Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Связь времён 10 выпуск-ШЕРБ, Михаэль

немного мне надо, не много

Немного мне надо, не много…
Реки серебрится рука.
Остыла небесная сдоба.
День блюдечек и кипятка.

Заката секундная стрелка,
Обводит пространство вокруг.
Прищурилась слепо горелка,
Снежок за окном близорук.

Напрасен идущий на убыль,
Последний до пасхи урок,
И лучик, уткнувшийся в угол
Указкою наискосок.

Потом наступают потёмки
И сумраку хочется, чтоб
Летящие пряди позёмки
Спадали на призрачный лоб.

Попытка почувствовать зиму,
Как шерсть одеяла, спиной.
Бульонный болотистый климат,
Дымящийся свет отварной.

Поддавшись природной цезуре,
Забраться с романом в кровать.
Не литера- – температуря,
Себя самого согревать.

От пятницы до воскресенья
Спасибо за всё, что дают:
Печение, чай, птичье пенье,
Соленья, салаты, салют.

скорлупа

Освобождаясь от давленья куртки
И, как Лаокоон, борясь с шарфом,
Вбегаю в комнату, где кратких строк окурки
Разбросаны кругом.

Февраль, ещё летит в окно лузга,
А мне зажать меж пальцев захотелось
Подснежников крахмальные луга,
Живой мимозы бисерную спелость.

Да будет скорлупа зимы тверда!
Пусть влажность до поры скрывает нежность
И мятный привкус тающего льда,
И меж миров парящую поспешность.

Но лопнет оболочка, только тронь,
И станет свет прозрачней и бездонней.
Держа тебя за узкую ладонь,
Сам поскользнусь на земляной ладони.

Впервые в пряже пропустив петлю,
Слепая Парка промокнёт глазницы,
Когда колибри лёгкого «люблю»
Замрёт над не пролистанной страницей.


солярис

Не хочу ни скользить
По перилам твоим,
Ни сквозить из бериллов твоих,
Словно дым.

В подворотни вливать
Золотую мочу,
И в кровать умирать, –
Не хочу, не хочу.

Тонкой веточки веры
Признав аромат,
Птичьи стаи над сквером,
Словно звёзды, стоят.

Этот сквер без скамейки –
Как молитва без слов, –
Шелест споров семейных
Да испарина снов,

Где охапкой соломы
Я несу навесу
Темнокожей истомы
Голубую Алсу,

А хотел бы летать
На границах лекал,
Морду мудрой козы
Целовать, как Шагал.

Командиром грозы,
Над скопленьем белка,
К слеповатым глазам
Поднося облака.

вольная

Ещё чуть-чуть – и кончатся лишенья,
Коты проснутся и взойдут на крыши,
Едва услышав ноту пробужденья, –
Весенний воздух вольную подпишет.

В прожилках жизни жирная земля
Начнёт к подошвам липнуть благодарно.
Как в радости талантливы поля!
Как в горести – бесплодны и бездарны!

И будет водосток пять дней в неделю
Захлёбываться гребнями гипербол,
И встретятся, готовые немедля
Расстаться снова, воробей и верба.

Всё – музыка, а ты опять молчишь.
Твой инструмент, – ни мундштука, ни клавиш, –
Смолчит в ответ. А что тут возразишь
На шорох гравия, что противопоставишь?


                       париж   
                          
                             для Вероники Долиной

В Париже, одинок и на мели,
Я не искал улыбок Амели, –
Шатаясь, я по улицам шагал,
Разут и гол, как молодой Шагал.

В Париже zazовом, в Париже азнавурном,
Во чреве, взрезанном по-сутински, пурпурном,
С ухмылкой вспоминал иные дни:
При дефиците на Жоржетт и Жаннок,
Грузинки нам играли парижанок –
Как были убедительны они!

В Париже засранном, арабском и так далее,
Где я порвал последние сандалии,
Меж серыми камнями Пер Лашез,

Под взглядом сторожа, что с детства не был трезв,
Жуа де вивр, – там я пускался в пляс
По кладбищу, как будто это пляж –
Триумфом углеводов и белков
Я трясся над костями мёртвых львов.

