(1926-2018)

 

                                                                          

                                                                                          Фото Семёна Клёнова, август 2013

       Поздно вечером в воскресенье 17 июня телефонный звонок. Как обычно, без всяких приветственных формальностей, прямо приступая к делу, молодой голос Вали: «Всё. Поставила точку. Последний очерк дописан. Теперь могу отдохнуть.» А на следующий день – инсульт. 25 июня Валентина Алексеевна Синкевич скончалась. Замолк ее не по годам молодой голос. 

       Книга, для которой она торопилась написать недостающую главу (посвященную поэту Ираиде Легкой), должна вскоре выйти в московском издательстве «Русский путь», под названием «О незабываемых. Литературно-мемуарные очерки». Будущему читателю едва ли придет в голову, что очерки эти написаны очень старым и очень больным человеком, последнее воспоминание – на 92-м году жизни, когда автору трудно было передвигаться, даже по дому.

       Родилась Валентина Синкевич 29 сентября 1926 года в Киеве. Отец, Алексей Николаевич, по образованию юрист, был сыном священника, Мать, Вера Петровна, урожденная Матковская, – дочерью генерала. Оба – потомственные дворяне. С таким прошлым, да при их убеждениях, лучше было удалиться с глаз бдительных органов, и семья, родители с двумя дочерьми, покинув Киев, осели в городе Остёр, Черниговской области. Там отец преподавал математику в местных десятилетках; мать работала на метеорологической станции, получая мизерную зарплату. Существование было крайне бедным. 

       В очерке «Опыт краткой автобиографии», вошедшем в сборник «Судьбы поколения 1920-1930-х годов в эмиграции» (Москва, «Русский путь», 2006), Валентина Синкевич вспоминала, что и там родители жили в вечном страхе ареста. Это не мешало им серьезно заниматься образованием дочерей, рано привив детям любовь к чтению и музыке; Валя, обладая хорошим голосом, пела, даже помышляла стать певицей; сестра Ирина играла на рояле. «Здесь, – писала Синкевич, - зародилось то зерно, из которого затем произросло скромное мое творчество, позже ставшее образом жизни. Поэзию я полюбила с самого раннего детства, вслух и про себя наизусть читала множество стихов, сама стала сочинять их с десятилетнего возраста». 

Сядем, память моя, и за стол, и за чай, 

посидим, погрустим хоть немножко.

А потом, будто так, невзначай, 

мы отыщем в былое дорожку.

Поведет она прямо в Россию – опять и опять.

Я ведь знаю: мое там сокрыто наследство.

Где-то там, я всё время пытаюсь узнать...

Молча смотрит в глаза мне суровое детство. 

                «При свете лампы», Нью-Йорк 2016

       Радикальная ломка судьбы произошла летом 1942 года под страшной немецкой оккупацией. Из двоих дочерей мать (отец умер ещё до войны) была вынуждена отправить одну на принудительные работы в Германию. Немыслимый выбор – которую? Ирина, более взрослая, была старше Вали на два года, а Валя в свои шестнадцать лет – еще тщедушный подросток. Знакомые убедили: пусть на немецкий медицинский осмотр в Чернигове едет Валя. Ее непременно забракуют как непригодную к физическому труду и отправят назад. Расчет оказался неверным, и Валя, с другими девушками, была направлена трудной дорогой на запад. В Германии – сперва полевые работы у немецкого крестьянина, где проку от нее было мало, потом – жизнь впроголодь в лагере для Остарбайтеров и работа по уборке бюргерских квартир. Ни матери, ни сестры она больше не увидит. 

       Последние дни войны застали Валю в Киле, где она пережила страшные бомбардировки («еле унесли оттуда ноги»). Потом – беженский лагерь Фленсбург (британская зона оккупации). Там Валя вышла замуж за врача Михаила Ильича Качуровского, родом из Харькова. Обоим чудом удалось избежать насильственной репатриации и перебраться в Гамбург. Здесь, со статусом ди-пи, они попали в лагерь для перемещенных лиц, где, в труднейших условиях, родилась дочь Анна. 

