Передо мной сборник избранных стихотворений поэта Виталия Амурского. Зная факты его биографии, я всегда радовался мысли, что наши судьбы где-то как-то пересекались, хотя лично мы никогда не встречались. Во время чтения его стихов так или иначе попадаются знакомые имена, города и веси, не говоря уже о том, что мы почти ровесники. Поэтому я не мог пройти равнодушно мимо авторских строк, где он описывает  детство, юность, отрочество. Именно об этом одно из первых стихотворений «Осенние костры»:

                   Смотрю, как дворники сжигают память лета:
                   Сухие листья, ветки, клочья сена.
                   ------------------------------------------------------
                   По всей Москве, по всей земле – костры!
                   Горит и тлеет прожитое время…

 Основу сборника составляет триптих – предыдущие книги, изданные в разное время в России, Эстонии и Германии: «Трамвай А», «Серебро ночи» и «Теmрога mеа». Аннотация нас предупреждает: «В основе книги три сборника ...и уже в силу этого обстоятельства оказавшиеся разделёнными, хотя в действительности являют собой некое единство, и, – именно в такой последовательности, – передают эволюцию чувств, языка, взглядов на мир автора». Стихи охватывают период от середины 60-х годов прошлого века до начала нынешнего. Давайте и мы погреемся вместе с автором у костра этого «прожитого времени».
В стихотворении, посвящённом сестре Татьяне, Виталий Амурский пишет: «Приближаясь к шестому десятку, впору в прошлое оглянуться…» И оглядывается, вспоминая Эстонию:

                   Я с детства запомнил немного слов на их языке, 
                   Но при звуках эстонской речи, 
                   Кажется, капля росы появляется на моей щеке, 
                   И еловые ветки меня обнимают за плечи.

Иногда эти воспоминания носят трагический характер. Книгу открывает стихотворение «Уходящему солнцу…», и там есть такие строчки:

                   Сталинские высотки ещё царапают небо державы, 
                   Но не слышно Высоцкого и Окуджавы...
                   Там, где мы жили – нынче пустырь, свалка, 
                   Полночный троллейбус – подобием катафалка.

Конечно, имеется в виду синий троллейбус Окуджавы. Но смысл другой. Помните, там была послевоенная романтика:

                   Когда мне невмочь пересилить беду,
                   когда подступает отчаянье,
                   я в синий троллейбус сажусь на ходу,
                   в последний,
                   в случайный.

Пословица говорит: «Другое время – другие песни». Виталий Амурский в стихотворении «Размышления о русских стихах» утверждает, что:

                   Любовь и кровь – не рифма, а единство
                   Прекрасное и стойкое, как мир…

В стихотворении «Памяти Бабеля» Виталий Амурский использует судьбоносный мотив и ироническую ноту к романтике прошлого, послереволюционного:

                   Чекистскою пулей за доблесть и стих 
                   Отметила родина стольких из них! 
                   Ах, родина, родина – храм на крови... 
                   Не надо, трубач, не зови, не дури ...

Ведь прекрасный писатель Исаак Бабель был  и участником и жертвой революционных событий тех лет, хорошо знаком с чекистской психологией, о которой пишет Виталий Амурский. Здесь трагедию прошлого поэт вырисовывает для читателя более масштабно. В стихотворении «Из стихов о России» он пишет: «И, в самом деле, странно – / Страна, где братья братьев бьют, / Где палачи и жертвы пьют / Из одного стакана».
Виталий Амурский, приехавший в Париж в 1973 году, посвятил этому чудо-городу много тёплых и нежных строк. Но часто в подтекстах присутствует или подразумевается и Россия. Так уж устроена душа поэта.

                   Ноябрь. В России выпал первый снег. 
                   Ну, что сказать о нём в парижском гаме? 
                   Давай закурим и о том не будем,

                   
                   Не будем – о парижском сплине, 
                   О непонятной русской ностальгии...

    «Непонятная» русская ностальгия в разные исторические времена проявлялась по-разному. Уже классическими стали понятия, что первая волна сидела на чемоданах и ждала возвращения в Россию. Вторая волна, зная, что пути на родину отрезаны, всё равно, хотя и по-другому, ностальгировала по прошлому.  А вот третья волна, к которой относится Виталий Амурский, справляется с чувством ностальгии вовсе по-иному – это постоянная возможность, при желании, маршрута Париж – Москва и обратно, уже не говоря о телевидении, интернете, «Скайпе» и другой коммуникационной технике. 

                   Спичкой сгорит апрель, 
                   На память останется лишь: 
                   Сретенка. Ночь. Капель. 
                   Песенка про Париж.

В сборнике много хороших стихов и образов, посвящённых и России, и Франции. Лирические произведения в большинстве своём отражают два любимых города автора – Москву и Париж. Городская лирика Виталия Амурского придерживается и классического, и модерного стихосложения. Ну, а героями, как всегда в таких случаях, выступают: снег и ветер, улицы и бульвары, книги и деревья, церкви и погосты, парки и дома, кафе и трамваи, и так до бесконечности, но больше всего родные имена и друзья…

                   На дно полусознанья или сна 
                   Уходят те, кого душа любила, 
                   Лишь писем постаревших желтизна 
                   Всё сохраняет так, как прежде было.

Судьба эмигрантского поэта всегда сложна и непредсказуема. И часто за видимым благополучием, отражённом на задней обложке книги: последние двадцать пять лет работал в русской редакции Международного французского радио, стал  автором шести книг, множества публикаций в разных журналах и альманахах – с фотографии на меня смотрит умный, уставший, доброжелательный человек, через сердце которого пульсирует парижская ветвь русской поэзии.

                   Изгнаннику, взвалившему на плечи
                   Сколько сумел – веры, надежды, любви, –
                   Мне путь освещали не раз парижские фонари,
                   А душу грели русские, дрожащие перед иконами, свечи.

Я думаю, что, в конце концов, мы ещё встретимся с автором этой чудесной книги в Париже или в Филадельфии и почитаем друг другу стихи, ибо:

                   Так Слово с природой сливается в дрожи 
                   И душу какой-то тоской бередит, 
                   Но всё это, друг мой, лишь тесто да дрожжи, 
                   А что до стихов, то они – впереди.