Skip navigation.
Home

Навигация

Николай ГОЛЬ, Санкт-Петербург

 Николай Голь

Поэт, переводчик, драматург, детский писатель. Родился в 1952 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский Институт культуры. Автор множества книг для детей, переводов стихов и прозы (от Эдгара По до Филипа Рота). Лауреат премии журнала «Нева» (2003 г.). Член Союза Санкт-Петербургских писателей, член Союза театральных деятелей.

2011-Голь, Николай

                       *  *  *
И было нечто – больше, чем печаль.
И было что-то – меньше, чем надежда.
И было время года – как-то между
весной и летом.
Времени и жаль.

Но как-то так случилось невзначай,
что межсезонье растеклось безбрежно,
хоть нет того,
что меньше, чем надежда,
нет ничего,
что больше, чем печаль.

               
                      *  *  *
Уже сегодня нас чуть меньше,
короче вектор, уже сектор,
уже сегодня нужен фельдшер,
а завтра – доктор и прозектор.
Тут не конец или начало,
а как бы жизнь на некой грани,
когда из мрака кинозала
себя мы видим на экране.
Но этот – тот, который в будке,
ошибся широкоформатно:
мы в кадре шли вперед как будто,
а пленка движется обратно,
и нас в движенье двуедином
в автоматической системе,
как кинопленку на бобину,
на смерь наматывает время.



                   *  *  *
Строки первую и последнюю
перечитывая, вижу,
что Париж – он стоит обедни,
да обедня не стоит Парижа.
Как охотник, идя по следу,
постигаю, что равномерны
путь от первой и до последней,
от последней строки до первой.
Ты, рыбешка, не бойся бредня,
наверху ведь еще подводней.
Ты была последней намедни –
станешь первой уже сегодня.

                   *  *  *
Зачем писать о прочих? О своих
успеть бы, да хватило бы отваги.
Ведь для того и куплен лист бумаги
и пишмашинка, и замазка "Штрих".
Не то чтоб слишком узок этот круг,
но в круге этом как-то тесновато.
Друзья мои – отличные ребята,
не исключая также и подруг.
Без них мне грустно. С ними веселей.
Но соловей
не оживает в горле.
Не помню царскосельских тополей,
и том Парни потрепанный уперли,
а кто – не знаю.
Кто-то из друзей.
Вчера я заболел. Мне мир постыл.
Кто это квохчет: кочет или кречет?
Иных уж нет, а тех ужо далечат,
как Пушкин из Саади говорил.
Склонились надо мною доктора.
Друзья при мне. 
Окоченело тело.
А вот душа еще не отлетела…
Лети, душа!
Унылая пора…



                     *  *  *

Всё, да не всё нам память сохраняет.
Иные лета поглощает Лета.
…Мария Николавна выбегает
из двери будущего горсовета.
Ее не узнают. Она в вуали.
На перекрестке стала, отдыхая.
Ту улицу переименовали
впоследствии – и вновь она Морская.
Всё, отдышалась. Мостовой торцовой
невнятен голос – вздох из-под копыта…
Она уже на площади Дворцовой
(названье по сю пору не забыто).
Поцокала туфлею на паркете,
За окнами присвистнул санный полоз…
– Где государь?
– Изволят в кабинете…
И граф Орлов…
– Живой?! А мне был голос…
Ну, слава Богу! Стало быть, помстилось.
Выходит император. Он смущен.
– Мой друг, что с вами?
– Мне сегодня снилась
Седая крыса. Что за гадкий сон!










                      *  *  *
Во времени моем и нашем,
в которое, как в поле, вышел,
в котором в общем смысле – 
пашем,
в котором в частном смысле – 
пишем,
в котором нет причин для странствий,
в котором нет камней для башен,
во времени моем и нашем,
но в то же время и в пространстве,
да, да, во времени, но также
еще в пространстве, между прочим,
будь снисходительною так же
ко мне, как я к тебе и прочим.
                    *  *  *
Пора поговорить про нас,
про то, дружок, чего достигли,
про угли, что в горячем тигле
сгорая, создают алмаз, –
но, к сожаленью, не про нас.

Поговорим, дружок, про труд,
который пуст и нас не минет,
и про поленья, что, в камине
сгорая, создают уют…
Давно дровишек не несут.

Поговорим, дружок, про год,
богатый булкою и хлебом,
про жизнь: она, сближаясь с небом,
сгорая, создает почет…
Никто букетов не несет.

Поговорим, дружок, о том,
как ведьма пляшет над стаканом
и помелом своим поганым
нас выметает поделом…
Поговорим, дружок, потом.