К 75-летию со дня рождения

          ОСТАВЛЮ  Я  ГОРЯЧЕЕ  ДЫХАНЬЕ…

 

                               (1938-2003)

    Рудольф Александрович ОЛЬШЕВСКИЙ – поэт, прозаик, журналист, переводчик.  Но прежде всего – поэт. 

    В 70-80 годы он был  одним из постоянных и любимых авторов  «Юности»  и  «Сельской молодежи», очень популярных и смелых  журналов с миллионными тиражами.  Публиковался в «Литературной газете».  В молдавских  и московских издательствах  вышло более двадцати книг с  его стихами. Интерес к творчеству Рудольфа не угас и сейчас, об этом свидетельствуют многочисленные сайты Интернета.  На его стихи написано множество песен.

    Жизнь Рудольфа связана с тремя городами – Одессой, Кишиневом и Бостоном.  Одесса была городом его детства и юности, его вечной любовью. Он навсегда остался одесситом. В Кишиневе к нему пришла творческая зрелость, здесь он сложился как поэт. В Бостоне он прожил последние три года и за это время успел сделать очень много. Перевел с идиш книгу Бориса Сандлера «Глина и плоть», посвященную кишиневскому погрому, а также эссе еврейского классика  Ихила Шрайбмана. Подготовил 2-й выпуск альманаха «Ветка Иерусалима», в котором собрал еврейских поэтов и прозаиков, живущих в Израиле, США, Германии, Канаде и России.  Написал книгу прозы «Поговорим за Одессу, или Сегодня лучше, чем завтра» – рассказы о своем одесском детстве и не только.  

И, конечно же, цикл новых стихов.

    Умер он, как настоящий поэт, – во время выступления перед читателями, просто замолчал вдруг на середине стихотворной строчки.

…Что в этом вихре, в этом мирозданье, 

Где ни конец неясен, ни исток,                                                 

Оставлю я горячее дыханье,                                               

Как муравей, как птица, как цветок.

    Здесь представлены стихи разных периодов его творчества.

                   ВЕЧЕР В БОСТОНЕ

Вечер в Бостоне. Там –  уже полночь,

Бьют куранты в метельной тиши.

Доктор Ванинов – скорая помощь

Для загадочной русской души.

За окном розоватые тени,

Дышит темной водой океан.

–  Вы еще на работе, Евгений,

Что мне делать? На сердце туман.

Что мне делать? Я чувствую кровью,

Как болит за моею спиной

Между сосен лыжня в Подмосковье,

Что оставлена в жизни иной.

На ненастье, наверное, в теле

Ноют волны, волнуется вал,

Что на берег несет в Коктебеле

Сердолик, и агат, и опал.

Пропишите мне эту неволю

Вперемешку с бедой и виной.

Я рожден исторической болью

В чуждый век на чужбине родной.

Пропишите мне, доктор, таблетки

И отвар из херсонской травы,

Чтобы выпил я и однолетки

Снова встретились в центре Москвы.

Чтоб на кухне в полшаге от славы

Пили пасынки СССР.

И звучала струна Окуджавы,

И смеялся Фазиль Искандер.

Чтобы был у работы украден

Зимний вечер. От Пушкинских строк

Друг сердечный мой, Стасик Рассадин,

Чтоб всплакнул, удержаться не смог.

Чтоб ценили за меткое слово,

За энергию правды в строке,

Чтоб толпа узнавала Попцова,

Когда мы с ним спускались к Оке.

Бьют наотмашь в России куранты.

Время ночи. Не наш это час.

Мы и там уже все эмигранты –

Государство покинуло нас.

Государство. Бунтарство. Коварство.

Жизнь впряглась в кочевую арбу.

Доктор Ванинов, дайте лекарство

От российского рабства рабу.

              ТОЛПА

Летящая стая жестока.

Погибнет нарушивший клин.

Останется в небе один. 

Толпа ненавидит пророка.

Косяк признает вожака,

Которому дан от истока

Инстинкт, а не око пророка,

Мечтателя и чудака.

Равны те, кто шел в табуны,

Чтоб выжить в движенье потока.

Толпа ненавидит пророка,

Глядящего со стороны.

Смешавшись с толпою слепой,

Теряешь могущество дара.

Нельзя быть пророком базара.

Провидец всегда над толпой.

У стай – ледяные глаза,

Табун – это ноги и уши.

