Александр БАРШАЙ

       

или Поэзия как бытие

                                                                         

     Пришла печальная весть об уходе из жизни замечательной лирической поэтессы Израиля Рины Левинзон, которой осенью 2022 года исполнилось бы 83 года.

     Она, к великому сожалению, уже много лет была непоправимо больна и не могла откликнутся на чаяния тех, кто так любит и ценит ее поэзию.  Но стихи ее все так же открыты взыскующему сердцу, все так же волнуют и радуют душу. Стоит только открыть томики с ее строками. 

       Сама Рина Левинзон очень точно и емко сказала о своей поэзии и, в сущности, о себе самой: 

                               Она во мне, как бытие,

      Думаю, что до последнего вздоха Рина, как незаживающую рану, несла в себе копье своей поэзии. Она навсегда останется поэтом истинным, живым и животворящим. Какая радость услышать вдруг в грохоте и лязге нашего яростного бытия чистый, ничем не замутненный, поистине хрустальный голос светлой души! Души трепетной, щедрой, открытой миру и людям и вместе с тем ранимой, страдающей, мудро-печальной.  И… пророческой, как душа всякого большого поэта:

                               Когда проснется ранняя синица,

      «Нет лирики без диалога» – у тверждал когда-то Осип Мандельштам и был бесконечно прав. (Кстати, какая удивительная перекличка с гениальным собратом Рины: «Жизнь упала, как зарница, как в стакан воды ресница. Изолгавшись на корню, никого я не виню»). Лирические признания поэта – не просто разговор с самим собой, они всегда обращены к собеседнику, причем, к собеседнику не какому-то конкретному, реальному. Душа поэта устремлена в объятия собеседника неизвестного, далекого. Собеседника, по слову того же Мандельштама, провиденциального, то есть, вечного, универсального. Только такой разговор, такая лирика – общечеловеческая, душевно всеохватная – и отличает поэта истинного от «литератора», от стихоплета и графомана, пускай даже и весьма одаренного. 

                               И медленно, как строит муравей

        Или:  

                                Господи, прости мне этот день,

     И вновь не могу не вспомнить вещих слов Осипа Эмильевича о том, что «скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности, которой оно обладает». 

     Поэтесса и сама признавалась в том, что:

                          Чем дольше живешь, тем прозрачнее пишешь.

      Будучи вполне уверенной (и, возможно, вполне справедливо) в том, что слова в ее уста вкладывает сам Господь Бог («Какие могут быть слова нежнее тех, кто Бог найдет?»), Рина и впрямь обладала волшебным даром нанизывать слово за словом в пронзительный и чарующий венок радости и горя, смятения и любви, отчаяния и покоя.

                            А жизнь и есть тепло и торжество,

                                              * * *

                            … Просеивать просо надежды,

      И, наконец, это:

                             Три кленовых листка на дорогу,

     Слава Богу, Рина успела пропеть много песен (кстати, она иногда любила напевать свои стихи, а многие из них действительно положены на музыку и стали часто исполняемыми песнями), ее стихотворения для детей и взрослых составили около полусотни книг, вошли в десятки сборников, переведены на иврит, английский, немецкий, арабский, голландский языки. Она и сама нередко писала стихи на иврите (особенно – детские), и на английском. (Рина Левинзон по образованию – преподаватель английского языка). Поэтесса с удовольствием и успешно занималась переводами на русский язык стихов многих известных израильских поэтов. 

            Среди лучших ее книг такие, как «Этот свет золотой», «Отсутствие осени», «Снег в Иерусалиме», «Первый дом, последний дом», «Колыбельная отцу», «Услышать солнце» и, конечно же, две книги ее Избранных стихотворений, с огромной любовью и тактом изданных друзьями Рины Левинзон в Екатеринбурге в 2009 году и Омске (издательство «Наследие. Диалог – Сибирь») в 2005-м.

      Рина никогда не была только поэтом в себе, поэтом, существующим в замке из слоновой кости, творящим в тиши кабинета. Нет, ее творческий и гражданский темперамент всегда был обращен к людям, требовал живого и жаркого общения. Именно потому эта маленькая хрупкая, но очень сильная духом женщина создала в Иерусалиме уникальный Дом поэта, на многие годы ставший средоточием духовной, творческой жизни в столице.

      Дом поэта Рины Левинзон наряду с Иерусалимской русской библиотекой во главе с Кларой Эльберт, Общинным домом, созданном Ларисой Герштейн, Домом Ури Цви Гринберга и некоторыми другими подобными центрами, служил некой эмоционально-интеллектуальной отдушиной для людей, жаждущих встречи с красотой, гармонией, высокой духовностью. И здесь с особой силой проявился редкий дар Рины объединять вокруг себя незаурядных творческих людей.  Она не раз доказывала это, собирая на литературно-поэтические вечера в своем Доме поэта множество самых разных, порой неожиданных личностей, объединенных одним – любовью к слову, к поэзии, к музыке, искусству…

      Не все, наверное, знают о страстной гражданской энергии и активности Рины Левинзон. Не говоря уже о том, что они с мужем, замечательным поэтом и переводчиком Александром Воловиком, горячо переживали за судьбу Израиля и всегда выступали в поддержку страны, Рина вполне реально помогала конкретным людям, нуждающимся в помощи: проводила благотворительные вечера, собирала деньги для больных и раненых солдат, помогала в издании книг, начинающим поэтам и прозаикам, участвовала в различных культурных и благотворительных акциях. Помню, я и сам, по просьбе Рины отвозил собранные ею деньги солдату, тяжело раненному во второй Ливанской войне. Да и свою первую книжку «Праотец Авраам любит их» я издал по настоянию и при большой поддержке Рины Левинзон.

       Особое место в судьбе и творчестве Рины занимает уже упомянутый мной Александр (Саша) Воловик – ее муж, друг и наперсник, ее духовный наставник и собрат по творчеству. Они встретились в Свердловске – родном городе Рины (хотя родилась она под Москвой, в городе Электросталь, где ее отец-металлург работал до войны). Свердловск, по словам самой Рины, «подарил мне Сашу. Саша Воловик, поэт Александр Воловик – моя единственная любовь, которая только усилилась после его смерти. Все мои стихи, всё, что я знаю в поэзии, всё, чем я стала и какой я стала, – всё это выпестовал во мне Саша. В Свердловске родился наш сын Марк. В Свердловске вышли наши первые книги…».

      Его смерть в 2003 году стала для Рины страшным потрясением, непоправимо надломила ее жизнь. Но при этом вся глубина и невосполнимость потери, вся боль и мука вдруг наступившего одиночества выплеснулась у Рины не только в плач и слезы, но и в пронзительные строки, в чеканные стихи… Около ста стихотворений посвятила она своей любви и боли, своей памяти и вере. Это удивительный и в некотором роде уникальный поэтический венок любимому человеку, волнующий образец любовной лирики:  

         

           

       А эпиграфом к этому скорбному и возвышенному разделу творчества поэтессы можно было бы поставить следующее четверостишие Рины:

    Рина Семеновна Левинзон с честью несла достоинство страдающего поэта. Будем же благодарны ей за этот пример поэтического мужества и благородства! 

      Александр БАРШАЙ, Израиль