Владимир Батшев. «Галич». Литературная биография. Изд. Franc-Tireur, USA, 2010, 730 стр.

       «Галич» – совершенно удивительная, правильнее сказать, закономерно удачная книга, написанная Владимиром Батшевым, – видится мне лучшим произведением писателя. Это познавательное литературно-документальное исследование, где речь идёт о человеке искусства, олицетворяющем  своё время.
    Несколькими годами раньше был написан  и опубликован четырёхтомник «Власов». Роман «Галич» – продолжение работы над биографиями неоднозначно оценённых современниками людей, чей  яркий след в истории очевиден. Владимир Батшев пишет о том, что его глубоко волнует, что прошло через его сердце, поэтому, наверное, и выдающиеся личности, герои его книг, никого не оставляют равнодушными.
     В обeих работах писатель использует архивные документы, их очень много, обилие документальных материалов помогает погрузить читателя в атмосферу жизни героев. На основе исторических свидетельств, Батшеву удаётся рассмотреть значительную часть культурно-политических событий двадцатого века в России, Европе и странах Запада, обнаруживая, что это «жестокое время» таит в себе высокую поэзию и музыку.   
    Но обратимся к жизни Галича. Она неотделима от театра и кино, и поэтому хорошо знакома и близка выпускнику сценарного факультета ВГИКа Владимиру Батшеву, который подробно, увлечённо прослеживает  творческий путь Александра Аркадьевича Галича. В конце книги, в приложении,  также приводятся «основные даты жизни и творчества» писателя. Он родился 19 октября 1918 года в Екатеринославе, нынешнем Днепропетровске. Детство прошло  в Крыму, в Севастополе, куда вскоре после его появления на свет переехала семья. В книге  воспроизводятся эти годы жизни героя, которого пленили  запахи моря и корабельные дали. В 1923 году ещё один переезд – в Москву, где Саша в 1926 году пошёл в школу. Впечатлительного мальчика всё волнует: красота зимнего города, обилие снега.  И чудо – встреча с артистами Московского Художественного театра, с Качаловым – чтение «Бориса Годунова» дома, в квартире Льва Самойловича Гинзбурга (брата отца), пушкиниста, одного из организаторов вечера, посвящённого столетней годовщине написания трагедии. 
    С детства в жизнь Александра вошли театр, поэзия и журналистика: в десять лет он начал писать стихи, а в четырнадцать стал корреспондентом «Пионерской правды». С самого начала своего творческого пути Галич раздваивался между желаниями – стать актёром или писателем.
    Владимир Батшев философски рассматривает продвижение Галича-Гинзбурга в «удивительный орден пишущих». Занимался поэзией в доме Эдуарда  Багрицкого, который признал его «своим» поэтом.  Окончив  девять классов средней школы, Александр поступает на поэтическое отделение Литературного института, и одновременно начинает занятия в школе-студии под руководством «самого Константина Сергеевича Станиславского», куда прошёл после большого конкурса.
    Вполне  закономерно, что детство и юность ведут Александра в мир театрального искусства. Этому немало способствовали многие благоприятные обстоятельства, не только живущая в гуще культурных событий семья, но и учёба в Москве, где были сосредоточены театры.  Наряду с этим положительную роль в развитии и формировании духовного мира талантливого молодого человека сыграли встречи с выдающимися деятелями искусства, среди которых были великие актёры: Качалов, Станиславский, Михоэлс, Леонидов. Об этих знаменитостях много написано в романе, и все они, по-разному, связаны с героем. Персонажи старательно выписаны Батшевым, с индивидуальными особенностями, у каждого только ему присущие черты характера, привычки, гардероб.
     Батшев анализирует жизнь театра и киноискусства в послереволюционной России, вспоминая историю постановок произведений классической драматургии, на конкретных примерах показывает, как сильны были  надежды на расцвет культуры  в стране и как рушились эти надежды.