И правят толпою кликуши,

Наполнив тщетой небеса.

Толпа – это праздник раба,

Она в ожидании рока

Завидует, что у пророка

Не рок впереди, а судьба.

Толпа не имеет числа,

Ей плата нужна и расплата,

Ей кажется, злость ее свята,

Но святость не ведает зла.

Ступая неровной тропой,

Мы не осуждаем порока.

В толпе мы находим пророка,

Забыв, что пророк над толпой.     

 

      СЧАСТЛИВЫЙ МИГ

Благодарю судьбу за сотворенье

Из ничего – из ветра и огня,

Из вечности незрячей на мгновенье,

На зрячее мгновение меня.

Кому, какой случайности обязан

За всё, за то, что каплею одной

Плеснувший через край вселенной разум

Упал с небес и оказался мной.

Кто объяснит, кто может дать названье

Явлению, стихии, волшебству,

Дарящему и слух, и осязанье

Отторгнутому плотью существу.

Какая тайна осветила тело,

Которое, пророчество верша,

Меня хранило, вырвав из предела,

Пока во мне не вспыхнула душа.

Не ведая, благодарю за милость,

За совпаденье, за счастливый миг,

За то, что и со мною так случилось,

Так всё вокруг сошлось, что я возник.

За то, что я живу, не сознавая, 

Не ощущая, как издалека

Течет во мне материя живая,

Собой соединившая века.

                    ЛЕТОПИСЕЦ

И пишется слово, и часто моргает лампада,

И светится время, что вырвано словом из тьмы.

Пиши, летописец, хотя никому и не надо

Твоих откровений в начале бескрайней зимы.

Подуй на ладони, в окно посмотри – и за дело.

Послушай себя, что услышал в душе, запиши.

Так быстро уходим. За тенью торопится тело.

А вдруг и останется облачко, капля души.

А вдруг не исчезнешь ты, пасынок снежной державы,

Который испуганно сопротивляется злу.

Негромко уйдешь и появишься тоже без славы.

Кому воздавать, если тайно писалось, хвалу.

Воскреснешь и щелку продышишь в пространстве ледовом,  

В спрессованной мгле отдаленный засветится час,

И вырвется мертвое время единственным словом,

Созвучьем, уже в словарях не означенном – аз.

"Я!" – это конец и начало великих трагедий.

"Аз есмь!" – в эту строчку вмещаются все времена.

Пожалуйся мне, человек, что убили Редедю,

Что церковь сгорела и что не взошли семена.

Пожалуйся мне, человек, не приемлющий злобы.

Перо наточи и лампаду поближе подвинь.

Холодная мгла за окном. За порогом сугробы.

Да будет услышано тихое слово: "Аминь!"

         ОСТАВЛЮ Я ГОРЯЧЕЕ ДЫХАНЬЕ

Пока я видеть это небо буду,

И в море плавать, и топтать траву,

Не перестану удивляться чуду – 

Случайной тайне той, что я живу.

Что я причастен к листьям, к пчелам, к людям,

И к облаку, и к дереву в селе,

И ко всему, что было и что будет,

Когда меня не станет на земле.

Что я за век свой, за свое мгновенье,

За жизнь свою земную на лету

Почувствовал и радость, и сомненье,

И зависть, и восторг, и доброту.

Не перестану удивляться счастью,

Что есть живое имя у меня,

Что я хожу, дышу, являюсь частью

Воды и камня, глины и огня.

Что я, песчинка, капелька над пеной,

Узнал законы, изучил слова,

По кругу плыл на мельнице вселенной,

Пока меня не стерли жернова.

Что вижу я звезду и слышу ветер,

Что шел тропинкой между двух полей,

Что я – участник и еще – свидетель

Всего и жизни маленькой моей.

Что в этом вихре, в этом мирозданье,

Где ни конец неясен, ни исток,

Оставлю я горячее дыханье,

Как муравей, как птица, как цветок.

         

             НА ИСХОДЕ ДНЯ

Я шел по полю на исходе дня.

Садилось солнце, освещая сбоку

Кузнечиков, стреляющих в осоку,

Стрекоз, сопровождающих меня.

И так струилось над травой тепло,

Что было осязаемо, как тело,

Которое прозрачным затвердело

И превратилось в синее стекло.

Живое поле и вечерний зной,

В пространстве продолжаясь беспредельно,

Существовали от меня отдельно,

Сливаясь одновременно со мной.

