Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Софья Шапошникова

ШАПОШНИКОВА, Софья Сауловна, Беэр-Шева. Поэт, прозаик. Род. в Днепропетровске в 1927 году. Окончила Одесский университет. Работала в Краснодаре и Одессе преподавателем русской литературы. После – в Кишиневе, редактором отдела прозы журнала «Днестр».  В Израиле – с 1992 года. Автор 9 сборников поэзии: «Предвечерье», «Миг до зари», «Потревоженный день», «Общий вагон», «Ливни» (издательство «Советский писатель») и (изданы в Израиле) «Вечерняя книга» и ее второе дополненное издание, «Гений в плену или в плену у гения» и «Листая жизнь свою». Автор более 20 книг прозы: «Досрочный выпуск», «В погонах и без погон», «Снегопад в октябре» (издательство «Советский писатель, Москва»), «После полуночи» (издан в Израиле) – романы; повести и рассказы: «Парашют не раскрылся», «Встречные ветры», «Благополучный исход», «Дом над катакомбами», «Конец тихой улицы» и др. Печаталась в журналах Москвы, Ленинграда, Кишинева. Лауреат Всесоюзного конкурса Союза писателей СССР. Переводы на польский, украинский, молдавский. Была членом Союза писателей СССР, член Союза писателей Израиля.

2012-Шапошникова, Софья


 РОДНОЙ ЯЗЫК

Мне жаль язык – он был и будет наш, 
Но без родной земли он истощится. 
Сронив слезу, промчится колесница, 
но издали грозу не передашь. 
Весенняя березка на юру
Вся в трепетно-прозрачном одеянье
Так сладостно души уже не ранит –
Нет слов живописать ее игру. 
А нити новорожденно-слепого
Дождя с переливающимся блеском, 
Чуть тронутые тенью перелеска
И теплым бликом солнца золотого! 
Язык родной, что осень поредел, 
Он чувства приоткрыть уже не в силах: 
 «Люблю, любил», «люблю, 
                                       всегда любила» 
Мертвы слова, лист бессловесный бел. 
Теперь уже мы сосчитать вольны, 
Как мало слов нам нужно для общенья. 
А было же общенье, словно пенье
Высокое, пусть только в две струны. 


      *   *   *
Не было свадьбы, кольца обручального,
Не было и гостей.
Снова дорога мерещилась дальняя – 
С ней обручились – вольней.
Не было дома, работы заслуженной.
Мы «аморальны» с тобой.
Ты был единственный. Ты был мой суженый.
Я была лучше любой.
Больше шестидесяти «аморальные».
Ты мой студент, вот позор!
Ты мой профессор, а годы те дальние – 
Радость души до сих пор.



                    *   *   *
Удача тебя не приметит – 
Ты слишком и скромен, и тих.
Других она радостно встретит,
Тебе же – беду на двоих.
А ей бы испытывать надо:
Чего-то ты стоишь? И дать
Хоть, может быть, поздно награду:
Заслуженный путь свой познать.
А были болота, болота…
Ты их победил – и нет сил.
Судьба не спасала, но Кто-то
Мученья на время гасил.
Ищи же удачу, ищи же,
Для этого жизнь продлена.
А ты все скромнее, все тише…
Опять не заметит она!
…Вот этим и дорог ты мне,
Пусть жить и трудней, и больней.


                *   *   *
Шаги мои всегда, везде тихи.
Сейчас их и совсем уже не слышно.
А ломкие, негромкие стихи
Дают росточки в старость от малышки.
…Был Николаев. И цвела сирень
В саду у нас. И я по ней тоскую.
Мне и теперь еще нужна свирель
И веток ароматных поцелуи.
И, может статься, родились стихи
За те четыре первых в жизни мая,
И я ребенку этому внимаю.
Поэзию потом забили мхи,
Чтобы вернуться в самый страшный год,
Когда стал черным даже небосвод
Как отраженье: кровь черно лилась,
И множила детей-сироток Власть…



