Допустим, уснул –
но не видишься спящим. Повсюду,
как крошек, какого-то жадного люду.
И тот, кто тебя осуждал – и теперь осужает,
а тот, кто тебя осаждал – и теперь осаждает
    тобой опрокинутый стул.

    Река, и по ней
проплывает лишь берег. Не сразу
поймёшь расщеплённую надвое фразу,
осколок, сметённый как будто под лавку –
                                             под строчку
но то, что наутро уже не наденешь сорочку –
    вот это больней. 

    У нас карантин,
всё блудят и читают газеты.
Мне под руку лезут какие-то вырезки, где ты
не слишком похож, типографски выходишь, тревожно,
и пачкаешь пальцы, как бабочка, смотришь несложно,
    обычно один.

    Насчёт новостей:
ты не знаешь, какая погода.
Погода – подобье вчерашней. Полгода
тебя не бывало, чтоб это отметить, и нету
сегодня. Одежду пустую уже потащила по свету
     молва без костей.

     Ты эти слова,
вероятно, получишь не скоро.
Я спорить ни с кем не намерена, спора
ужасней лишь истина, так же, как мёртвого – спящий
один беззащитней. Правей меня первый входящий,
      а я не права.

      Я это пишу
находясь у реки, по привычке.
Рассвет, и приятно нащупывать спички,
пока понемногу приподымается полог,
золу пошевеливать прутиком, как археолог,
      останки какого-то Шу.

      На том берегу
постепенно расходится пена
тумана, сырая выходит Камена
горы, по теченью лежащей горбато, отлого,
округлого мира полна, словно счастья – эклога,
      как спящий на правом боку.

                                                   26 июля 1996