В Париже жирном, нет, в Париже рыжем,
Ширнуться на Бранли прозрачным шприцем,
И умереть от передоза тайны
В крови парижской – платяной, платанной.

          жемчужина

Распылю по комнате духи,
Чтобы о тебе напоминали,
Сочиню настенные стихи,
Каждый час чтоб время отбивали.

Не стучали ритм минутам вслед,
А умели строчкой сутки мерить,
Вместо звона издавая свет,
Тот, который написал Вермеер.

Нет ни букв, ни цифр в моих часах,
Как в морзянке – лишь тире и точки.
Тихий свет колеблется в зрачках,
Как жемчужный маятник на мочке.

               молитва

Мы все – поселенцы колоний,
прибрежных песков детвора.
Здесь строится дом на ладони,
там речка течёт со двора.
Огнём пожирается небыль
(обуглены в книге края),
И там начинается небо,
где кончилась шея моя.

Пусть будет шиповник пурпурным,
усатым и добрым – пастух,
Пусть музыка будет бравурной
под яблочный стук-перестук.
Пускай расстилается местность,
где воля Твоя на Земле,
Где взгляд наведётся на резкость –
там имя святится Твое.

Под дождь, по дорогам идущий,
прохлады и отдыха тень
Нам даждь, словно хлеб наш насущный,
на этот и каждый наш день.
Ушедшим – да светит свеча им,
простится и плоть им, и кровь,
Как мы, сокрушившись, прощаем
несчастных своих должников.

Стирает бельё Навсикая,
от пены разбухла струя,
А я для неё натаскаю
сто строчек из небытия.
Чтоб не было смыслам предела,
и звук – словно свет на лугах.
Чтоб каждая строчка хрустела,
как хворост в огне, на губах.

        мёртвой птице

                              Майе Шварцман

Раздавленная небом ли, машиной,
Успевшая увидеть с высоты
И нас, и город наш, и те вершины,
Где смерти нет, где травы и цветы,

Похожа на сгоревшую звезду,
Ты, ветру возвратив полёт и силу,
Из ниоткуда в прошлое беду
В мгновение одно переместила.

Что разгоралось до красна в полёте,
Сокрыто за каркасом из костей
И кожи, за слоями перьев, плоти,
Как уголёк, в ладонях полостей,

И, разгоревшись, становилось грозным
Знамением, предвестником стихии,
Бесплотной, беспощадной, той, что в звёздном
Бильярде пролетает чёрным кием?

Теперь, когда мертва и неподвижна,
У ног моих распластана лежишь,
Я поднимаю голову и вижу
Оживший росчерк над зигзагом крыш.

Бесплотный росчерк твой, разновысокий,
Извилистый, как стебель повилики,
Несущийся в воздушном ли потоке,
Или на ультразвуке в детском крике,

Вселенную пронзает, словно спица,
И сквозь слои кулис и декораций
Достигнет тех высот, к которым, птица,
При жизни ты не смела приближаться.

              карантинное детство

Подождите немного. Совсем ведь немного осталось,
И пройдут карантинные дни.
И уйдут неизвестность и страх, и вернётся усталость,
И тогда мы поймём наконец-то, что были они
Из счастливейших дней нашей жизни, нежданным наследством,
Неожиданным детством,
Когда неизвестный Большой
Разрешил насладиться последней бесснежной весной,
Повелел нам остаться в закрытом снаружи дому,
Опасаясь чего-то, понятного только ему.

И тогда, оказавшись как будто в далёкой эпохе
Безнаказанных шалостей, мы
Под взаимные охи и вздохи,
Про себя восторгаясь, что пали бесплотные стены тюрьмы,
Возмущались притворно, грустили и били на жалость,
Но взахлёб наслаждались
Пёстрой вольницей жизни. Избавлены от кутерьмы,
От сети обязательств,
От рваной котомки работы,
Мы бездумно бросались
В запретные водовороты
Наших снов сокровенных, подавленных наших желаний,
В полусонное счастье совместных закатных камланий.

Мы заплатим за всё –
За отсутствие пут и оков,
Мы заплатим за всё –
До зияющих ртов кошельков,
До шершавости рук,
Неспособных держаться за грани обрыва,
До потёртости брюк
Мы заплатим – и скажем спасибо!

