В  раю, где  льётся  древний  Танаис,
Где  ивняков  рассыпанные  косы
Бегут  на  месте  по  теченью  вниз,
Глаза  хмельного  солнца  чуть  раскосы.
Стеклянный  жар  над  берегом  навис,
И  тяжелеют  мёдом  абрикосы.

Здесь  каждый  тополь  мудростью  высок,
Целебны  травы, бархатист  песок
И  перламутровы  скорлупки  мидий.
Здесь  хорошо  читается  в  тени.
Моей  душе  элегии  сродни.
«Поговорим  о  жизни, друг  Овидий?

Твой  Рим  пожил  и  всласть  попировал:
Давно  парфяне  канули  в  провал,
Нет  Карфагена, сгинули  этруски…
История  по-твоему  права?»
«Возможно, в  том, что  правильно  слова
Я  научился  расставлять  по-русски.

Ты  видел  смут  кровавые  ножи?
Ты  мерзостей  наслушался  в  сенате?
Паскудство  черни  и  распутство  знати
Во  всей  красе  народу  покажи.
Труды  закончив, людям  скажешь: Нате!
В  моих  анналах ни  крупицы  лжи.

Но  я  поэт. И  видел  я  в  гробу
Кинжальных  партий  дикую  борьбу.
Я – про  любовь. Я  вечное  затронул.
Крамолу  отыскали  между  строк,
И  я  поплыл  на  долгий-долгий  срок
Туда, где  не  бывали  Рем  и  Ромул…»

Ловили  рыбу  чайки  на  мели,
Горчила  степь  заботами  полыни,
Волненье  серебрило  ковыли,
И  шелестели  травы  по-латыни,
Что  два  тысячелетья  протекли,
А  люди  не  исправились  доныне.

Я  слушал  друга  чуть  не  до  зари
(Талант  божествен, что  ни  говори)
«Поторопись, Овидий! Солнце  низко.
Ты недоступен  злобе  и  вранью,
Но  закрывая  книгу: не  в  раю
Мой  дом, судьба  и  вечная  прописка».