     Читатель узнаёт, какое эмоциональное воздействие имело на юношу событие театральной жизни, оставшееся в памяти навсегда: судьбе было угодно, чтобы  Александр  Галич  присутствовал  на последнем  спектакле МХТ-2  28 февраля 1936 года. Вот как об этом повествуется в книге: «Он многие годы помнил какую-то абсолютно странную, необыкновенную атмосферу зрительного зала. Вероятно, актёрам было очень трудно играть, потому что все реплики, обычно вызывающие в зале смех, смеха не вызывали... Взрывом плача были встречены иронические слова одного из главных персонажей пьесы: “Но ведь могли бы они дать нам жить!” Зал ответил громким всхлипом... Долгие аплодисменты продолжались едва ли не тридцать минут (время для театрального зала и для театра необычное)... Много лет Александр помнил эту публику, наполнившую зал, этот плач и аплодисменты, этот протест».
    Обратите внимание, в этом и во многих других эпизодах писатель настойчиво повторяет, что его герой «помнил,  не забыл». И только много лет спустя Александр Галич сумеет сделать выводы. И выбрать свободу.
    А пока «жестокое время» было его жизнью, осознавал он глубину происходящего или нет. Об этом говорит Владимир Батшев, рассказывая о Галиче, всецело поглощённом учёбой в студии Станиславского: «Покорённые великим талантом великого учителя, заворожённые его неслыханным обаянием, величием его имени и человеческой мужской красотой, будущие актёры тоже жили в придуманном, нереальном, иллюзорном мире. Нет, конечно же, у них были комсомольские собрания, они читали газеты, – Константин Сергеевич газет не читал – слушали радио и смотрели кино. Но всё это делалось как-то мельком, мимоходом, всё это было не главным. Сокрушительные события этих страшных лет не имели, казалось, к студийцам ни малейшего отношения. Многие из них – если не большинство – жестоко поплатятся за эти словно лишённые зрения и слуха годы юности. Поплатятся разочарованием и утратой таланта, неверием в собственные силы...». А молодой и красивый Александр бурлил творческой энергией, «обладал естественным, неподдельным обаянием, умел целиком отдаваться всему, за что ни брался», пишет стихи и музыку, становится драматургом. «Через десяток лет Галич поймёт, что в то время они были под влиянием чистейшего самообмана: им только казалось, что они живут современностью, но вовсе и не жили ею, а только конструировали, точно разыгрывали в лицах разбитые на реплики и ремарки передовицы из «Комсомольской правды».    
    Но дальнейшие события оказались  куда сокрушительней: наступило 22  июня 1941 года. В армию Галича не взяли по здоровью. Годы войны  прошли для него насыщенно, творчески активно, и оставили много воспоминаний о работе в трудных условиях военного времени в грозненском театре, на концертах перед бойцами в госпиталях и санитарных поездах. Летом 1945 года Александр встретил Ангелину Прохорову, с которой прожил до самой смерти.
    Владимир Батшев рассказывает о судьбе своего героя на фоне настроений и «подводных течений» советского общества. Ожиданиям послевоенного времени не суждено было осуществиться. Думали, – как писал Алексей Толстой – «народ, вернувшийся с войны, ничего не будет бояться».  Но Галич...  «Мог ли он знать в ту удивительную и прекрасную весну сорок пятого года, какой кровавый шабаш, какая непристойность безумия и преступлений ожидает в ближайшие годы?»
    Когда не приняли его заявление в Высшую дипломатическую школу, ни он, ни его друзья в это не поверили. Но их сомнения были недолги:  смерть Михоэлса,  процессы против «космополитов», подготовка евреев к выселению – говорили об официальной внутренней политике СССР.     Батшев неустанно сопровождает события документами, неопровержимыми доказательствами происходившего. – «Михоэлс не думал тогда о той страшной смерти, которая постигнет его и соратников по Еврейскому театру. ...Его мечты очень ярко и точно отражали умонастроения определённой части советской интеллигенции, считавшей себя русскими по рождению, русскими по языку, русскими по культуре, русскими даже... по характеру».
    Пьеса Галича «Матросская тишина» как раз и написана с этих позиций. «Матросская тишина» – это та последняя иллюзия, от которой Галичу пришлось отказаться через десять лет».