Мы заплатим за всё, и с лихвою заплатим – потом.
А пока пусть весна прорывается сквозь чернозём
Наших жизней, сквозь лица, сквозь наши нелепые сны.
Карантинное детство продлится. К концу карантинной весны
Мы почти что больны и едва ли способны ходить,
Но уже созидаем миры, – и они высыпают, как сыпь
На сияющей коже грядущих неведомых дней.
Карантинное детство – взросление новых людей.


                               слияние

Знаете, почему у меня хорошее настроение?
Потому что после чумы и землетрясения
В наших телах наконец-то стали расти растения!

Да-да, приживаются массово и с лёгкостью
Заменяют бронхи, трахею и лёгкие,

Подают кислород по стеблям прямо к нейронным синапсам,
Зеленеют внутри, занимаются фотосинтезом.

Вместо лёгких у почтальона теперь – кленовая крона,
У соседа-пенсионера – мимоза,
А у моей парикмахерши – расцвела роза,
И когда она начинает на жизнь роптать,
Лепестки вылетают у неё изо рта.

Совершенно бессмысленно стало вызывать кого-либо на дуэль.
Ну, прострелишь берёзу, или, к примеру, ель,
А у ней ещё сотни здоровых зелёных ветвей,
Даже укус комариный – и то больней.

Ну а ежели вырастить в лёгких куст олеандра,
Можно в открытом космосе жить без скафандра,
Навсегда позабыв про вдох и, тем более, выдох,
Озирать пол-Земли, наслаждаясь чудесным видом.

Или вот к слиянию ещё одна мотивация –
Представьте, насколько приятнее станет нам целоваться,
Дыша ароматами мяты, сандала и туи,
О, Боже, какие будут прекрасные поцелуи,
Когда целуются не губами да языками,
А только ветками, листьями и стеблями!

                   о море

Ну что тебе не глянулось, Сверх-Улисс,
В узоре волн? Полупрозрачен слой
Исходника, где молния свернулась
В клубок огня и стала шаровой.

Где чередой расплывчатых видений
Рассыпаны песчаные стада, –
Плотней бесплотных тел, мерцают тени,
Когда сквозь них в воде течёт вода.

О, море – нераскрытая шкатулка!
Найдёшь замок – а ключ упал на дно.
В твоих подвалах сумрачно и гулко,
В твоих мехах – античное вино.

О, метроном отлива и прилива!
Пусть чертит циркуль волн за кругом круг
Со мною в центре, пусть неторопливо
Вода собою вытесняет звук.

О, гладких гребней ртутное скольженье!
Здесь эхо невозможно, но прибой
Стократно повторит изображенье
На плёнках пены и травы морской.


                не уснуть

Пиши, шурши, карябай, помело,
Скреби по коже улицы тюленьей.
Октябрь, и жёлтых листьев намело
Чуть больше, чем за лето впечатлений.

Хоть ото дня осталась только треть, – 
И ту похитил дождик вороватый.
Так холодно, что хочется гореть,
Так муторно, что хочется в кровать и

Закрыть глаза, и вплоть до солнца спать,
Птенцом зарывшись в пухе пеликаньем.
Мне надоело корни здесь пускать.
Недели заболели заиканьем:

«Среда-воскрес-реда-воскре-среда».

С небес стекает чистая вода
На тротуар, и окон стеклотара
Уже полна. Вот новая волна –
И дом расклеился, и дом распался на
Квадраты, как у Пикассо гитара.

На домны Дортмунда легла ночная мгла.

Как в октябре легла, так и не встала,
Неделями лежит, и стеклотала,
Тьфу, стеклотара окон уж полна.

Анлоп жу ноко аратол кет суфьт –
Должно быть так всё выглядит снаружи:
Не прочитать, но отражает суть
Той истины, что обнаружил в луже
(In aqua veritas): «Когда темно и стужа,
Поэзия есть способ не уснуть»


ШЕРБ, Михаэль, Дортмунд, Германия. Род. в Одессе. На Западе с 1994 г. Окончил Дортмундский технический университет. Автор поэтического сборника «Река». Публиковался в журналах «Крещатик», «Интерпоэзия», альманахе «Побережье». Победитель поэтического фестиваля «Эмигрантская лира» 2013 года.