Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

2016-Ян ПРОБШТЕЙН

ИЗ  ПЕРВОЙ  НЕОПУБЛИКОВАННОЙ  КНИГИ

               Зимняя элегия

                 I
Слова, смерзаясь на морозе,
со звоном падали на снег.
Трамваем рельсы, как полозья
саней незримых, ровный бег
стремили в бесконечность ночи. 
Делился ровно на двоих
наш путь, не становись короче.
На снежной карте мостовых
фонарные столбы - как вехи
от декабря до января.
На холоде трещали ветви,
как на костре. Свет фонаря
был просто отраженьем снега,
а холод был такой, что с неба,
казалось, доносился хруст,
но воздух смерзшийся был пуст.

               II
Земля не кажется круглей
в кольце Бульварном иль Садовом.
Привычной формулою дней,
а не Гоморрой иль Содомом
мы представляем жизнь свою.
Кольцо Бульварного кольца
я режу радиусом шага
и геометрию пою.
Но и деленью нет конца,
и после тысячного знака
все так же бесконечно „Пи“,
как бесконечна эта вьюга,
мы ожиданием распяты,
и как судьбу ни торопи,
для заколдованного круга
не вычислишь пиэрквадрата.

         III
Когда такие холода,
что взгляды прячутся за веки,
и замерзают города,
и леденеют человеки,
и время, сжавшись, как вода
в ледышку смерзлось, – лишь тогда
поймешь, что ничего трудней,
чем извлечение корней
своих из льдов тысячелетий
не будет в жизни, пусть не врут,
и наша жизнь на этом свете
такой же беспросветный труд,
как жизнь в ладу с правопорядком
среди фантомов и химер
и как деленье без остатка
длины окружности на „эр“.

                         IV
Приводит к измененью суммы
охота к перемене мест
слагаемых – такие думы
проникли с холодом в сознанье.
Когда на прошлом ставишь крест,
прибавив к испытаньям годы,
душа тоскует в ожиданье
какой-нибудь иной свободы –
хотя бы самовычитанья, – 
и рвется разделить с землей
(себя поставив в знаменатель)
весь без остатка холод злой,
свое тепло дотла истратив.

                                          1981

          13. Новогоднее

Меж четвергом и пятницей легла
еще незримая граница года:
за окнами не растворилась мгла,
и на дворе не климат, а погода.

Наполненный булавками бокал –
почти боржом, но жжет куда острее –
я в мыслях сотни тостов перебрал,
произнести которых не сумею.

Так выпьем за спасительный обман –
мы в искреннюю ложь сегодня верим...
и, может быть, прозреет тот, кто пьян,
а кто-то будет жить чужим похмельем.
                                                           1982

                     14.
Старинный мой приятель, чародей!
Скорей открой учебник чародейства – 
там будет все не так, как у людей, –
мы повторим с тобой уроки детства:

вспять побежим, попятимся вперед,
блоху мы подкуем, а таракана –
ты помнишь, был такой усатый черт? –
его изловим с помощью аркана.

Давай с тобой попятимся туда,
где антипатии бредут вниз головами,
у них родной язык – белиберда; 
а бирюки в бирюлечки словами

играют там, где вечно чехарда,
избушки там стоят на птичьих ножках,
там вырастают замки, города
по щучьему велению всегда.

Там даже... убивают понарошку.
                                                 1970