Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

2015-Гари ЛАЙТ

                          *  *  *
                                                         И. М-К 

Теплеет... И снег по всему побережью
ложится в размере – пушистый и тихий,
органная музыка отзвуком прежним
плывет, отражая фонарные блики...
Усни, Филадельфия, чай закипает,
верлибр оккупировал комнату дымом,
но тише... Поэзия здесь обитает,
здесь музы – процесс этот необратимый.
Здесь книжное царство, подвластное магу
добрейшей из магий, чей храм на Парнасе,
здесь если чернила кладут на бумагу,
то таинство это становится властью
над миром зимы – и зима отступает...
Над всем побережьем не станет ненастья,
снег приговорен и под утро растает...
А маг... выключает бунтующий чайник,
верлибр завершен и подвержен бумаге –
вот так побеждают тоску и отчаяние,
и вечность присуща лишь этой из магий.

                                         


                                                 
                         *  *  *

                                         Не бачу вечора i дня,
                                         Не знаю, я тут був, чи буду
                                                                        Г. Фалькович

Не слава нас возносит и успех,
а дар сопоставленья с созерцаньем -
негромкий стих, где панацея и любовь 
струится, словно домбры перепевы,
и в час закатный между руслами Десны,
плывет и достигает совершенства
в истоках памяти, положенной на сон,
где всё иначе, чем вершится наяву: 
Где сводки с фронта и аптечный прейскурант
щемящей болью отдаются в верхнем левом…
В недавнем прошлом – лето до войны,
где в светлом Городе, чьи сумерки волшебны,
среди холмов читаются стихи,
и словно нет библиотечных стен –
они звучат на площадях и в скверах,
надеждой отражаются в глазах,
играют в лицах умудренных добротой,
как и в не внемлющих пока, но столь красивых,
что ритмика стиха берет свое…
А строки, левый берег облетев
по направленью к Константиновской вернулись,
и в снизошедшем откровении кружа
в периметре у синагог Подола,
по Куренёвке, раскрошились в Яр…
Неумолимо… Неосознанно… Внезапно…
…А утром солнце встало, как всегда,
да и листва, как прежде, шелестела,
пошли трамваи, под землей метро…
Словно из будущего вырвалось на мост.
Стихи страницами из книги шелестели…
…Не слава вас возносит и успех,
а дар сопоставленья с созерцаньем

  Памяти Валерия Скорова

По восприятью – Петербург,
по направлению – Чикаго:
воображенье – это благо,
но замыкающийся круг
к творцу гитарного стиха
был снисходителен, покуда
не стал поэзией удел, 
а это полный передел –
и вдохновения, и мысли
тот космос, что ему в ночи
диктант устраивал… Корысти
не жаждал.  Избранных, таких
ранимых, меченых талантом
так мало, что цена диктантам –
на счет нездешних единиц.
Печать их просветленных лиц
надолго остается с теми,
кому всё это завещал –
строками, голосом, гитарой. –
Он уходил совсем не старый,
но окрыленный и живой,
по направленью, в Петербург,
по восприятию, в Чикаго –
в предназначение свое…




                                                    *  *  *                                         
                                                                          Алине Литинской

Когда перо впадает в соблазн 
скрипеть и ставить знаки на бумаге,
триумф весны в обоих городах уже не обсуждаем кулуарно,
а в полной мере осязаем и весом... 
В такую пору арьергарда мая,
как никогда осознаются звуки, единственным регламентом которых– 
быть просто с человеческим лицом...

Подобно той хранительнице таинств, которая читает по ладони
определенье сумерек-качелей, и собирает в светлые коллажи
увиденные рифмы и наброски из тех, что не откроются любому,
но, разливая чай как озаренье, хозяйка улыбается глазами
и за окном в почётном карауле плывут то венский вальс,
то Левый берег – Парижа или Киева, не важно, 
а то и вовсе шпили-башни-небо...

И вдруг – метаморфозой ощущений, 
перо, согласно сути соблазна
вторит шагам, и, преломляясь в эхо – 
летит по душам, согревая и касаясь
такого сокровенно дорогого, 
что нужно только вслушаться и жить... 


            

                        *  *  *
У бабьего лета повадки Кассандры,
осанка Жизели, улыбка Химеры,
мелькнули прошедшего яркие кадры,
из памяти скрывшись в иные вольеры.
Недобрая осень пришедшего века
в Нью-Йорке рассыпала пепел Помпеи –
нелепа тоска одного человека,
когда целый «мир безнадёжно болеет»...
А взгляд по инерции ищет  приметы,
которые  канули, больше не будет,
но также пронзительны нити рассвета,
по-прежнему манят аккорды прелюдий,
и это, должно быть, фантомные чувства –
иная реальность у бабьего лета –
романтика парка, где нынче так пусто,
ранений невидимых жжёт силуэты.
И все оправдания этой печали,
исчезнут с двуличием тёплого ветра
как рукопожатия, что означали
предательства в ракурсе нескольких метров.
У бабьего лета 
         повадки Кассандры,
                        осанка Жизели, 
                                 улыбка Химеры.

                      
        

                           СЮЖЕТНОЕ
                   
                              жизнь в ощущении лёгкой вины...
                                                                               П. Кашин
Мартини –  бокалы на подоконнике –
жаждешь, листаешь истину в соннике,
ищешь ответ на вчерашний и вечный вопрос.

Утро-Париж – "CDG"– одиночество, 
вальс из отрочества или пророчество
то, о котором сегодня не вспомнить без слёз.

Странная вера в приметы осенние –
нежность, в которой ничуть опасения
в том, что шасси не откроются в лютый мороз.

Ты не наивна и не опрометчива,
отменена забастовка диспетчеров,
бег от себя завершён в траектории звёзд.

Необратимый процесс возвращения,
сонник и вальс – перспективы общения
грустный сюжет – не сценарий для «фабрики грёз».