пряную селедку,
мечты и дулю с маком посередке.
От сплина лечит русский магазин,
в котором кассой ведает грузин.
Чтобы улучшить свой метаболизм
и не считать барашков до рассвета,
я заглушаю в корне пессимизм.
Сказать по правде – ерунда всё это:
пространство и набор координат.
Важнее время, данное на вырост –
душе предписан вечный променад.
Коли свинья не съест и бог не выдаст.
Когда-нибудь...
Когда-нибудь на склоне лет, устав от песни комариной,
ты потихоньку включишь свет и хлопнешь изверга холстиной.
С ритмичным тиканьем часов Морфей пришлет успокоенье,
но вдруг щемящий душу зов извне раздастся на мгновенье.
Очнувшись, ты шагнешь к окну и отодвинешь резко штору.
Я с неба гулко громыхну тебе о тамошних просторах,
промчусь по кронам ветерком – огонь и лед в одном флаконе,
воробышком – одним броском слечу с ольхи на подоконник,
сухим листком прильну к стеклу, затрепещу не понарошку,
и снова возвращусь во мглу – ждать света в дремлющем окошке.
МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт. Родился в 1961 году в Молдавии. На Западе с 2000 года. Публикации в поэтических сборниках и журналах девяти стран. Сб. стихов: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012. Президент ассоциации «Эмигрантская лира», организатор Всемирного поэтического фестиваля, международного поэтического интернет-конкурса, выездных поэтических вечеров. Редактор литературно-публицистического журнала «Эмигрантская лира».
|
|
2013-Мельник, Александр
ВЕРА
Хорошо рассуждать о прошедшем, живя в настоящем,
только то, что вчера не нашли, мы лишь завтра обрящем.
Слово «опыт» насмешливый внук превратит в «опа-на!» –
днем ходил с фонарем, а в кармане пустая мошна.
В парке тропы усыпаны трупами тлеющих листьев.
Это осень, а в пасмурный день не до поиска истин.
Остается лишь верить, что летом всё будет о’кей,
что, вскочив на светило, поскачет по кругу жокей.
Это в школе скатаешь у Верки ответ – и четверка,
а старуха с клюкой не поверит в твои отговорки.
Если точных решений проблемы найти не дано,
значит с верой, как с верною Веркой, дружить суждено.
Я задач не боялся – решал их, считал варианты.
Со шкафов с укоризной глядят на меня фолианты,
но к премудрости их я давно потерял интерес,
потому что читаю лишь искры в глазах поэтесс,
потому что лишь вера – в любовь ли, в судьбу или в Бога
мне подскажет мистический смысл моего эпилога.
Я куда-то забросил напрасно светивший фонарь.
Буду мудрым ребенком разыскивать выход – как встарь.
БАЛАНС
Беспощадна цифирь, как над ней ни глумись –
сальдо-бульдо твое неприглядно на диво,
но тянись вопреки тяготению ввысь,
и, в балансе долги посчитав за активы,
неуемной душой излучай оптимизм.
Пусть узнает Чак Норрис, насколько ты крут,
пусть Рокфеллер поверит, что ты не в прогаре.
С каждым годом всё выше заводит маршрут...
Хоть шаром покати в опустевшем амбаре,
только сальдо баланса подводят не тут.
* * *
Редкая мысль долетит до середины строчки
после рутинных галер от шести до шести.
Бахус посудой звенит, забвение прочит –
знает про птицу в небе и хвост в горсти.
Свалишься во хмелю в прокрустово ложе
совести и улетишь далеко-далеко,
туда, где ни птиц, ни галер, где ничто не гложет,
где снайпер стреляет, а пули летят в молоко.
Танат стучится в двери, бесцеремонно будит.
Внутренний голос пытается что-то сказать,
но не понять ни слова. Входят какие-то люди –
не разглядеть сквозь слипшиеся глаза.
Остро всей кожей почувствовав жгучее тело
жены, повернешься к теплу, воспрянешь на миг,
по-звериному вспыхнешь, и всё – жизнь пролетела,
осталась лишь ночь, переходящая в мунковский крик.
ДЕСТРУКЦИЯ
Давным давно озвучен приговор –
деструкция с отсрочкой исполненья.
Уж лучше б Хронос выстрелил в упор,
чем распадаться каждое мгновенье.
Струится ночь, волнующе журча,
но не видать красотки с коромыслом.
Лежишь и ждешь прихода палача,
не видя в жизни никакого смысла.
Как ни крути, семь бед – один ответ.
Не вечно от кота скрываться в норке,
но бьется мысль отчаянно в подкорке
о том, что в смерти тоже смысла нет.
ОТРАЖЕНИЕ
Кто ты, странник, глядящий пристально
из зеркальной мглы на меня –
воин света, идущий к истине,
или всадник Судного дня?
Прямо с юности – в преисподнюю
по намерениям благим
ты спускался, волей свободною
и неясной целью гоним.
Усыпленный голосом вкрадчивым,
так и шел – до адских котлов.
Сколько сил напрасно растрачено,
сколько сказано лишних слов!
Не иначе как для прозрения
в нос ударил запах смолья…
А потом – подъем и парение
над соблазнами бытия,
над Эдемом чужой сторонушки.
