Skip navigation.
Home

Навигация

Роман Бар-Ор

БАР-ОР, Роман, Ирвингтон, шт. Нью-Йорк. Поэт. Родился в Сибири в 1953 году. Окончил Ленинградский государственный университет. Стихи начал писать в 12 лет. В 1978 году эмигрировал в США. Печатался в журналах «Время и Мы», «Стрелец», «Новый Журнал», «Poetry in Performance», в Антологии Новейшей Русской Поэзии «У Голубой Лагуны» (The Blue Lagoon Anthology), в Антологии «Русские поэты на Западе». Автор сборников стихотворений «Приходят века и уходят века», 1990; «Баллада Обводного Канала», 2000; «For Their Souls’ Beauty», 2010.

2013-Бар-Ор, Роман

                  В НОЧНОМ МОРЕ

Любовь является от первого Слова. Два
первых слова − «Да будет!» − проистекают от Любви.
Это − Творение.

В каждой крупице вещества,
в песчинке и капле влаги − Любовь.
Ибо они − сотворены.

Тело пловца, скользящее с волны на волну
в ночном море, объемлемо водой,
как рукой Творца.

Небо, пепельное, с туманной луной
и нечеткими звездами,
тихо плывет над водáми.

По окраинам видимой мглы
вспыхивают маяки.
Вода вскипает искрами под рукой.

Ты знаешь, что как бы ты ни был «один»
в этом море, ты есть у себя и у Бога,
который тебя окружил.

Как и все, кого ты любил.

Остров Св. Иоанна, октябрь 1988 


КОГДА ОСЕННИМИ НОЧАМИ

Когда осенними ночами
бел и насмешлив лик луны
и тьма и тлен занесены,
как молот ведьм, за плечами,
главы дерев осенены,
на юг летящими, грачами.
                       1981


                     
                           ВЫШИВКА

Нынче время на дворе. В переплет такой попали.
Не печалься обо мне, мамочка, за небесами!
День осенний, но снежок. Вдоль листвы зеленой
по дорожке кот-дружок крáдется, ученый.
Сколько налетело, страсть, беглых белых мошек!
Ловит в розовую пасть, а поймать – не может.
Это вышитый твоей, сорок лет тому, рукою,
разыгрался котофей с белой мошкарою.
Сник снежок, и нет его. Пух земной и пух небесный
не удержишь, всё одно; только – в сердце Бездны.

                                                     Ноябрь 1995

          
                НЕЧТО  О  НИЧТО

Гордую душу твою не понимают – и что ж?
В медных изгибах ея отражается матовый Некто,
мерно плывущий по водам мерцающим Никты.
Холодно бедной? Вот ей на плечá макинтош!

Вылепить душу огня из фригийского воска,
палевый врезать орнамент в расплыв алебастра –
белые пальчики тянутся к жребию быстро.
Колется камень Каррары в руках киммерийского Босха.

Говорю: В наших бронзовых скитах устали звенеть топоры!
Глинобитной душе сиаманга пристали лилейные стены!
Глинам надобен воздух, как снам Гименея – измены.
Над планидами нашими плачут Психеи навзрыд.

И еще: –  Посмотри, как смеется над нами державная высь!
Что на толику подлинника сыплется мýки небесной!
Как на звездные морды напялены ряженых бестий
карнавальные маски! Тапир. Трупиал. Гневнорысь.    
    
                                                        1980





       САДЫ ИЛЛЮЗИЙ

Во времени моей душе и музе
сложились листья и букеты снов.
Во времени стоят сады иллюзий
и нежные кусты ночных цветов
благоухают сладостно и тонко.
У Времени блестят глаза ребенка.
                                    1980

           THE GREAT BEYOND

Вечер там, где земля кончается. Рокот струн
на берег ноября набегающих рун.
Крошево кружек, лиц. Врезавшийся в волну,
пьяный Аустерлиц бьет плавником по дну.

Музыка однополо глядящего гитариста
напоминает жизнь Оливера Твиста,
за отсутствием автора, лишенную хэппи энда.
Большинство уступает судьбе, и жизнь, как аренда
незастрахованной движимости...

Музыка, злой софист, оспаривая строку,
глохнет. Кленовый лист
пятерней по стеклу подмахивает тишину.

Может быть, я живу в воздухе? Чаще – вплавь.
Может быть – дежавю, подменившее явь.
Деревянная плоть жующего тьму, как вол,
мира, куда Господь по волнам не дошел.

