Skip navigation.
Home

Навигация

2021-МЕЛОДЬЕВ, Мартин



ИЗ НЕДОРИФМОВАННОГО


*  *  *
Сочини эту ночь,
чтоб в неё иногда возвращаться,
лунный снег облаков
и гипюр зацветающих слив,
бровь забора и дом...
ощущенье возможности счастья.
Акварельную воду толочь
предоставь молодым.

Разверни на листе
типографское кружево шрифта.
Проницательный взгляд
натолкнётся на строгий узор...
Бледно-розовый сумрак цветов
на асфальтовый остров ложится,
словно грунт на холсте
становясь в основание слов.



*  *  *
Киев! 
Чудный город, оплетший дорожной сетью холмы и сады. 
Слоистый жёлтый кирпич. 
Искрящаяся смальта Софии и львиная грива Золотых ворот. 
Змеи поездов, вытягивающихся из-за Батыевой горы. 
Двухголовый тугой и фиолетовый, как вареники с вишнями, восьмой трамвай. 
Революционная штукатурка Университета. 
Ботанический сад с парикмахерскими гребёнками акаций. 
Куда всё это кануло? Туда…


СКРИПКА ВЕНГЕРОВА

Снимая шляпу перед скрипкой,
слова очерчивают круг...

В Шенбрунне листья с кленов облетели;
альпийских елей тёмный частокол
стоит на страже чёрных горных речек.
На перекрёстке бывших трёх дорог
скрипичный ключ, как флюгер одинок,
вращается, гусиных перьев легче.

Не плачь! Оркестр смолкает, и скрипач,
тот самый мальчик в бархатном костюме,
коорого нам слушать довелось
в Новосибирске десять лет назад, –
играет Брамса: послезавтра в Вене,
вчера в Нью-Йорке, в пятницу в Париже...
О чём же ты печалишься, мой друг?

Осенний на балконе вьётся плющ:
в его зелёных с белым медальонах
смешались похоронный привкус жести
и папиросы дым пороховой.
Листок, покрытый лаком Страдивари...
а в Австрии зима – и снег глубок
над перекрёстком бывших трёх дорог.


*  *  *
Весна. Густые блямбы луж,
сугробов тлеющая ветошь –
как будто в городе ремонт.
А в городе весна!
Идёт побелка в небесах,
и талый снег на ветках.
И странно-просветлённый серый свет.

И дворники сканируют отмостки,
и – детища нейтрального ума –
захлопнуты, как шахматные доски,
стоят крупнопанельные дома.
До них отсюда восемь тысяч верст!
но до сих пор меняемся в лице мы – 
и облако, с улыбкой Авиценны,
одновременно пар и паровоз.


*  *  *
В том старом парке, в старом парке,
в том неухоженном углу,
в углу для тех, кому за тридцать,
за сорок и за пятьдесят – 
корявы и напряжены,
и в то же время грациозны –
стоят, как в воду прыгуны,
широколиственные и
шорохолиственные клёны.

В том парке нет уже давно
ни девушки с веслом, ни арки,
и белый мраморный олень
растаял в известковом небе,
а на гранитных площадях –
музей Войны: там пушки, танки...
в том парке раньше был цветник.

Итак, у памятника в парке,
где копошилась малышня
в бегущих ленточкой дорожках, –
когда-то раньше был цветник:
вилась настурция, мерцал
табак; душистый цвёл горошек,
из кинотеатра музыка лилась,
играл оркестр и пел солист в атласной куртке
романсы в кинотеатре «Металлист».


*  *  *
–  Так что остаётся? 
–  Пейзаж.  
Как мне удалось это выразить? Это неважно. 
Обочиной брёл, и травинка застряла в зубах. 

Полжизни в Сибири 
научного жителя Ваш 
покорный слуга представлял, экспонатом эпохи «За? 
…Стой!» 
Естественная брезгливость 
сделала его жизнь пустой, 
при этом он ухитрялся оставаться общительным,                                                             
           чему есть множество примеров:
*(например,
           количество им заполненных личных листков 
           по учёту кадров)
 ленивым,                                                    
           чему тоже имеются подтверждения,*
изобретательным, 
           о чем свидетельствует,*
совестливым, 
           каковое свойство его лучше всего передаёт,*

Поэтому остаётся пейзаж, 
в котором в Калифорнии, 
как рыба в воде, 
отражается отсутствие роли личности 
в чем бы то ни было, но особенно 
в количестве некогда ею заполненных 
листков по учёту кадров.