Жизнь, подлей винца рифмачу,
ведь осталось – капля на донышке…
Бог еще ведет по лучу,
но уже сигнал о снижении
мать-сыра земля – за бугром! –
шлет зеркальному отражению
зла, повергнутого добром.
* * *
Народ не промах и король не плут
в стране, где днем отсыревает порох,
где пахнут грустью черные соборы,
как дом во глубине сибирских руд,
откуда я столетие назад,
махнув рукой на рухнувшие планы,
приехал в этот рай, а может – ад,
где правят бал дожди и доберманы.
Я верил в то, что перемена мест
слагаемых в момент изменит сумму,
что местный Симон понесет мой крест,
чтобы помочь пришельцу-вольнодуму,
влюбившемуся в трели синих птиц,
но оказалось – жизнь и тут не сахар,
и если бы я не был вертопрахом,
ушел давно бы в мир микрочастиц.
Приехав от станка и от сохи,
я должен был не сочинять стихи,
а день-деньской настырно-бесшабашно
царапать плугом борозды на пашне.
Читатель, ты с метафорой знаком –
конечно, это в переносном смысле.
Чтоб не растечься тут по древу мыслью,
признаюсь в двух словах – пишу тайком,
лишь между делом – добывая хлеб
в обмен на водянистые мозоли,
в стихи порой вкрапляя ширпотреб
исчезнувший, но дорогой до боли –
пломбир, чекушку, пряную селедку,
мечты и дулю с маком посередке.
От сплина лечит русский магазин,
в котором кассой ведает грузин.
Чтобы улучшить свой метаболизм
и не считать барашков до рассвета,
я заглушаю в корне пессимизм.
Сказать по правде – ерунда всё это:
пространство и набор координат.
Важнее время, данное на вырост –
душе предписан вечный променад.
Коли свинья не съест и бог не выдаст.
Когда-нибудь...
Когда-нибудь на склоне лет, устав от песни комариной,
ты потихоньку включишь свет и хлопнешь изверга холстиной.
С ритмичным тиканьем часов Морфей пришлет успокоенье,
но вдруг щемящий душу зов извне раздастся на мгновенье.
Очнувшись, ты шагнешь к окну и отодвинешь резко штору.
Я с неба гулко громыхну тебе о тамошних просторах,
промчусь по кронам ветерком – огонь и лед в одном флаконе,
воробышком – одним броском слечу с ольхи на подоконник,
сухим листком прильну к стеклу, затрепещу не понарошку,
и снова возвращусь во мглу – ждать света в дремлющем окошке.
МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт. Родился в 1961 году в Молдавии. На Западе с 2000 года. Публикации в поэтических сборниках и журналах девяти стран. Сб. стихов: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012. Президент ассоциации «Эмигрантская лира», организатор Всемирного поэтического фестиваля, международного поэтического интернет-конкурса, выездных поэтических вечеров. Редактор литературно-публицистического журнала «Эмигрантская лира».
|
|
2014-Александр МЕЛЬНИК
* * *
Холодильник стрекочет всю ночь, как сверчок…
Вновь бессонница ловит меня на крючок,
только жизнь коротка – не поймает вовек.
Пробиваются звезды сквозь жалюзи век,
слышен гул над Элладой, тревога, аврал –
кто сандалию с левой ноги потерял?
Золотое руно добывает Ясон.
…Мне приснился, Медея, загадочный сон!
* * *
Я немало духовного бисера
разбазарил в пылу мотовства.
Поневоле становишься писарем,
если ангел диктует слова.
Эти строфы – как фильмы с субтитрами
для незнающих странный язык.
Ретрансляция – дело нехитрое,
ты иначе писать не привык.
Дожидаешься горнего голоса,
придающего ясность письму.
Проще быть основанием конуса.
А слабо диктовать самому?
* * *
Вопреки каббалистам и мистикам всех мастей,
в глубине эгоизма не чувствуешь тяги к Свету –
спишь с соседской женой, сибаритствуешь без затей,
согревая холодную жизнь дымком сигареты.
Суррогатные радости, блеск золотых монет…
Не нужна каббала, чтобы сделать печальный вывод –
в тупиках подсознания Бога и вправду нет.
Прозябаешь во тьме, ожидая Большого взрыва.
Спохватившись, нащупаешь спичечный коробок,
вырвешь наспех из мрака сонное подземелье,
и стремление к Свету попробуешь на зубок –
для того, чтобы выйти к нему до конца недели.
* * *
Пронесся слух намедни в интернете
о том, что правды больше нет на свете –
всем заправляют кривдины друзья.
Очередная порция чернухи…
Еще Сократ учил не верить слухам,
и я подумал: «Бред, галиматья!»
Тут позвонил приятель из Ростова
и сообщил заученно-сурово:
«Мой сын погиб… на праведной войне…»
Я обкурил всю лестничную клетку,
потом несмело разбудил соседку,
чтоб подчерпнуть спокойствия извне.
…Ее глаза сверкали камасутрой,
дымилась плоть, и только лишь под утро
я задремал, пожару вопреки –
она была божественно прекрасна,
…а через миг, томительно и страстно,
в меня вонзились острые клыки.
* * *
До свиста в голове, до умопомраченья,
когда во сне мозга заскочит за мозгу,
несет меня назад могучее теченье –
к душистому стожку на скошенном лугу,
где ночи напролет без устали и лени
я губы целовал в помаде и пыли,
где робко в первый раз раздвинулись колени
и сбились полюса расколотой Земли.
