Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home » Поэзия

2021- СКЛЯР, Лилия


ПОСАДОЧНЫЕ ПОЛОСЫ


Что такое идиш?

Что такое идиш? это мама
с папой за стеною говорят,
детство, надоедливая гамма, 
что пилю смычком сто раз подряд.

Идиш – в тесной кухне много света,
манделех с бульоном на обед,
идиш – непонятная газета,
что в киоске покупает дед,

чудом сохранившийся театр,
укрывающий от зимних стуж,
врезанный навечно в память кадр, 
как я роль зубрю: «гиб мир а куш»*.

Льется строчкой справа и налево
буковок мудрёных переплёт,
идиш – развороченное древо,
штот гебойрн, вэй бисту, майн гот?*,

идиш – опустевшее местечко,
неродящий больше перегной...
На пустом столе горят две свечки,
идиш! и ни звука за стеной.
------------------------------
* поцелуй меня
**господи, где ты, родной город?


Дедушка Ушер

Я помню, суровые нитки дед склеивал хозяйственным мылом,
которое, словно жёлто-янтарная по смычку канифоль,
по натянутым туго нитям ходило:
вдоль, вдоль, вдоль.

А после он щурился невидящим глазом правым,
а левым, прицеливаясь, липкую нитку в большую иголку вдевал,
острым шилом прокалывая подошву валенок старых,
латал их, латал, латал.

Тогда в нашем городе обувь подолгу носили,
слов "Монтана" и "Альдо" не было даже в ходу,
весь свой обувной хлам на починку к старому Ушеру приносили
соседи и мы, и другие в ... забыла каком году.

Дед Ушер лишь к старости выучился читать по-русски
и подолгу листал с упоением тонкие детские книжки.
Я не видела деда ни разу серьёзным и грустным,
он и к восьмидесяти двум своим оставался мальчишкой.

Нас не учили взрослые говорить на идиш, не принято было,
но для деда всегда берегла я дежурную фразу:
"Зайт гизунт, зейделе*", – я ему говорила,
на что он в улыбке беззубой своей расплывался сразу.

Дед сапожничал в уголке у окошка на кухне,
а бабушка Циля тут же, на печке, мацу сушила...
Я не заметила, когда этот маленький мир рухнул,
но я ведь помню, что всё это было, было....
----------------------------------------------------------------
* Будь здоров, дедуля (идиш)


*  *  *
Как мало я помню из маленькой жизни:
немеркнущий красного галстука цвет
и клятву о верности славной отчизне 
в неполные девять девчоночьих лет,

ларёк покосившийся на «Пищепроме»,
в подвале на всех папироса одна,
в войнушку игра в недостроенном доме,
погнутый бидон разливного вина,

мохеровый шарф и с толкучки джинсовка,
болоньевый плащ – голубая мечта
и первые в жизни некеды – кроссовки,
и первая в жизни любовь, но не та.

Я выросла, взрослою тёткою стала
и много всего переделать смогла:
училась чему-то, детишек рожала,
крестом вышивала, печенье пекла...

...В кармане ношу сигареты с ментолом,
пью виски со льдом и валяю балду,
никто по утрам не разбудит, чтоб – в школу,
сама просыпаюсь и нафиг иду.

Давно проживаю в немаленькой жизни,
в немаленьком доме, в немалой стране,
а клятву, что сдуру давала отчизне,
хватило ума аннулировать мне.


*  *  *
Ну, что с того, что в этом теремке
водились деньги и друзья, и музы?
Поразбрелись: кто просто налегке,
а кто с заплечным непосильным грузом.

Как говорит мой друг: "Коль так, так – так",
используя великий и могучий,
нет, одиночество – оно совсем не враг,
а друг, и не исключено, что лучший,

ни враг, ни боль, ни строгий приговор, 
ни страх, ни "ах", ни наказанье божье,
а тихий и глубокий разговор,
который лишь с самим собой возможен,

так, скажем, передышка от любви, 
передохнуть и от любви не лишне,
и как ни спорь, и что ни говори:
из одиночества такие люди вышли!