       В уже упомянутом автобиографическом очерке Синкевич вспоминает: «Весь цвет будущей «дипийской» литературы находился в американской зоне, преимущественно в Мюнхене. Но у нас в лагере жили Юрий Иваск (Поэт. – Л.О-Ф.), от которого я впервые услышала имя Цветаевой, и семья Марченко: отец – прозаик, писавший под псевдонимом Николай Нароков, и сын – поэт Николай Моршен. В дипийском Цоо-Кампе устраивались концерты, читались лекции, словом – жили не хлебом единым».

       В 1950 году – новый этап: переселение в США. Для этого необходимо было иметь в Америке спонсора. Их спонсорами оказались члены строгой религиозной общины в штате Айова. Как вспоминает Синкевич, «у них почти всё на свете считалось грехом. В их быту строго запрещалось радио, телевизор, светская литература, кино, театр, вино, сигареты, косметика…» Спонсоры нашли для молодой четы работу санитарами в больнице при старческом доме для ветеранов, а на жительство устроили в доме пастора, где им выделили одну комнату. Работа была тяжелая, утомительная, за ребенком смотрели поочередно, пастор же требовал, чтобы, вместо отдыха, они ездили с ним и ребенком, которого не на кого было оставить, на сектантские собрания в другие места, слушать там его изобличительные проповеди. Через год, отработав свое, семья сбежала в Филадельфию. 

О жизни моей человечьей –

не то, чтоб сказать было нечего, 

просто она упрямо,

слагалась не так, а вот этак

из туго гнущихся веток. 

А дальше стала на диво

и замечательна, и красива. 

Началось это так:

был барак да чердак

и больше почти ничего.

Но вдруг в Рождество 

аллилуйное ангелов пенье

вновь сложилось стихотворенье.

Так оно, помнится, было. 

Этого я не забыла

в мои восемь десятков лет…

Лампа мягкий роняет свет,

книга живая открыта,

дремлют звери – блаженно и сыто,

Моцарт играет нежно.

Зимний вечер – спокойный, бесснежный. 

«При свете лампы», Нью-Йорк 2016

    Изменения к лучшему произошли, когда Валентина Синкевич, благодаря знанию русского языка, получила работу библиографа в библиотеке Пенсильванского университета, где проработала почти три десятка лет. Уход с физической работы позволил ей серьезно заняться поэзией. Первый сборник стихов Синкевич, «Огни», вышел в 1973 году. Одобрительный отклик на него поступил от двух маститых парижских поэтов, Юрия Терапиано и Ирины Одоевцевой.

      Суммируя свой опыт на этом континенте, Синкевич писала: «В общем, мою американскую жизнь можно считать интересным и богатым опытом творческого (и не только) выживания в иностранной среде. Да, путь был вовсе не легким, как и всё в моей жизни: семья, работа (десять лет физическая), совершенно незнакомый язык, развод, воспитание дочери. Но мне всегда удавалось находить время для литературы – уже эмигрантской и американской...».

       В отличие от многих русских литераторов, оказавшихся в Новом Свете, Синкевич не замкнулась в эмигрантской среде. Ее интерес к американской литературе выразился в паломничествах к местам жительства Эдгара По, Фенимора Купера, Джека Лондона, Уолтера Уитмена и др. (См. «...с благодарностию: были», М. «Сов. спорт», 2004. – Л.О-Ф.). Она прекрасно изучила язык (не потеряв, впрочем, отечественного произношения!), даже писала по-английски стихи и рецензии для престижной филадельфийской газеты The Philadelphia Inquirer. Полюбила она и современную американскую поэзию, что отразилось на ее собственном поэтическом творчестве, «… поэтому мои стихи не могли не быть с неким иноземным акцентом, в первую очередь заметным в непривычных для русского уха свободных ритмах стихотворения».

Вот так пишу, а не иначе.

Пусть почерк мой для многих

ничего не значит.

Пусть – неразборчив и тяжел,

но он от сердца шел

стезей прямою.  