Не то чтобы потом коленей было мало,
рутинная любовь – не то, не то, не то…
Я многих целовал, и жизнь меня ласкала,
но талая вода ушла сквозь решето,
и стало на душе уныло и постыло
без первого стожка на жизненном пути –
идешь лицом назад, смотря на то, что было,
махнув рукой на то, что будет впереди.
Сам черт не разберет, зачем мы тут ходили –
бессмысленная жизнь, бессмысленная смерть.
Вчера еще к ларьку бежал, как лошадь в мыле,
а нынче теребишь оставшуюся медь.
Ты – падающий мяч, ты – пуля на излете,
все женщины твои – не те, не те, не те…
Наверное, не зря душа сильнее плоти –
стожка давно уж нет, а слово – на листе.
ЛЕНТА МЕБИУСА
Из ленты Мебиуса трек
сложить и гнать без передышки –
за годом год, за веком век,
с судьбой играя в кошки-мышки.
Пускай поймут тебя не все –
к чему поэту оправданье?
Крутись, как белка в колесе,
чтоб не уснуло мирозданье!
СКАЗАНИЕ ОТ КАЩЕЯ
Триста с гаком лет, не шухры-мухры,
будто в воду канули с той поры,
как вошла колдунья в мой новый сруб,
обожгла признанием: «Ты мне люб!»
и в один момент от добра и зла
приворотным зельем меня спасла.
Паутина стены покрыла вмиг,
но зато я сущность любви постиг.
Стал гнездом разврата мой милый дом,
час за часом жизнь прожигалась в нем,
день за днем я горькое зелье пил,
год за годом ведьму свою любил.
А когда похмелья пришла пора,
прохрипел я ей: «Вспоминай Петра…»,
но она лишь бросила сноп огня,
посмотрела пристально на меня
и дала горшок молодильных щей,
объявив: «Бессмертный ты мой… Кащей!»
* * *
О. К.
Напиши меня светом
на воздушном холсте,
чтобы отблески лета
мельтешили везде.
Напиши меня звуком
на краю тишины,
чтоб сердечного стука
были гулы слышны.
Напиши меня взглядом,
полным первой любви.
Встань на цыпочки рядом
и своим назови.
* * *
Прекрасная до кончиков ногтей,
пьянящая до умопомраченья…
Высокий слог, а если без затей –
в простой любви мое предназначенье.
Всё остальное – мелкая возня,
игра амбиций, всполохи тщеславия.
Любимая, простишь ли ты меня
за маленькие звездочки в заглавии?
За то, что рифмы трачу на других,
что редко о любви шепчу на ушко.
Прости меня за то, что этот стих –
лишь сделанная наспех безделушка.
Таинственную власть употреби,
вживи мне крылья в хрупкие лопатки,
чтоб я хрипел в любовной лихорадке –
любимая, любимая, люби…
МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт. Родился в 1961 году в Молдавии. На Западе с 2000 года. Президент ассоциации «Эмигрантская лира», организатор Всемирного поэтического фестиваля, международного поэтического интернет-конкурса, выездных поэтических вечеров. Редактор литературного журнала «Эмигрантская лира». Шорт-лист специального приза и диплома «Русской премии – 2014» – «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации» (за проект «Эмигрантская лира»). Публикации в зарубежных и российских литературных периодических изданиях. Сб. стихов: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012.
|
|
2015-Александр МЕЛЬНИК
* * *
Топографические карты – в условных знаках спрятан путь.
Идёшь по снегу, впрягшись в нарты, с мечтой дойти куда-нибудь.
В другой стране, в иное время мне было двадцать с небольшим,
когда тянул я лямку с теми, кто был душой непогрешим.
Байкальский лёд трещал и ухал, пока блуждали мы впотьмах,
но было вдосталь силы духа в уставших насмерть мужиках.
Где тот кураж, скажите, братцы? В какую всё ушло дыру?
Мы заблудились, если вкратце – продались злату-серебру.
Теперь в машине навигатор бубнит на птичьем языке,
втирает телекомментатор пургу о супервожаке,
и так обрыдла жизнь без карты и без ломающихся нарт,
что ночь без «Русского стандарта» уже похожа на фальстарт.
С бутылки водки взятки гладки – она не выбьет из седла.
Как ни крути, в сухом остатке – жена и лирные дела,
Байкал на фото, аллергия на слово модное «гарант»…
…и если это ностальгия – то я и вправду эмигрант.
* * *
…Отбыли по назначению. И пребываем – каждый в своем раю.
Марина Гарбер
К полтиннику добавился пятак – от Господа две круглые пятёрки.
Глотаешь кислород за просто так, подпитывая рифмами подкорку,
безмолвствуешь, ворчишь или строчишь – всё пропадает в Лете-интернете,
где вместо эха – бульканье и тишь, как будто вовсе нет тебя на свете.
По знаку зодиака – Водолей, по сути – гладиатор на арене…
Премудрости твоих учителей хватило лишь на слаженность катрена,
на искру от костра, на тишину, на трудное, мучительное слово.
Ты мучаешь безденежьем жену и плачешь сам от скудного улова.
Приходится платить по векселям, но глядя на кровавые мозоли,
ты кланяешься всем учителям и говоришь «merci» далёкой школе,
наставникам, обрёкшим на нужду, духовникам и новым краснобаям –
за то, что ты живёшь в своём аду, раскинувшемся посредине рая.