    Он пишет пьесы, сценарии к фильмам, приходит материальный успех, разрешены поездки за рубеж. «Через много лет Галич попытается разобраться в том, почему так странно и нелепо сложилась жизнь, почему поздно пришло к нему – не прозрение, нет, (прозрение – это слишком высокое и ответственное слово)  – а простое понимание элементарнейших истин, и почему понимание это далось ему с таким трудом и такой большой ценой, в то время как более молодые друзья обрели мужество и зрелость – естественно, как дыхание».
    Владимир Батшев передаёт атмосферу литературной оттепели: партийные постановления регламентировали творческую деятельность работников культуры, всё это имело самое непосредственное отношение к Галичу. Приближалось событие 1962 года, когда «23 ноября на заседании ЦК Хрущев произнёс речь, без дипломатических обиняков использовав в ней повесть Солженицына и «Наследников Сталина» Евтушенко как оружие в борьбе со своими противниками в высшем партийном руководстве».
    Галич – внешне преуспевающий драматург. «От серьёзных разговоров он уходил» – пишет Батшев о своём герое. Но однажды фамилию Галича убрали с афиши, потом запретили пьесу...
    Нарастающая непримиримость ко лжи и несправедливости прорывается в нём песнями, озорными, смелыми, отчаянными. Он, наконец, осознал, что молчать нельзя. «Кинокритик Татьяна Хлоплянкина рассуждает так: ... Мы, наверное, и сейчас ещё не поняли до конца, какую роль играли в нашей жизни песни Галича. Они говорили нам о нашей гордости – и о нашем унижении. О нелепых уродствах той жизни, где шизофреники вяжут веники, а полстраны сидит в кабаках... О недавнем прошлом и о достаточно мрачном будущем, которое наваливалось на нас, как тот колючий ноябрьский снег. Они, эти песни, делали, в сущности, ту огромную нравственную работу, которую должны были делать искусство, литература, театр, кино. ... песню не поймаешь и не запретишь».
    «Галич первым прорвал барьер «эзопова языка», первым назвал вещи своими именами и откровенно сказал то, что до него было принято лишь подразумевать, первым дал чёткое моральное кредо своим современникам».   Сила воздействия его песен  на слушателя очевидна, строчка  –  «Но бойся единственно только того, кто скажет – я знаю, как надо» – мысль Галича, которая звучит в книге рефреном, просится в эпиграфы времени.
    За участие и успех на фестивале бардов Галич подвергся партийной критике.  29 декабря 1971 года его  исключат из Союза писателей
и 17 февраля 1972 года – из Союза кинематографистов.
    Воспоминания, документы, письма самого Галича с  объяснением случившегося свидетельствуют о том, что Галича не оставляла мысль «о всеобщей вине. Не о конкретной вине каждого, а о всеобщей». Оккупация Чехословакии, разгром «Нового мира», процессы над диссидентами только усиливали это чувство.   
    В книге уделяется внимание вопросу о принятии Галичем христианства. Владимир Батшев объясняет это тем, что Галича мучила неуверенность в себе, он заинтересовался  философско-религиозной литературой, среди которой была и поразившая его книга Александра Меня. Галич пришёл на проповедь к отцу Александру, приветствовавшему и в дальнейшем всячески укреплявшему новые религиозные воззрения знаменитого прихожанина. Летом 1972 года Галич крестился. «В крещении была ещё и возможность как можно крепче привязать себя к этой стране и её народу. Когда принимаешь главное страны – её Веру, ты, столь страдающий за судьбу народа, свою судьбу соединяешь с народной. К тому же, я уверен, что человек принадлежит к той нации, на языке которой он думает.  А  ведь мало кто в наше время больше и глубже Галича думал о России» – пишет Батшев. 
    Летом 1974 года Галич с женой эмигрировал на Запад. Через 3 года его не стало. Сколько вместило в себя это время!       