"Мой почерк"// При свете лампы, Нью-Йорк 2016

       При всем этом Синкевич оставалась глубоко русской, постоянно печаталась в эмигрантской периодике, до конца жизни состояла в редколлегии выходящего в Нью-Йорке «Нового Журнала», а главное, ее приверженность делу русской литературы выразилась в самоотверженном труде, связанном с публикацией – в течение тридцати лет – единственного зарубежного ежегодника, посвященного исключительно поэзии и искусству. Первоначальное его название было «Перекрестки», после шести лет – «Встречи». 

       Трудно переоценить значение этого альманаха для истории зарубежной поэзии, ведь в нем, за самым малым исключением, печатались все сколь-нибудь значительные поэты из современников Синкевич первой волны эмиграции и почти поголовно – второй и третьей. Подробнее об истории альманаха ею рассказано в готовящемся к печати сборнике. Но там не говорится, каких усилий ей это стоило. Совмещая работу издателя и редактора, она несла на себе в частности нагрузку по переписке с авторами, которые были разбросаны по многим странам мира: США, Израиль, Германия, Франция, Япония, Финляндия… В своих воспоминаниях об истории возникновения «Перекрестков» и «Встреч» она упоминает имена Ираиды Легкой, ее мужа архитектора Бориса Пушкарева, художника Сергея Голлербаха, поэта Ивана Буркина… А главным ее помощником был ее друг, художник Владимир Шаталов (1917-2002), он же и автор обложки альманаха. В свою очередь, живущая в Филадельфии писательница и поэт Елена Дубровина, состоявшая десть лет в редколлегии «Встреч», вспоминает: «Когда я познакомилась с Валей в 1981 году в университете Пенсильвании, "Встречи" лежали невостребованными, на что Валя очень жаловалась. Я со всей своей молодой энергией взялась ей помогать, и мы впервые распродали весь тираж. У меня дома мы не раз вычитывали и отбирали присланные стихи, Володя (Шаталов) всегда присутствовал, подтверждение этому есть фотографии и Валины автографы». Дубровина отдает должное и бывшему редактору Нового Журнала, профессору Вадиму Крейду, «который тоже входил в редакцию журнала и внес огромный вклад, пополняя список Валиных авторов неизвестными именами».

       При всей оказываемой ей помощи, стержнем альманаха до самого закрытия в 2007 году, была несомненно сама Синкевич, которая не только вкладывала в него свои силы, но также и поддерживала его существование из своих очень скромных средств. Добровольно взятое на себя бремя она несла спокойно, получая моральное удовлетворение от сознания, что «Перекрестки» и «Встречи» – ценная летопись русского зарубежья. И еще, что, давая возможность печататься начинающим поэтам, она помогала им найти свой поэтический голос. 

       Мое с ней знакомство было поздним. Оно состоялось, когда обе мы уже были на пенсии. На пенсии, но не на покое. Она продолжала выпускать «Встречи», печататься и выступать с чтением стихов; я занималась комитетом «Книги для России» – сбором и доставкой туда эмигрантской литературы. На этой почве мы впервые и повстречались, когда, по нашей инициативе, в Америку приехал директор московской Библиотеки-фонда «Русское зарубежье», Виктор Александрович Москвин. Встреча состоялась в редакции «Нового Журнала», где В.А. Москвин познакомился с членами его редколлегии. Для Валентины Синкевич это имело далеко идущие последствия и открыло путь к российскому читателю. И с этого момента мы с ней находились в постоянном общении. Видались мы редко: она жила в Филадельфии, я – в районе города Вашингтон или во Флориде. Электронной почтой Валя не пользовалась, зато нас связывал телефон, и для общения ее с Москвой я служила передаточной инстанцией, пересылая, туда и обратно, послания, приветствия, поручения. 

       Деятельность Библиотеки-фонда (ныне Дом русского зарубежья им. Александра Солженицына) расширялась. Теперь это был уже крупный архитектурный комплекс на Таганском холме, с собственным издательством, музейными хранилищами, богатым книжным фондом и обширной программой конференций, выставок, выступлений. Довелось там выступить и приехавшей для этого в Москву Валентине Синкевич. То была ее первая встреча с аудиторией в самой России. 

