Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Владимир БАТШЕВ, Франкфурт-на-Майне

Владимир Батшев 
Поэт, сценарист, редактор журналов «Литературный европеец» и «Мосты». Редактор и составитель антологии русских поэтов Германии «Муза Лорелея», 2002. Род. В 1947 г. в Москве. Был одним из организаторов литературного общества СМОГ ( Смелость, Мысль, Образ, Глубина ). Автор романа-документа «Записки тунеядца», 1994; «Подарок твой – жизнь» (Стихи), 2005; «Мой французский дядюшка», 2009; «Река Франкфурт», 2009 и др

2011-Батшев

                Владимир Батшев


                    ПАМЯТЬ

                     Поэма


                   И девочка в платьице синем
                   прижмется к плечу моему.
                                                    А.Галич

                 За эту вот площадь жилую…
                                                    Н.Асеев

Куда понесла меня память,
над ней мы с тобой не вольны –


                         1
...ты вспомни – на женщине платье
под цвет незнакомой волны.
Нет-нет, она будет в костюме!
Но цвет – непонятный волной…
А тряпки, белье и кастрюли
останутся в жизни иной –
от жизни иной – только запах,
которым век прошлый пропах –
в нем тюрьмы, надежды, этапы
и вроде не жизнь, а роман.

И снова отчаяньем осень,
и снова усталость от дел…
И внучка нечаянно спросит:
– За что же боролись вы, дед?

За что? Растеряюсь, как школьник,
который  ответа не знал.
За женский шальной треугольник –
знакомый всем таинства знак?
За эту вот площадь жилую?
За свой заграничный уют?


За то, что на свете живу я?
За то, что вчера не убьют?

Ах, память, ты мне не советуй,
я знаю всё сам на корню…

– За то, чтоб любить безответно!
И не отвечать никому
на глупые ваши вопросы:
зачем  прожита твоя жизнь –
затем  – что по сердцу– колеса,
затем  – что под ребра – ножи,
затем – что мне нервы задели,
и как издевался Зоил,
затем, что мы гнить не хотели
колодою, брошенной в ил!


                        2
Мы были веселые люди –
смелей и наивней других.
Никто не подал нам на блюде
ни славы, ни денег, ни книг.

И я не ломился в ворота,
где, словно баран в воротах,
стоял Растиньяк криворожский
и сладко на нас клеветал.

Он через границы ломился,
рядился в костюм простоты…
Клеймо не смывалось – лимитчик! –
кричали трава и кусты.

Кому-то – баллада.
                                Баланда –
в бараке дороже вдвойне.
Пускай заберет свои лавры,
останутся тернии мне.


Да что там какой-то лимитчик!
Пускай в Коктебеле своем
напыщенно-патриотично
играет в Волошина он.

Таких километры на полках –
читай-не читай, не зови…
Не он  – так соседская сволочь
оскалится к нашей любви…


                      3
Но крыш черепицы косые 
в окне мне еще не видны…

…там женщина будет в костюме
под цвет незнакомой волны…
Ты вспомнишь любимое тело… 
  
Тогда, наплевав на закон,
мы жили  с тобой, как хотели,
за рамкой советских оков!

Пустая густая усталость, 
глаза бирюзою полны…
Как рыба, забьется русалка,
в одежде заморской волны.
Реальность мечте не поможет,
и скрип разломает кровать.
С русалки ты будешь, как кожу,
костюм бирюзовый срывать!

Затылок вдруг небо сырое
надавит сквозь серую муть.
Почувствовать вдруг сиротою
так страшно – когда одному.

Там Парка прядет свою пряжу,
и тянутся нитью года…


Там женщина сразу не ляжет,
но ляжет с тобой –  навсегда.
И ты от нее оторваться
не сможешь, не хочешь – зачем?
А клясть свое будешь коварство
и клясться: зачем ты зачах?

И жизнь оборвется застольем, 
и точку поставит кастет,
и женщина глухо застонет,
роняя слезу на костюм.


                        4
А этот где, солнечный парень,
мальчишка, летящий во сне?

Его равнодушно ошпарит
соседка в немытом окне –
Амур упадет, станет биться,
не хватит ему детских сил
в руках  краснолицых милиций,
в кругах местечковых громил.
А бывший парторг напоследок
(чтоб даже не пикнул Амур)
и лук поломает, и стрелы,
и крылья отрежет ему,
и нож оботрет без опаски.
Ты кожей узнаешь ответ…
Погаснет в глазах у Пегаса
свет искры и таинства свет.

И я не заплачу – завою
на воду – и страх наведу
над майновской стылой водою
у франкфуртских баб на виду.

………………………………….



Всё это оставишь в романе,
как мелочь, что с пола поднял,
как грохот не спавших трамваев,
как травмы прожитого дня.
Вдруг буквы в глазах разбежались,
что это – опять атропин?
Где слов и мочи недержанье –
разрыв незнакомой тропы.

Не мне, так другому (кому-то),
но челюсть сведет мирабель.
Капут тебе, славный компьютер –
в тебя забежал муравей!
На части тебя разрывает,
как воду весенний карбид, 
в названиях звонких развалин, 
в обетах нездешних обид.

И женщина бросит вибратор:
все тело желаньем полно –
арбитром Арбата – Висбаден
аукнется рейнской волной.

………………………………….

И день с наслажденьем ударит
в макушку лучами – поймешь,
что кажется – будто задаром,
но даром бывает лишь ложь

В глазах, ослепляюще пятна
запрыгают, словно удар.
Но это не пятна – а память
болезненно рвется сюда.

А в ноздри ударит весенним – 
(забытая резвость ветвей!)
черемухой или сиренью,
и юностью резкой твоей.