    Драматург Вадим Коростылёв вспоминает прощальный вечер: «Я впервые не видел, а чувствовал, как человек прощается. Он хотел оставить голос, глаза, взгляд, переполнявшую его в тот вечер нежность. Обычно прощаются, стараясь забрать, унести с собой. А он оставлял. И не на память, а на жизнь. Ох, как ему не хотелось уезжать!»
    Читатель встретит на страницах книги тех, кто «и глубоко», и не меньше Галича думали о России. В эмиграции Галич сам поймёт многое.  И многое переосмыслит.
    Очень интересно описание жизни в эмиграции. И, как всегда, Батшев не забывает передать  чувства и ощущения героя. Читатель присутствует у истоков создания радио «Свобода». Отношения между сотрудниками, по воспоминаниям очевидцев, отвратительные: процветают вражда и зависть, обернувшиеся в войну редакторов и дикторов. На административной работе, по доброте своей, Галич нажил много врагов. Но было немало радости, встреч, строились творческие планы. Его концерты в Лондоне, Париже, Брюсселе прошли с триумфом. В Израиле восемнадцать выступлений в тринадцати городах страны. Поездки в Скандинавские страны, в США, Италию, Германию. Его знали, его ждали.
    6 мая 1976 года Галич начал новый цикл радиопередач «Благодарение». В конце  выступления читает одноимённое стихотворение с эпиграфом, строчкой из Мандельштама: «Лунный луч, как соль на топоре...».                                                              
                                                                                               
          Облетают листья в ноябре.
          Треснет ветка, оборвётся жила.
          Но твержу, как прежде на заре:
          «Лунный луч, как соль на топоре...».
          Эк меня навек приворожило!
          Что земля сурова и проста,
          Что теплы кровавые рогожи,
          И о тайне чайного листа,
          И о правде свежего холста
          Я, быть может, догадался б тоже.

          Но когда проснёшься на заре,
          Вспомнится – и сразу нет покоя:
          «Лунный луч, как соль на топоре...».

          Это ж надо, Господи, такое!

    «... это одно из самых блестящих стихотворений Галича, написанных в эмиграции. Может, даже  лучшее» – по мнению Батшева.
    Не умолчал писатель о человеческих недостатках своего героя. Например, любовная история, вылившаяся в скандал с отголосками в СССР в «пропагандистских целях». Галич щедро тратил деньги на женщин, любил сам красиво одеваться, и большого оклада ему стало не хватать. «И вот тут-то нашёлся некий «доброхот», который присоветовал Александру Аркадьевичу, как избавиться от финансовых затруднений. Подать на радиостанцию в суд с требованием выплатить ему ретроактивно гонорар за передачу на волнах радиостанции его произведений, когда он ещё жил в Советском Союзе» – вспоминает Юлия Вишневская.  «В результате Галича заставили отозвать свой злоcчастный иск и переехать из Мюнхена в Париж».
    Внутренне он противился переезду, может, что-то чувствовал. Его мама в Москве получила странное письмо: «принято решение убить вашего сына». Писатель не уверен, знал ли об этом Галич.
    Владимир Батшев буквально по минутам воссоздаёт последний день жизни Александра Галича. И возникающие у читателя подозрения, что смерть Галича не была случайностью, подтверждает большим количеством высказываний соратников и специалистов.
    Владимир Батшев выполнил свой гражданский долг, первым из современных писателей создал литературный памятник Александру Галичу, не из бронзы-бетона-мрамора, а из  слов, сцен, кадров, из голоса – живой тоски по недосягаемому. 
    Воспоминания очевидцев донесли до нас такой рассказ:  oднажды Галич не мог присутствовать на встрече редколлегии журнала «Континент», и послал им своё выступление на магнитофонной ленте. Короткая речь завершалась афоризмом. Когда-то древнееврейский мудрец  Гилель  сказал замечательные слова:  «Если не я – то кто? Если не сейчас – то когда?».  Эти слова можно отнести и к Владимиру Батшеву, очень своевременно написавшему книгу об  Александре  Галиче.

                                                                 
                                                                       Берта ФРАШ, Германия