* * *
Вышний мир – посложней заоконного, говорят знатоки, а по мне
всё одно, только вместо беконного ассорти и грудинки в вине
накачают невиданной пищею мой поднявшийся к звёздам фантом –
станет вакуум закускою нищею, свет – убогим питьём, но потом
так захочется сыра овечьего, что, ударив по всем тормозам,
я с пути соскользну опрометчиво в распрекрасные чьи-то глаза
и пойду, как и прежде, топориком по нелепой спирали ко дну –
пить вино по мытищинским дворикам да соседскую тискать жену.
Знатоки, посвящённые в мистику – без царя в голове крепыши,
снимут с полок свою фольклористику о посмертных метаньях души
и найдут, что в описанном случае я концы не отдал до конца,
а засим озорное, живучее оказалось сильнее Творца.
…Утром трели врываются в форточку, после сна освежая мозги –
то скворец, распевая на жёрдочке, гонит мысли мои от карги,
пробуждает надёжней будильника – чисти зубы, вари кипяток.
Есть ли в жизни аналог рубильника? К сожалению, я не знаток.
Поцелуи соседкины томные – погодите немного, скворцы,
пусть растают под солнцем фантомные напомаженные мертвецы.
Это вовсе не новое веянье – хорошо (да простит меня Бог)
оставаться в счастливом неведеньи, подходя к перекрёстку дорог,
доверять лишь своей интуиции при питье алкогольных отрав,
быть всегда к знатокам в оппозиции посреди возбуждённых орав,
возвращаться к разрушенной пристани, где в кафе не стихает гульба,
потому что в естественном – истина, даже если она и груба.
* * *
Никакой Ликург не поможет гулякам-грекам
разобраться с жилой-скупцом – двадцать первым веком.
Жил и я гуляючи – медленно, по старине
«Домострой» листая, но как-то взглянул в окошко –
никого! – народ по окольным путям-дорожкам
за бугор перебрался слёзы топить в вине.
Плоть от плоти народа, живу посреди Европы,
где ещё вчера тишину стерегли циклопы,
только их закатали асфальтом давным-давно.
Новизна побеждает прошлое малой кровью –
не успеешь чихнуть, а друзья желают здоровья
через глаз ноутбука – циклопье моё окно.
Как писал пророк – суета и томленье духа.
Возвращаешься к ночи домой, в голове – разруха,
глухоманная водка зажата в потной руке,
огоньки светлячков потухли, взошли химеры.
Если что и осталось о т т у д а – лишь капля веры
да разгул кириллицы в ветхом черновике.
* * *
Муха жужжит в бокале – надо бы в магазин…
Помнишь, как на Байкале буйствовал баргузин?
Спрячешься в зимовьюшке – водка давно не в масть,
проще из верной кружки чаю напиться всласть.
Полевику-бродяге вечером не впервой
жизнь доверять бумаге и находить с лихвой
музыку в скрипе крыши, в треске внутри печи.
Время неровно дышит к отблеску той свечи –
гонит к нему, как гунна к вспомнившейся степи.
Память – моя лагуна… Милая, ты не спи.
Помнишь, как мы с тобою дружно, не без труда,
крепости брали с бою, сделанные из льда?
Плачешь? А я не буду. Прошлое – пустяки.
Хлынула сквозь запруду толща былой реки
и, совершив по руслу бешеный марш-бросок,
сквозь многолетний мусор тихо ушла в песок.
Звёздная ночь в оконце – тихая благодать.
Что мне в годичных кольцах счастье своё искать?
Кроной раздвину небо, в вышних сгорю огнях.
…Милая, спи, а мне бы в рифму да о корнях.
* * *
Бельгийская зима – опять заволокло
окрестные дома промозглой пеленою.
Всё в капельках дождя оконное стекло,
я лбом к нему приник и что-то в рифму ною.
По правде говоря, зима тут ни при чём –
обычная хандра опять взяла за жабры,
но это всё пройдёт и жизнь забьёт ключом,
лишь только ты, смеясь, шепнёшь: «Абракадабра!»
Как хорошо, что я русак, а не индус –
век белкой в колесе крутиться мне не страшно.
Скрывает воротник случайный твой укус,
а что там за окном – уже не так и важно!
* * *
Был помоложе – бился над квадратурой круга,
изобретал велосипед, перечитывал Мопассана.
Что изменилось? Пью активированный google,
перед компьютером выполняя асаны.
Ничегонеделание стало страшнее монстра,
реинкарнацией прятавшегося под кроватью Бабая –
катишься в тартарары, ощущая пронзительно-остро,
что время – притормозить у караван-сарая.
Всё имеет свои пределы, лишь суета бессмертна.
Если что-то и делать, то ради грядущей жизни.
Эта, того и гляди, промелькнёт незаметно,
наподобие выстрелившей пружины.
Впрочем, ещё не вечер – всего лишь après-midi.
Просто дождь затянул округу плотною пеленою,
потому и кажется, что будущее – позади,
кружится в хороводе с боттичеллевскою Весною.
МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт. Родился в 1961 году в Молдавии. На Западе с 2000 года. Президент ассоциации «Эмигрантская лира», организатор Всемирного поэтического фестиваля, международного поэтического интернет-конкурса, выездных поэтических вечеров. Редактор литературного журнала «Эмигрантская лира». Шорт-лист специального приза и диплома «Русской премии – 2014» – «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации» (за проект «Эмигрантская лира»). Публикации в зарубежных и российских литературных периодических изданиях. Сб. стихов: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012, «Вселенная, живущая во мне», 2014.
|
|
Лариса Миллер
Лариса Емельяновна МИЛЛЕР родилась 29 марта 1940 г.
в Москве. В 1962 г. окончила Институт иностранных языков. Работала преподавателем английского языка. В 1999 г. Миллер стала номинантом Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства по представлению редколлегии журнала «Новый мир». Опубликованы книги поэзии и прозы: «Безымянный день», 1977. «Земля и дом», 1986; «Поговорим о странностях любви», 1991; «Стихи и проза», 1992; «В ожидании Эдипа», 1993; «Стихи и о стихах»,1996; «Заметки, записи, штрихи», 1997;«Сплошные праздники, 1998; «Между облаком и ямой», 1999; «Мотив. К себе, от себя», 2002; «Где хорошо? Повсюду и нигде», 2004; «Упоение заразительно», 2010 и многие другие.
|
|
Лариса Миллер
Лариса Емельяновна МИЛЛЕР родилась 29 марта 1940 г.
в Москве. В 1962 г. окончила Институт иностранных языков. Работала преподавателем английского языка. В 1999 г. Миллер стала номинантом Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства по представлению редколлегии журнала «Новый мир». Опубликованы книги поэзии и прозы: «Безымянный день», 1977. «Земля и дом», 1986; «Поговорим о странностях любви», 1991; «Стихи и проза», 1992; «В ожидании Эдипа», 1993; «Стихи и о стихах»,1996; «Заметки, записи, штрихи», 1997;«Сплошные праздники, 1998; «Между облаком и ямой», 1999; «Мотив. К себе, от себя», 2002; «Где хорошо? Повсюду и нигде», 2004; «Упоение заразительно», 2010 и многие другие.
|
|
Лариса Миллер
Лариса Емельяновна МИЛЛЕР родилась 29 марта 1940 г.
в Москве. В 1962 г. окончила Институт иностранных языков. Работала преподавателем английского языка. В 1999 г. Миллер стала номинантом Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства по представлению редколлегии журнала «Новый мир». Опубликованы книги поэзии и прозы: «Безымянный день», 1977. «Земля и дом», 1986; «Поговорим о странностях любви», 1991; «Стихи и проза», 1992; «В ожидании Эдипа», 1993; «Стихи и о стихах»,1996; «Заметки, записи, штрихи», 1997;«Сплошные праздники, 1998; «Между облаком и ямой», 1999; «Мотив. К себе, от себя», 2002; «Где хорошо? Повсюду и нигде», 2004; «Упоение заразительно», 2010 и многие другие.
|
|
-
НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ, ЧУР…
* * *
А. А. Тарковскому
Поверить бы. Икону
Повесить бы в дому,
Чтобы внимала стону
И вздоху моему.
И чтобы издалека
В любое время дня
Всевидящее око
Глядело на меня.
И в завтра, что удачу
Несет или беду,
Идти бы мне незрячей
У Бога на виду.
1967
* * *
Не пойму где ютятся слова.
Не пойму как я их добываю.
Не пойму – то ли их убиваю,
То ль на жизнь им дарую права.
Заземлить их хочу? Окрылить?
Или, как провода, оголить?
2011
* * *
Пишу – ни строчки на листе.
Рисую – пусто на холсте.
И плачу, не пролив слезы
Под небом цвета бирюзы.
Мой белый день – дыра, пробел.
Мой добрый гений оробел
И отступился от меня,
И жутко мне средь бела дня.
Пробел... А может, брешь, пролом,
Просвет, явивший окоем,
Счастливый лаз в глухой стене,
И добрый гений внемлет мне?
1976
* * *
Я пятнышком темным на снежном, на белом
Хожу, занимаюсь любимейшим делом –
Стихи сочиняю строка за строкой.
Тетрадка и ручка всегда под рукой.
Стихи сочиняю в заснеженной роще.
Они так просты. И бывают ли проще?
На то, что я в темном хожу, не смотри.
Поверь, у меня столько света внутри.
2010
* * *
Так глубоко тоску запрятать,
Чтоб никогда уж не достать.
Удариться – и не заплакать,
А только тверже духом стать.
Удариться об острый угол,
Об острый локоть, злой прищур –
Да мало ли на свете пугал?
Но не отчаиваться, чур.
Долой тоску, что душит, гложет,
Довольно этой чепухи.
Но лишь одно меня тревожит –
Родятся ль без нее стихи?
2011
* * *
Зачем лета свои считать?
Уж лучше, как они, летать.
«Вам сколько?», – спросят. «Не считала.
Я просто знай себе летала
И у летящих лет крыла,
Порою на прокат брала».
2011
* * *
Я не люблю твои цветочки
Борис Рыжий
Я не люблю твои цветочки,
Тем паче ягодки твои.
И страшно мне в твоем садочке,
Как лоху близ поста ГАИ.
А ты, о жизнь, то смотришь волком,
То льнешь, как травка на лугу.
А я живу, как на иголках,
И по-другому не могу.
