Декабрь – в аллегро маэстозо,

Но временнáя связь жива.

И вот, никольские морозы

Плетут на окнах кружева.

Звезда катится с небосвода

Во двор колечком золотым.

И запах похоти и пота,

Как нафталин, неистребим.

Ложится в междурамье вата,

Чтоб уберечь от сквозняка,

И кроют вьюги белым матом

Тугие петли большака.

В складчину скудные банкеты,

Гитара, старый анекдот…

Пустой, как фантик без конфеты,

Висит на ёлке Новый год,

Чтоб вечер, гнусно зубоскаля,

Скучал неведомо о ком.

И “Тили-тили, трали-вали”, –

Пел снег под женским каблучком.

    Иллюзии Нового года

А кажется – такая ерунда:

Заледеневшая вода пруда

И запах хвои, выпечки, помады,

Открытки, пожеланий чепуха

И ожиданье плотского греха,

Мороза и, возможно, снегопада.

А кажется – такая дребедень –

По рюмке выпить за последний день

В году. И знать, что это не последний.

Что впереди так много суеты.

И можно женщину назвать на “ты”,

Сапожки помогая снять в передней.

                                           *  *  *

Если выпадет снег и прикроет листвяную падаль,

Хрупкость первого льда и дорог комковатую мглу,

Если выпадет случай из рук чашкой чая и – на пол,

То, конечно, мы встретимся возле часов на углу.

Если выпадет дама бубён, непременно приедем,

Но сперва не узнаем друг друга в толпе у метро,

В окнах жадных троллейбусов, в лицах собак и соседей,

В неуютности липкой гостиничных номеров.

Если ляжет крестовая, буду ходить неприметно,

Озираясь тревожно, как изгнанный из дому пёс.

И давать объявления странные в местных газетах:

“Одинокий брюнет...хочет встретить...” Кого? – вот вопрос.

Станет вечер и выйдет из комнат червонная дама,

Нарисует сердечко помадой губной на стекле.

Будет осень упряма, бумагой заклеены рамы,

Чтобы ноги в тепле, а колода на нашем столе.

Открывай же пиковую! Ветер на улице взвоет.

Будут карты нам врать про любовь. И всю ночь напролёт

Будет снег бинтовать наши раны, чтоб не было крови.

Вот тогда непременно хоть кто-нибудь в гости придёт.

Я лётчик. Я в небо заброшен, как камушек в воду. 

Круги по воде разошлись, и растаял на облаке след.

Я – разум мотора. Меня обучили полёту,

Сказали: "Лети. В приземлении сложностей нет".

И вот я – бумажный журавлик, залётная птица,

Небесный Агасфер. Дышу тяжело на бегу.

Я сел бы за стол, но не знаю, как нужно садиться.

Напиться и в брызги разбиться – вот всё, что могу.

Не мне предназначены первые брачные ночи:

В быту я нелеп, как на палубе альбатрос.

Я просто – соринка, попавшая Господу в очи.

И неприручаем, хоть в сущности робок и прост.

Я лётчик. Но баки пустеют, и падает скорость.

Диспетчер кричит: "На посадку!" И, видимо, мне

Придётся познать беспощадную приземлённость,

Щекою дождя прикоснувшись к колючей стерне.

                             *  *  *

Действительно, звучит всё это странно.

Блистали фразы, как дешёвый страз,

Но между нами не было романа,

А был, вчерне написанный, рассказ.

Трещали зимы, осень ветром выла

О том, что всё давно предрешено.

Но что- то между нами всё же было.

Не только столик, кофе и вино.

Ах, юности невнятные обеты! 

Накинут город был поверх пальто.

И, если бы тогда случилось это,

Погибло бы неведомое то.

И были бы рассыпаны страницы

По подворотням самых разных стран,

И мы б скрывали лица, как убийца,

Что сжёг несуществующий роман. 

ЮДИН, Борис, Чери-Хилл (Cherry Hill), Нью-Джерси. Прозаик и поэт. Род. В 1949 г. в Даугавпилсе, Латвия. В 1995 году эмигрировал в США. Публикации в журналах и альманахах: "Крещатик", "Зарубежные записки", "Встречи", "Побережье", "Дети Ра" и др.  Автор четырех книг.  Участник нескольких поэтических антологий.