ОСТРОВОК

В потоке общем – островок.
На нем сгрудились люди.
И эту сушу создал Бог,
Но он-то нас и судит.
А веришь в Бога или нет,
Ты сам себя карай
За неотдачу, непривет,
За то, что здесь не рай…


ТРЕТИЙ

Чужое счастье обожгло на миг
Не завистью, а слитностью в полете. 
Вы вместе? Вы друг другу не солжете? 
Любовь – не миф? 
Как хорошо! Я счастлива за вас. 
Нет, не за вас, иначе: вместе с вами. 
И если вдруг изменитесь вы сами – 
В моей душе останется запас
Того огня, которым обожгло. 
Я вам верну! Быть может, нужен третий, 
Чтобы двоим напомнить о рассвете? 
Глядишь – и рассвело. 


                *   *   *
Последний огрызок хлеба, 
Последнюю влагу неба, 
Последнюю сердца боль
Разделим с тобой. 
Но ты удержись, слышишь? 
Ты сильный, ты можешь, слышишь? 
Вот краски, холсты – ты пишешь. 
Чем дышишь?.. Ты прошлым дышишь. 
Палитра твоя светла:
Дорога… ручей… ветла…

ПЛЯСКА СМЕРТИ

Израильский «пейзаж»

Небо ночное. Венера надраена, 
Дерзко блестит – и кинжально, и фраерно, 
Город затих, беды спят. 
У дискотеки лишь юность тусуется, 
Пусть уж «оттянется», пусть покрасуется, 
Как же тут много ребят! 
Девочки, мальчики
В брючках и маечках, 
Слышится русская речь. 
Взрыв!.. На умытой дороге так огненно. 
То, что смеялось, на части разорвано. 
Головы с плеч… Головы с плеч…
Город разбужен гудками безумными. 
…Были живыми, красивыми, умными…
Не возродить – не дано. 
Крики и стоны обрубленных, раненых, 
Тут и страдания, тут и стенания…
…Мир закрывает окно…

ПОРА ЦВЕТЕНЬЯ


В Израиле пора цветенья
Совсем иная, чем везде,
Где я жила. Так мало тени,
Так велика нужда в воде,
А травы ранние восходят,
И яростно кусты цветут.
Вглядитесь: вся палитра тут –
Вся, что дарована природе.
И водопады цвета чаю,
И снегопады на кустах…
Их многие не замечают –
Привыкли: краски – нараспах.
Зимой кусты цветут скромнее.
И в старости любовь скромней,
А сердце трогает сильней,
И зимний кустик душу греет –
Его цветы дороже мне.
                *   *   *
Только близких друзей взяла
Драгоценные номера. 
Остальные – давно зола. 
И дымок этот ест глаза. 
Вспоминаю – себя корю. 
Написала бы, да куда?.. 
Убегают в мою зарю
Безопорные поезда. 
Слышу голос и взгляд ловлю, 
Жест, улыбку в себе храню, 
Я могла бы сказать «люблю» 
Пролетевшему мимо дню, 
Всем, кого уже не найти, 
Но хотя бы послать «прости…»


*   *   *
Разъехались все ученицы,
Без писем не прожить никак, 
Хоть расставались впопыхах,
А дружбе нашей век продлиться.
С тех пор стихи, роман, рассказы – 
Моя работа и сейчас.
Нас телефон однажды спас
И дорог каждой вашей фразой.
Вся наша жизнь с далеких лет
Жива в полуослепшем взоре.
Березки стали рощей вскоре
И до сих пор мне дарят свет.
 

                *   *   *
Кишиневские милые улицы
Мне не снятся теперь по ночам,
Но в глазах те же толпы беснуются, 
Угрожая отвергнутым нам, 
Все, кто мог, убежали, уехали. 
Там старушки стоят на ветру
И торгуют вещами, как вехами
Прежней жизни. Не сбудут – умрут. 
Ох, Молдавия, чудо-Молдавия, 
Лет безоблачных череда. 
Я сыта – их бедою придавлена. 
Кто-то едет?.. Молю передать…