2012
* * *
И плыли утки по воде,
И плыли утки,
Играл осенний тонкий луч
На серой грудке,
Играли блики на воде,
И листья плыли,
И мы, присевши у воды,
Себя забыли.
И мы забыли и себя,
И время суток,
И только видели листву
И серых уток,
И всё кружило и текло,
Дул слабый ветер,
И было тихо и тепло
На белом свете.
2005
* * *
Я так долго ждала и еще подожду.
А тем более, в тихом тенистом саду.
День, подаренный мне, не кончайся, теки,
А что сердце болит – это так, пустяки.
И чего я с рождения жду, не пойму.
Всё равно не задеть голубую кайму.
Всё равно до нее, что всегда вдалеке,
Не дойти даже если идти налегке.
2007
* * *
Ах, музыкант, я знаешь чем спаслась?
Я дисками твоими запаслась
И слушала тебя, и фанатела,
И ничего другого не хотела.
И, веришь ли, от сердца отлегло.
А вот тебе, увы, не помогло.
Творцу не шибко помогают музы
Крепить, хранить все нити, связи, узы.
2012
* * *
Ох, у меня такие связи!
Якшаюсь с вязом я роскошным
И с сойкой, что сидит на вязе,
И с юным ветром заполошным.
Хочу, благодаря случайным
И не случайным связям этим,
К немыслимым пробиться тайнам,
Что вечно держат здесь в секрете.
2012
* * *
Да перестань ты, время, в самом деле.
Мне так твои приколы надоели.
Не выношу я твой шкодливый дух.
Красавиц превращаешь ты в старух,
Того, кто исполнял лихую пляску,
Сажаешь в инвалидную коляску,
А тот, кто славу мог бы пожинать,
Не знает, как на свете выживать,
А чем он славен был – давно забыто,
А твой конек – разбитое корыто.
Но ты в ответ: «Да я себя веду
Вполне прилично. Просто я иду».
2012
* * *
Ну а чтоб не топтаться здесь и не тесниться,
Надо воздухом стать, надо с дождиком слиться,
Надо слиться, сродниться с бегущей строкой,
Что пишу я сейчас своей легкой рукой.
Надо с жизнью сродниться и так к ней прижаться,
Чтоб она не могла без меня продолжаться.
2012
* * *
Сказать, в чем всё же вижу я спасенье?
Да в том, что за субботой воскресенье,
Что в три светает, а до трех темно.
Режим, порядок. До чего умно.
Рассвет, расцвет, сиянье, угасанье.
Давай и мы составим расписанье,
И будем его строго соблюдать:
Под утро – счастье, в полдень – благодать.
2012
* * *
А нами занялись всерьез,
Провозгласив начало лета,
И даже довели до слез
Обильем солнечного света.
На это клюнув, я опять
Твержу, что жизнь прекрасна очень,
Особенно под утро, в пять.
Я не настаиваю, впрочем.
1 июня 2012 г.
|
|
-
НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ, ЧУР…
* * *
А. А. Тарковскому
Поверить бы. Икону
Повесить бы в дому,
Чтобы внимала стону
И вздоху моему.
И чтобы издалека
В любое время дня
Всевидящее око
Глядело на меня.
И в завтра, что удачу
Несет или беду,
Идти бы мне незрячей
У Бога на виду.
1967
* * *
Не пойму где ютятся слова.
Не пойму как я их добываю.
Не пойму – то ли их убиваю,
То ль на жизнь им дарую права.
Заземлить их хочу? Окрылить?
Или, как провода, оголить?
2011
* * *
Пишу – ни строчки на листе.
Рисую – пусто на холсте.
И плачу, не пролив слезы
Под небом цвета бирюзы.
Мой белый день – дыра, пробел.
Мой добрый гений оробел
И отступился от меня,
И жутко мне средь бела дня.
Пробел... А может, брешь, пролом,
Просвет, явивший окоем,
Счастливый лаз в глухой стене,
И добрый гений внемлет мне?
1976
* * *
Я пятнышком темным на снежном, на белом
Хожу, занимаюсь любимейшим делом –
Стихи сочиняю строка за строкой.
Тетрадка и ручка всегда под рукой.
Стихи сочиняю в заснеженной роще.
Они так просты. И бывают ли проще?
На то, что я в темном хожу, не смотри.
Поверь, у меня столько света внутри.
2010
* * *
Так глубоко тоску запрятать,
Чтоб никогда уж не достать.
Удариться – и не заплакать,
А только тверже духом стать.
Удариться об острый угол,
Об острый локоть, злой прищур –
Да мало ли на свете пугал?
Но не отчаиваться, чур.
Долой тоску, что душит, гложет,
Довольно этой чепухи.
Но лишь одно меня тревожит –
Родятся ль без нее стихи?
2011
* * *
Зачем лета свои считать?
Уж лучше, как они, летать.
«Вам сколько?», – спросят. «Не считала.
Я просто знай себе летала
И у летящих лет крыла,
Порою на прокат брала».
2011
* * *
Я не люблю твои цветочки
Борис Рыжий
Я не люблю твои цветочки,
Тем паче ягодки твои.
И страшно мне в твоем садочке,
Как лоху близ поста ГАИ.
А ты, о жизнь, то смотришь волком,
То льнешь, как травка на лугу.
А я живу, как на иголках,
И по-другому не могу.