*  *  *
Самих себя мудрей и старше мы,
прожившие большую зиму эту,
вобравшие в себя ее дымы,
на ощупь пробиравшиеся к свету,

срывающие платья, голоса,
в ладонях согревающие сердце,
целующие милые глаза,
те, от которых никуда не деться.

Во власти снов, основ, истлевших книг,
в трёх соснах заблудившись, вот забава,
мы, вечность принимавшие за миг
и рабство принимавшие за славу,

производившие стихи на свет,
нырявшие с моста в шальную реку,
любившие театр и балет,
в Иерусалим идущие и в Мекку,

мы побеждали и без козырей,
хранили нехранимые секреты,
себя мы стали старше и мудрей,
прожившие большую зиму эту.


*  *  *
Осталось меньше, чем досталось, 
досталось меньше, чем хотелось,
но мне отпущенная малость 
на семь октав обычно пелась,

бросала беспощадно в омут, 
спасала на последнем миге,
перекрывала горло комом, 
плела любовные интриги,

то раздувалась, как великость, 
а то сжималась, как ничтожность,
по жилам разгоняя дикость, 
перерастала в крик и слёзность.

Я не в обиде, хоть и горько, 
я не в накладе, не в печали,
зачем одной мне, боже, столько, 
раздай другим, чтоб не скучали.


*  *  *
листопаду – листопадово –
тихо плачущие листья,
ветер рвущийся в парадную 
то ли смерти, то ли жизни,

птичий крик – разлуки песенка, 
год прошёл, а словно не был,
по Иоаковской, по лестнице 
убежит октябрь в небо,

где разлуке – всё разлуково, 
где несбытово – надежде,
на безногого, безрукого – 
ни обувки, ни одежды,

лист кленовый – для прикрытия 
мест, постыдно оголённых.
осень – важное событие 
для поэтов и влюблённых,

для зверья и рода птичьего,
для охотников на лося,
это – что-то очень личное:
листопад, прощанье, осень...


*  *  *
Сероглазое небо то жалобно плачет, то хмурится,
кареглазая осень диктует строку за строкой,
и способствует стихосложению тихая улица,
где тревогу и страх ненадолго сменяет покой.

Осень, осень, опять я твоя добровольная узница,
мне по вкусу и краски твои, и дожди, и туман,
загадаю желание, если оно и не сбудется,
золотая моя, я согласна на сладкий обман.

Торговаться не стану с тобой ли, с морскою владычицей, 
прохудилось корыто, да что до худых мне корыт?
В сероглазое небо ягнёночек-облако тычется,
кареглазая осень стихами со мной говорит.


*  *  *
была желанной эта ложь,
густой, медовой,
бросала в жар, бросала в дрожь,
сорила словом,
манила яблоком в раю
созревшим, сладким,
в сонливом маковом краю
стелила мягко.
мы с ней за праздничным столом
болтали мило,
а правда билась в дверь крылом,
я не открыла.


*  *  *
Не подам ни знака и ни голоса,
обойду десятой стороной,
вот уже – посадочные полосы,
взлётные остались за спиной.

И не по годам любовью мучиться,
хоть любви все возрасты поко…
я уже не стану самой лучшею,
как-нибудь домучаюсь такой,

долетаю, досмеюсь, доохаю,
допишу, какой ни есть, сюжет,
а живу, по честному, неплохо я,
не таю обид на белый свет.

В голове шальные мысли крутятся,
всё гоню, не отогнать никак.
На земле – осенняя распутица,
над землёю – неба белый флаг.

И как-будто рано подытоживать,
и как-будто порох не подмок,
ты прости меня за всё хорошее,
за плохое пусть прощает бог.


СКЛЯР, Лилия, Торонто, Канада. Журналист, режиссёр любительского театра, продюсер.Родилась в Биробиджане. С 1992 г. жила в Израиле, с 2006 года – в Канаде. Лауреат премии имени Хемингуэя литературно-художественного журнала "Новый свет" (Канада).