Я шел и думал, чувствуя покой:

Какой себя воспринимает птица?

Где между мной и всем другим граница?

И что есть мир? И кто я в нем такой?

И эти мысли были, как трава,

Как блики вечереющего света,

Они текли, не требуя ответа,

Не успевая вылиться в слова.

Я думал так: случаен мой приход,

Рожденье, где любовь и тьма в основе.

А кем я был до плоти и до крови,

Еще не начав времени отсчет?

Рождение, загадка естества,

Когда соединяет вдохновенье

Живой стихии хрупкое мгновенье

И вечность неживого вещества.

Я думал – в тайне сладостной тиши,

Когда б не совершилось это чудо,

Сошедшее ко мне невесть откуда,

Что было бы с энергией души,

Не сотворенной случаем?  Земля

Какого вида приняла б созданье,

Себя не осознавшее сознанье,

Материю, которой имя – я?

 

       НОЧНЫЕ МЫСЛИ

Бездна с нами между снами.

Темным воздухом дыша,

Пробудившись, не словами

В полночь думает душа.

Днем предчувствиям неведом

Давней памяти язык,

Знак, который между небом

И сознанием возник.

В вечном хаосе, в смятенье,

Когда мир незряч и глух,

Тело проскользнувшей тени

Ощутил во мраке дух.

Острый конус пирамиды,

Смысл забытого числа,

Страхи, давние обиды

Тень ночная пронесла.

Господи, не ты ли с нами

Разговариваешь так – 

Тенью, светом, не словами,

Чтобы каждый между снами

Понял твой небесный знак.

             ЛИСТОПАД

Осень.

В полдень по-прежнему жарко,

Но уже на душе холодней.

В эти дни мне особенно жалко

Пожилых невеселых людей.

Так над озером ива качалась,

Так косяк, улетая, кричал.

Листопад.

А у них уже старость.

Старость – это

Такая печаль.

               ПЕРЕД СТУЖЕЙ

               

Уже перед стужей, уже перед снегом

Две птицы летят и прощаются с небом.

Прощаются с рощей, где были их гнезда,

Две птицы летят над землею.

Не поздно.

Вечерняя тьма потянулась с востока,

Одним им в пустых небесах одиноко.

Уже разгораются ранние звезды,

И всё же их двое, а значит, не поздно.

Две точки, две строчки сливаются с тьмою,

Последние беженцы перед зимою.

Еще я их вижу, тревожно, морозно.

Одни во вселенной. Не поздно.

Не поздно!

По темному небу не я ль улетаю

С тобой, догоняя далекую стаю.

Остужен навстречу рванувшийся воздух.

Две птицы летят над землею.

Не поздно!

                Я  СПРОШУ

А когда полетит словно пух 

Одуванчика, легкий и белый,

Замурованный в плоть мою дух

Через небо в другие пределы,

Бог увидит сиянье души

И движенье придержит немного.

Ангел скажет душе: «Не спеши!

Есть мгновение – спрашивай Бога».

И тогда я сумею посметь

Заглянуть за черту разрушенья.

Я спрошу: «Что больней было – смерть?

Или после нее воскрешенье?»

Глаз слабеет, хуже слышит ухо,

Сердце бьется глухо, не спеша.

Но над пропастью за скалы духа

Всё еще цепляется душа.

Облачком в вечернем небе таю.

Не найдя ночлега у людей,

Улетаю, догоняю стаю

Слившихся со тьмою лебедей…

     ОЛЬШЕВСКИЙ, Рудольф (1938, Гомель - 2003, Бостон). Детские и юношеские годы провел в Одессе. С 1956 года  жил в Кишиневе. Работал в редакциях газеты «Молодежь Молдавии» и литературного журнала «Кодры». Автор более двадцати книг поэзии и стихотворных переводов. На Западе с 2000 года.

О ПУБЛИКАТОРЕ: Ада ОЛЬШЕВСКАЯ. Журналист, редактор, литературовед. Родилась в Молдавии. Закончила филфак Кишиневского Госуниверситета. Работала в детском журнале. Жена Рудольфа Ольшевского. В Бостоне с 2000 года. В последние годы подготовила к изданию три его книги: стихов – "Полуночный звонарь", рассказов – "Поговорим за Одессу, или Сегодня лучше, чем завтра" и переводов бессарабских поэтов – "Летящие тени". Сейчас  работает над созданием его сайта.