2012
* * *
И плыли утки по воде,
И плыли утки,
Играл осенний тонкий луч
На серой грудке,
Играли блики на воде,
И листья плыли,
И мы, присевши у воды,
Себя забыли.
И мы забыли и себя,
И время суток,
И только видели листву
И серых уток,
И всё кружило и текло,
Дул слабый ветер,
И было тихо и тепло
На белом свете.
2005
* * *
Я так долго ждала и еще подожду.
А тем более, в тихом тенистом саду.
День, подаренный мне, не кончайся, теки,
А что сердце болит – это так, пустяки.
И чего я с рождения жду, не пойму.
Всё равно не задеть голубую кайму.
Всё равно до нее, что всегда вдалеке,
Не дойти даже если идти налегке.
2007
* * *
Ах, музыкант, я знаешь чем спаслась?
Я дисками твоими запаслась
И слушала тебя, и фанатела,
И ничего другого не хотела.
И, веришь ли, от сердца отлегло.
А вот тебе, увы, не помогло.
Творцу не шибко помогают музы
Крепить, хранить все нити, связи, узы.
2012
* * *
Ох, у меня такие связи!
Якшаюсь с вязом я роскошным
И с сойкой, что сидит на вязе,
И с юным ветром заполошным.
Хочу, благодаря случайным
И не случайным связям этим,
К немыслимым пробиться тайнам,
Что вечно держат здесь в секрете.
2012
* * *
Да перестань ты, время, в самом деле.
Мне так твои приколы надоели.
Не выношу я твой шкодливый дух.
Красавиц превращаешь ты в старух,
Того, кто исполнял лихую пляску,
Сажаешь в инвалидную коляску,
А тот, кто славу мог бы пожинать,
Не знает, как на свете выживать,
А чем он славен был – давно забыто,
А твой конек – разбитое корыто.
Но ты в ответ: «Да я себя веду
Вполне прилично. Просто я иду».
2012
* * *
Ну а чтоб не топтаться здесь и не тесниться,
Надо воздухом стать, надо с дождиком слиться,
Надо слиться, сродниться с бегущей строкой,
Что пишу я сейчас своей легкой рукой.
Надо с жизнью сродниться и так к ней прижаться,
Чтоб она не могла без меня продолжаться.
2012
* * *
Сказать, в чем всё же вижу я спасенье?
Да в том, что за субботой воскресенье,
Что в три светает, а до трех темно.
Режим, порядок. До чего умно.
Рассвет, расцвет, сиянье, угасанье.
Давай и мы составим расписанье,
И будем его строго соблюдать:
Под утро – счастье, в полдень – благодать.
2012
* * *
А нами занялись всерьез,
Провозгласив начало лета,
И даже довели до слез
Обильем солнечного света.
На это клюнув, я опять
Твержу, что жизнь прекрасна очень,
Особенно под утро, в пять.
Я не настаиваю, впрочем.
1 июня 2012 г.
|
|
-
НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ, ЧУР…
* * *
А. А. Тарковскому
Поверить бы. Икону
Повесить бы в дому,
Чтобы внимала стону
И вздоху моему.
И чтобы издалека
В любое время дня
Всевидящее око
Глядело на меня.
И в завтра, что удачу
Несет или беду,
Идти бы мне незрячей
У Бога на виду.
1967
* * *
Не пойму где ютятся слова.
Не пойму как я их добываю.
Не пойму – то ли их убиваю,
То ль на жизнь им дарую права.
Заземлить их хочу? Окрылить?
Или, как провода, оголить?
2011
* * *
Пишу – ни строчки на листе.
Рисую – пусто на холсте.
И плачу, не пролив слезы
Под небом цвета бирюзы.
Мой белый день – дыра, пробел.
Мой добрый гений оробел
И отступился от меня,
И жутко мне средь бела дня.
Пробел... А может, брешь, пролом,
Просвет, явивший окоем,
Счастливый лаз в глухой стене,
И добрый гений внемлет мне?
1976
* * *
Я пятнышком темным на снежном, на белом
Хожу, занимаюсь любимейшим делом –
Стихи сочиняю строка за строкой.
Тетрадка и ручка всегда под рукой.
Стихи сочиняю в заснеженной роще.
Они так просты. И бывают ли проще?
На то, что я в темном хожу, не смотри.
Поверь, у меня столько света внутри.
2010
* * *
Так глубоко тоску запрятать,
Чтоб никогда уж не достать.
Удариться – и не заплакать,
А только тверже духом стать.
Удариться об острый угол,
Об острый локоть, злой прищур –
Да мало ли на свете пугал?
Но не отчаиваться, чур.
Долой тоску, что душит, гложет,
Довольно этой чепухи.
Но лишь одно меня тревожит –
Родятся ль без нее стихи?
2011
* * *
Зачем лета свои считать?
Уж лучше, как они, летать.
«Вам сколько?», – спросят. «Не считала.
Я просто знай себе летала
И у летящих лет крыла,
Порою на прокат брала».
2011
* * *
Я не люблю твои цветочки
Борис Рыжий
Я не люблю твои цветочки,
Тем паче ягодки твои.
И страшно мне в твоем садочке,
Как лоху близ поста ГАИ.
А ты, о жизнь, то смотришь волком,
То льнешь, как травка на лугу.
А я живу, как на иголках,
И по-другому не могу.