Дальше – пустынный стан. Запускающий дрожь
за ворот, океан, говорящий «Не трожь!»
Слишком сильный для лиц, ветер гасит слова,
но выпускает птиц в небо – из рукава.

           Ньюпорт, 8 ноября 1988   

             
                    ПЕТЕРБУРГ-ПОМПЕЯ

Город, гром городящий, горланящий горе, горлань!
Громом грянет ли, ниже ль гортанное тянет,
но, Голем-горицвет, но смотри же – смотри:
Время бьет в сухощавые торсы распластанных скал;
так в упругое темя, так в упрямое темя его – бьют
в гудящий, как улей разбуженный, гонг пустотелый;
черным словом таранящим – в медное тело Голема.
Ибо весь – чернозем! Ибо вишни ветшают от стужи!
Ибо град на колени встает перед страхом незрячим –
там, где мечутся сполохи в прутьях оград онемевших.
О, всегда беззащитный, как женщина, став на колени,
перед небом картавящий – ибо язык от гортани
не оторвать! (Разве олово льется на небо!
Разве медное небо гудит языком колокольным!)
О, как страшен язык его в бешеной пене плывущий,
там где небо и небо прошиты иглой колокольной! – 
город, став на колени, гортанною кровью клокочет.
Гореград. Оградивший громадное тело зрачками!
Что осталось от зрения всходит в глазах горицветом.
Горе гордому городу, ибо язык его – черен;
ибо белое Время грядет в него болью подвздошной;
ибо в белых зрачках его пляшут костры колоколен;
с них ослепшее небо сползает на меркнущий остов. 
                                                              1984

         ИЗ ВСЕХ РАЗЛУК

Из всех разлук, одна – с собою – 
нам не сулит в грядущем встречи.
Отпущенная тетивою,
в цветущий луг стрела не возвратится.
                                                1986 

                       ЕЛЕНА 

Звонко косою тряхнув, говорит мне Елена:
Не отвращайся прошлого! Оно – 
в пустынности грядущей утешенье.
И ветхой осени нагие гобелены
благоволят остаться на стенáх.                                                                                 1980

                СТАНСЫ ОСЕНИ

Снова осень вокруг. Я опять прижимаю к губам,
Одинокая Осень, осеннюю листьев усталость.
Снова осени сон, словно время на месте осталось,
Словно осень и сон замыкают разомкнутый круг.

Я в ладонь зачерпну очертившую круг темноту.
Приближаясь к руке опустевшими в осень глазами,
Что увидишь во тьме непрестанно ведущий черту,
Что услышишь во мне, населяющий тьму голосами?

Одинокое время! О, время летит сквозь листы,
Сквозь осеннее небо, сквозь редкие перья заката.
Осень – время отлета. Ступай, загостился и ты,
Засмотрелся в огонь, загляделся на тленное злато.

Но вращается круг, всё быстрее вращается круг.
И глядишь не дыша, не умея, не смея решиться...
Сколько листьев, душа, умирает без стона вокруг!
Сколько гаснущих листьев в темнеющем небе кружится! 

Здесь, в скрещеньях теней, где листы отрывают от лет,
А звезда прорастает сквозь зыбкого неба каменья,
Совершается шаг, и дрожит, и дрожит арбалет,
Отпускающий время – творцу – на удел песнопенья.

Как печально вокруг! Я вернулся бродить меж дерев,
На пустынную землю я снова вернулся когда-то...
Что ты чертишь во мгле, сотворивший молчанием круг?
Что ты гасишь во мне, умирающих листьев анданте?

На колени упав, поднимаю лицо к небесам.
Через тысячу лет на земле не устанет свершаться
Одинокое счастье парящим во тьме голосам –
Одинокое пенье. И мертвые листья кружатся. 

                                        Ленинград, 1976


БАР-ОР, Роман, Ирвингтон, шт. Нью-Йорк. Поэт. Родился в Сибири в 1953 году. Окончил Ленинградский государственный университет. Стихи начал писать в 12 лет. В 1978 году эмигрировал в США. Печатался в журналах «Время и Мы», «Стрелец», «Новый Журнал», «Poetry in Performance», в антологиях: «У Голубой Лагуны» (The Blue Lagoon Anthology) и «Русские поэты на Западе». Автор сборников стихотворений: «Приходят века и уходят века», 1990; «Баллада Обводного Канала», 2000; «For Their Souls’ Beauty», 2010.