Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home » Поэзия

2021- ШТИВЕЛЬМАН, Вита


  
Сверчок

Этой ночью на балконе среди кактусов и
лилий,
тихо скрипочкой пиликая мотивчик
"жили-были",
от жары и темнотищи – или даже просто
сдуру –
очень тоненько запел один невидимый
сверчок.
Серой ленточкой угадывается внизу дорога;
огоньки автомобилей движутся по ней
потоком...
На такой этаж высокий, на такую верхотуру,
–
как же ты сюда забрался, как добрался ты
дружок?

Точно так же как и ты, я затерялась в этом
мире.
Время для меня застыло в этой временной
квартире.
Я совсем-совсем чужая в этом городе над
морем,
среди пальм и кипарисов. Здесь беснуется
июль.
В этой комнате на стенах макраме и
акварели.
Свечи медленно оплавились и вовсе
догорели.
Я хлебну немножко радости и позабуду горе;
я присела на диване у вселенной на краю.

Ночь синеет и густеет, и становится
прохладней.
Допиваю чай с лимоном и с конфетой
шоколадной.
Аромат цветов доносится с открытого
балкона;
приручается пространство: это все же дом
пока
есть вино и сигареты, и бокалы для мартини,
на высоких белых стенах акварельные
картины.
И про то, что сон приходит к божьим тварям
утомленным
мне наигрывает сухонькая скрипочка
сверчка.


Кофе

И кофе на кухне, и музыка в плеере старом.
Ты пьешь с молоком, ну а я – по привычке – с
лимоном.
Мы смотрим закат, и любимую музыку ставим.
Мы смотрим влюбленно и слушаем тоже
влюбленно.

Когда-то мы жили – я это доподлинно знаю –
под пение ангелов, хлопанье ангельских
крыльев.
За профнепригодность уволены были из рая.
Ну мы и ушли. Только кофе с собой
прихватили.


Дом Рембрандта

Кирпичный дом на Йоденбреестраат.
Здесь жил художник; и дрова, сгорая
в камине, освещали времена.
Ученики к нему валили валом,
и Саскию влюбленно целовал он,
был ясен день, и ночь была ясна.

Наверно, знал, что счастье быстротечно.
Любил он жить роскошно и беспечно,
и всякие диковинки скупал:
кораллы и обломки римских статуй,
морские звезды, рыцарские латы, –
ну и, конечно же, банкротом стал.

Все с молотка пошло: и дом и вещи.
А за бедой – еще беда, похлеще;
и дни свои он кончил в нищете, –
чтобы никто потом не сомневался:
не держится у гениев богатство,
мешает – как мешает явь мечте.

Прошло сто лет, потом прошло и триста.
Картины, как от тех поленьев искры,
сверкая, разлетелись кто куда.
За них теперь сражаются музеи;
Христос украден вместе с Галилеей,
Данаю чуть не погубил удар;

И блудный сын, отчаявшись в мученьях,
к отцу припал, обняв его колени,
вернулся в отчий – но не в этот дом.
А в этот дом – фортуна улыбнулась! –
кунсткамера художника вернулась,
какие вещи можно видеть в нем!

Ученый гид, поблескивая строго
очками, говорит о пост-барокко...
Деталь офорта: пальцы и ладонь...
Диковинки все по углам, как дети...
А я смотрю на это вот пост-смертье,
и на камин, что помнит тот огонь.


Кладбище в Хайфе

Кладбище находится высоко: на горе
Кармель.
Каменные ворота, еле заметный ветер, сухой
воздух.
По краям аллеи – чешуйчатые стволы пальм и
зелень кипарисовых стрел.
Надгробия – терракотово-красные,
мраморно-чёрные, белые как мел.
Надписи на разных языках. Некоторые: "В
память погибших на фронте...",
"В память погибших во время холокоста..."

На могилах женщин – кроме имён – выбита
менора: велено светить.
На могилах мужчин – кроме имён – выбит
маген давид: велено защищать.
Фотографий почти нет. Памятнки простые:
они не плачут и не кричат.
Глаза слезятся, потому что солнце
ослепительно светит.

Жара сумасшедшая. Я отхожу в тень, чтобы
немного остыть.
Мимо идут посетители – один, другой,
третий.
Кто-то из них говорит: "...в этом городе даже
кладбище с видом на море."
Пальма перебирает пальцами над моей
головой.
Я наклоняюсь лицом к кипарисовой хвое.
У мёртвых нет больше ничего. Но есть –
ветер.


В метро. – Терцины

Если нет толчеи, можно сесть и
рассматривать лица.
Я сижу и смотрю: симпатичная пара
напротив.
И ребенок – младенец – спокойный –
темнеют ресницы.

Все одеты по-летнему, мило-небрежно, по
моде.
На скамейке сидят, а за ними чернеет окно.
Что-то в них необычное, их отличаешь из
сотен.

Что красивы и молоды? Да, но таких ведь
полно.
Хороши, и особенно женщина. Вот бы картину
мне с неё написать или, скажем, отснять бы
кино.

Парень тоже хорош: бородатый, уверенно
сильный,
несомненно, гордится отцовством. Но он –
бытовой.
А она – вот она улыбается мужу и сыну,

вот к ладошке младенца своей прикоснулась
щекой
и закрыла глаза – упивается счастьем,
умыта
счастьем этой минуты. Она излучает покой,
и любой её взгляд, и любой её жест говорит
нам:
"У кого есть такое сокровище, как у меня?
У каких бенуа, у каких залитованных литта?"

И ещё: она, кажется, знает – ни этого дня,
ни вот этой минуты нельзя ни поймать и ни
спрятать,
ни с собой унести – она знает, но может
принять.

Принимает, вбирая всей кожей мгновенную
радость,
и качают дитя полновато-прекрасные руки...
Ну а я – я смотрю на неё и печатаю кадры

на сетчатку себе. Я запомню и краски и
звуки.
Я запомню, и мне этой памяти хватит
надолго:
на любые мои предстоящие страхи и муки

я могу оживить персонажей моих из вагона.
Я могу наслаждаться живительной силой
минуты –
так велела моя безымянная метро-мадонна!

Впрочем, я понимаю: движенье не знает уюта.
В подтверждение этому спутники нашей
дороги
со скамейки встают и пакуют коляску,
продукты,

обувают ребёнка. Вообще проявляют
сноровку.
Вот они собираются – те, что сидели
напротив.
И, собравшись, выходят с толпой на своей
остановке.


11 строчек

Хлебнув горя и радости,
захлебнувшись волной слов,
растеряв сто друзей,
растеряв сто рублей,
однажды я исчезну совсем.

А через двести лет ты,
не зная ничего обо мне,
не зная даже моего имени,
скажешь, как говорила я, –
на что похожа капля росы.
Не на слезу, не на бриллиант, – на что?


* * *

А небо отражается в реке.
И твердь одна, прозрачна и бездонна,
на твердь другую смотрит благосклонно.
Река лукавит. Блики вдалеке.

А звезды отражаются в цветах.
Цветы вбирают всеми лепестками
вечерних звезд безмолвное мерцанье
и отвечают трепетом листа.

Вот так же, расточительно нежны,
мои глаза в твоих отражены.


ШТИВЕЛЬМАН, Вита, Торонто, Канада. Поэтесса, переводчик, эссеист, основатель и руководитель EtCetera – клуба физиков и лириков. Родилась в Черновцах, выросла в Казани, с 1990 жила в Израиле, с 1999 живёт в Канаде. Окончила Казанский университет и Израильский Технион. Автор двух книг. Публиковалась в журналах и альманахах Канады, США и Европы.