2012
* * *
И плыли утки по воде,
И плыли утки,
Играл осенний тонкий луч
На серой грудке,
Играли блики на воде,
И листья плыли,
И мы, присевши у воды,
Себя забыли.
И мы забыли и себя,
И время суток,
И только видели листву
И серых уток,
И всё кружило и текло,
Дул слабый ветер,
И было тихо и тепло
На белом свете.
2005
* * *
Я так долго ждала и еще подожду.
А тем более, в тихом тенистом саду.
День, подаренный мне, не кончайся, теки,
А что сердце болит – это так, пустяки.
И чего я с рождения жду, не пойму.
Всё равно не задеть голубую кайму.
Всё равно до нее, что всегда вдалеке,
Не дойти даже если идти налегке.
2007
* * *
Ах, музыкант, я знаешь чем спаслась?
Я дисками твоими запаслась
И слушала тебя, и фанатела,
И ничего другого не хотела.
И, веришь ли, от сердца отлегло.
А вот тебе, увы, не помогло.
Творцу не шибко помогают музы
Крепить, хранить все нити, связи, узы.
2012
* * *
Ох, у меня такие связи!
Якшаюсь с вязом я роскошным
И с сойкой, что сидит на вязе,
И с юным ветром заполошным.
Хочу, благодаря случайным
И не случайным связям этим,
К немыслимым пробиться тайнам,
Что вечно держат здесь в секрете.
2012
* * *
Да перестань ты, время, в самом деле.
Мне так твои приколы надоели.
Не выношу я твой шкодливый дух.
Красавиц превращаешь ты в старух,
Того, кто исполнял лихую пляску,
Сажаешь в инвалидную коляску,
А тот, кто славу мог бы пожинать,
Не знает, как на свете выживать,
А чем он славен был – давно забыто,
А твой конек – разбитое корыто.
Но ты в ответ: «Да я себя веду
Вполне прилично. Просто я иду».
2012
* * *
Ну а чтоб не топтаться здесь и не тесниться,
Надо воздухом стать, надо с дождиком слиться,
Надо слиться, сродниться с бегущей строкой,
Что пишу я сейчас своей легкой рукой.
Надо с жизнью сродниться и так к ней прижаться,
Чтоб она не могла без меня продолжаться.
2012
* * *
Сказать, в чем всё же вижу я спасенье?
Да в том, что за субботой воскресенье,
Что в три светает, а до трех темно.
Режим, порядок. До чего умно.
Рассвет, расцвет, сиянье, угасанье.
Давай и мы составим расписанье,
И будем его строго соблюдать:
Под утро – счастье, в полдень – благодать.
2012
* * *
А нами занялись всерьез,
Провозгласив начало лета,
И даже довели до слез
Обильем солнечного света.
На это клюнув, я опять
Твержу, что жизнь прекрасна очень,
Особенно под утро, в пять.
Я не настаиваю, впрочем.
1 июня 2012 г.
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы, Издатель альманаха «Иерусалимские голоса».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Евгений МИНИН, Иерусалим.
Поэт, пародист, издатель. Родился в г. Невель Псковской области. Окончил политехнический институт в Ленинграде. Автор пяти сборников стихов. Член СП Израиля, член СП Москвы. Издатель альманаха «Иерусалимские голоса» и юмористического приложения «Литературный Иерусалим улыбается».
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
Я – ЧЕЛОВЕК
Увы, жизнь –
бездушный, безжалостный ментор,
До чёртиков ей время, дата, и век,
И, словно хлыстом, жмёт без пауз на Enter,
Но я – не компьютер!
Но я – человек!
Антракта хочу,
передышки,
привала,
Чтоб время немного замедлило бег.
Ах, если бы мог загрузиться сначала,
Но я – не компьютер.
Но я – человек...
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
СЕНТЯБРЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Сентябрьское солнце –
как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её
прикосновенье,
Ах, глупенькая пташка
на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину,
и этот день осенний.
Я тот же, что и был,
сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа
играется годами…
И мамина ладонь!
И я опять – малыш!
Но не прижаться к ней
солёными губами.
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
МЫ ПИЛИ БЕЛЫЙ ДЖИН...
Савелию Дудакову
мы пили белый джин нас было двое
а десять лет не разница под старость
была в напитке горечь вечной хвои
от ностальгии видимо осталась
закусывая ножкою куриной
окончили бутылку без усилий
и выпустили из бутылки джинна...
и ни о чём его не попросили…
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
ЛОШАДЬ
Лошадь выпрягли старую, бросили в поле,
мол, своё оттаскала, теперь бей баклуши,
и траву ешь до пуза, и спи аж до боли,
заработала, мол, пансион свой старуший.
А она за повозкой бежать – непонятно,
как могли?
Я – сильна!
Я – стальная натура!
Так возница кнутом ее выгнал обратно,
живо в поле, гуляй!
Эко, старая дура!
И стояла она одиноко и горько,
на глаза набегала солёная влага,
надорваться бы ей на какой-нибудь горке,
или с хрипом сорваться с крутого оврага.
И стояла она на крутом косогоре,
велика, непонятна в душевном ненастье.
Может, сдохнуть на воле –
великое горе.
Может, сдохнуть в повозке –
великое счастье
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
сводим концы с концами,
сводим друг с другом счёты
пьем коньяк с леденцами сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
***
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённою стаей на Ближний, но дальний восток.
|
|
