ПРИЕЗД В ОДЕССУ

 

Я хотела только пройтись по улицам,

посидеть в открытом кафе на Греческой. 

Ни о чем не думая, просто щуриться

от лучей льняных, и гулять до вечера. 

 

Не спеша ходить по булыжным камешкам, 

позабыв дела и проблемы (вроде бы...), 

наполняя видами фотокамеру, 

как в любом другом европейском городе.  

 

Но сорвался с ветки цветок акации

и упал мне прямо в ладонь открытую. 

И сюжеты те, что так редко снятся мне,

разложила память моя открытками

 

на щербатой пыльной своей столешнице. 

Черноморский ветер мне впился в кожу, и

громогласно все атрибуты здешние

завели со мной разговор о прожитом. 

 

Фонари, ступени и берег ситцевый

разбудили в сердце сюжеты разные,

проступили в мыслях глазами, лицами, 

с тетивы в меня запустили фразами,

 

что давно забылись. И я расплакалась,

заблудившись между былыми вехами,

между снами, числами, днями, знаками...

Ну зачем я снова сюда приехала?! 

 

  

 

   ЭМИГРАЦИЯ

 

Я из Одессы уехала вроде бы,

но в Тель Авив до конца не приехала.

К битым дорогам покинутой Родины

память моя приколочена вехами. 

 

Мне до сих пор временами мерещатся 

среди реалий израильских улочек

Дюк и к причалам бегущая лестница, 

грезится вкус трехкопеечной булочки,  

 

слышится явственно звук восхитительный –  

скрип моих стареньких дачных качелей, и

лишь на окошке моем, исключительно, 

в южной стране, незнакомой с метелями,

 

изморозь пишет картины узорные. 

Память моя неуемная бесится,

вертит меня лопастями
проворными,

как дон Кихота – бесстрастная мельница. 

 

Я неотрывно смотрю
иллюстрации 

в книге моей ностальгии навязчивой. 

Видимо, нет у дорог эмиграции

финиша. Прошлое и настоящее 

 

врозь разошлись. Я застряла пожизненно

в пропасти между краями их рваными,

между двумя непохожими жизнями, 

между двумя непохожими странами. 

 

ПОСТУЛАТ 

Старое фото с оторванным краем. 

Сквозь черно-белую блеклость снимка

вόды индиговой синью мерцают,  

солнце рассыпалось на крупинки  

золота по шелковистости моря. 

Утренний пляж. Молодая мама

смотрит с улыбкой, как ловко я строю,

сидя у кромки прибоя, замок. 

Мокрый песок на щеке и предплечье. 

Сколько мне – семь или, может, восемь? 

Лето казалось тогда бесконечным,

мнимой, далёкой казалась
осень, 

время – медлительным и безбрежным...

Мне постулат был еще неведом, 

что проливные дожди неизбежны 

и снегопады наступят следом, 

что этот берег, объятый ветрами,  

брошу, отдавшись другим широтам, 

что поседеет со временем мама  

и пожелтеет с годами фото.   

 

 

   ШАГ

 

Как трудно мне дается этот шаг

из августа в сентябрь. 

Качается на тонкой ножке мак

у края лета. Я бы

 

взяла его с собой в сезон дождей,

хоть он увянет вскоре. 

Дороги нет обратно – я уже

на стыке территорий. 

 

Тонка, едва заметна нить межи, –

переступаю быстро. 

За этой гранью крутит виражи

гонимый ветром листик,

оплакивает жухлая трава

истраченную свежесть. 

Чем дальше вглубь, тем проблески тепла

и радости все реже, 

 

все больше туч над копьями антенн, 

заметней сеть морщинок. 

Я буду пить рубиновый глинтвейн,

вдыхая жар камина, 

 

и слушать как размеренно скрипит

калиткой ушлый ветер. 

Я свыкнусь с этой осенью, почти

забыв о давнем лете. 

 

Но как-то, открывая старый том,

над кружкой чая с мятой,

найду случайно маковый бутон,

засушенный когда-то. 

 

ДЖИГА

                                                       Я тоже жила, прохожий

                                            М. Цветаева

 

Тех, кто сегодня слагает стихи – 

сонмы. 

Там, за пластами веков и стихий,

помнить

 

будут ли рифмы мои и меня? 

Вряд ли...

Тронет бордовые шторы сквозняк

в дальнем,

 

странном, каком-нибудь энном году.

Людно

будет на улицах. На суету

будни

 

будут крошиться ударами вех

колких. 

Я не познаю тот призрачный век. 

Только

 

старые фото меня сохранят. 

Впрочем, 

может, сорвётся случайно моя

строчка

 

с желтой страницы, где брошенных книг –

тонны. 

Бабочкой                                                                                                                                                                                                      
легкой
вспорхнет, полетит. 

Тронет

 

чье-то плечо и откинет со лба

локон. 

«Брось! Из проблем этот мир был всегда 

соткан. 

 

Сыпалась мне на ладони зола

та же. 

Очень давно, но я тоже жила, – 

скажет, –

 

Время почти все печали людей

лечит».

Станет кому-то от строчки моей

легче. 

 

Я пробегусь босиком по стиху

в книге

и запляшу где-то там наверху

джигу.