       Знакомство с Домом оказалось обоюдно плодотворным. Ему она передала весь свой архив, редкое собрание «дипийских» книжек и завещала Дому часть имевшихся у нее картин, в том числе ее покойного друга, Владимира Шаталова, и акварели своего бывшего мужа, Михаила Качуровского. Можно надеяться, что по прибытии этого посмертного дара, картины будут выставлены на обозрение посетителей музея Зарубежья. 

       Дом зарубежья не остался в долгу: в 2014 году там в издательстве «Русский путь» вышел замечательный труд: «Валентина Алексеевна Синкевич: материалы к библиографии». Идея и руководство проектом принадлежали Т.А. Корольковой, заведующей библиотекой. К работе были привлечены другие сотрудники. Составитель – Г.П. Евдокимова, общая редакция и предисловие – О.А. Коростелева. Результатом их серьезной работы явилось научное издание в 315 страниц. Первые три раздела библиографии отражают публикации самой Синкевич, биографические материалы и публикации о ее литературной деятельности, а также посвященные ей стихотворения. Тут мы находим и подробные указания на все сборники ее стихов, и упомянутый сборник воспоминаний «…с благодарностию: были». Пятый и шестой разделы представляют полную роспись содержания альманахов «Перекрестки» и «Встречи». Книга составлена со скрупулёзной научностью, содержит исчерпывающий именной указатель и охватывает всю литературную деятельность Валентины Синкевич, вплоть до 2014 года. 

       К моменту выхода книги (какую радость это ей доставило!) Синкевич исполнилось 86 лет. Казалось бы, на большее рассчитывать не приходилось. Но вот как-то очередной поздний звонок (Валя работала по ночам, засыпая к утру): «Люсенька, представьте себе, мне снова стали писаться стихи!», и тут же прочитала новое. За этим последовали другие; ей не терпелось поделиться каждым новым народившимся стихом. Читала она их превосходно, не с трибуны, а комнатно, без надрыва, выделяя смысл. Стихи эти были один лучше другого, стихи человека большого жизненного опыта и широкой отзывчивой души. Почти все поздние стихи успели попасть в последний ее сборник «При свете лампы», вышедшем по почину редактора «Нового Журнала» Марины Адамович в Нью-Йорке в 2016 году.

       Но и на этом литературная деятельность Валентины Синкевич не пресеклась. В «Новом Журнале» продолжают публиковаться еще более новые ее стихи, а также рецензии и очерки. Публикуют ее материалы журналы «Чайка» и «Связь времен»… И вот вскоре в Москве увидит свет сборник «О незабываемых. Литературно-мемуарные очерки», который она закончила за неделю до смерти. 

       Да, это был необыкновенный человек: талантливый, трудолюбивый, добрый… Во время наших долгих разговоров о чем мы только не судачили: о наших приблудных кошках и собаках, о литературных делах, спорили о политике, о ее и моей пестрой биографии (ее забавляло, что семья наша ехала в Америку, а попала в Африку!), и вообще мы часто с ней смеялись, даже тогда, когда было не до смеху. Я очень дорожу памятью о нашей телефонной дружбе, и мне милы те несколько стихотворений, которые она мне посвятила, особенно ее автобиографическое стихотворение «Перемещенное лицо», вошедшее в сборник «При свете лампы»:

По морям, и рекам, и мостам –

сегодня здесь, а завтра там –

перемещенное лицо.

Врастает в почву деревцо,

посаженное наспех, наугад. 

А много лет подряд

мерещилось в надеждах

в надёжных всё-таки одеждах

и жизнь прожить и поле перейти,

и, может быть, в конце пути

однажды добрести до поворота.

За ним – знакомые ворота,

в которые нельзя не постучать, 

наверно их откроет мать – 

она из старого альбома,

что был давно оставлен дома. 

Всё это есть и было.

Еще не высохли чернила,

ещё звучит протяжный зов

земли, и предков, и потомков,

ещё не груда всё-таки обломков,

а лики старых образов

и Пушкина украинская ночь.

                         Июль 2015