*  *  * 

Куда в воскресный день с сестрой моей

Сегодня мы отправимся не знаю.

Я больше не хочу идти в музей –

Свою сестру я слезно умоляю.

Сестра моя, ты – жизнь, а я никто,

Усталый желторотый пересмешник,

Пригодный разве к цирку Шапито,

И то с большой натяжкою, конечно.

А если так, то что есть этот мир,

Триумф природы или блеф на блюде?

Не плачь мое сокровище, dormir,

А то еще кого-нибудь разбудим.

                 *  *  *

Когда подует ветер с севера,

И станет сильно холодеть,

Я окончательно уверую,

Что очень можно умереть.

А то живёшь необязательно,

Жизнь подрубая на корню.

Густых морщин не скроешь шпателем,

Как под одеждой грустных ню.

              *  *  *

Как перо, обломившись в руке,

Так, ушедшую жизнь догоняя,

На подножку вскочил налегке,

А меня уронили с трамвая.

Я сказал им – мой дом вдалеке,

У меня остановка другая.

Но мой голос заглохнул в тоске,

И меня уронили с трамвая.

Отпусти, боль тупая в виске.

Мне бы ехать от края до края.

Только слышится в каждой строке,

Что меня уронили с трамвая.

                    *  *  *

Не столь божественного замысла, 

Как человеческой гордыни,

К провозвещеньям Нострадамуса

Мы стали обращаться ныне.

Но нету большего пророчества,

Что и озвучивать не надо,

Как нагота и одиночество

В преддверье рая или ада.

                    *  *  *

Спросите Даниила Хармса,

Как было в Питере тогда.

Все так же Невский устремлялся,

И все сновали кто куда.

Все так же площади Дворцовой

Торжествовал парадный вид.

И Петр, медный и суровый,

Как некогда писал пиит.

И Хармс, как этакий Гудини,

Взлетал порой на парапет.

Дороги неисповедимы,

И что такое сотня лет.

                  *  *  *

Скажи - зачем склонили ивы

К пруду свой полный скорби лик?

Зачем так лилии красивы,

Как сотни дочек Лили Брик?

И Ося Брик, такой неброский,

Зачем он там, в сплетенье тел?

Затем, чтоб юный Маяковский,

Своё отечество воспел.

            *  *  *

Что у нас хорошего?

Небосвода жесть.

Листопада крошево.

Трав пожухлых шерсть. 

Дождь порой непрошенный.

Ранний вечер в шесть.

Скоро снег горошиной.

Вот и все что есть.

                *  *  *

Как будто взятое измором

Всплывает солнце поутру.

И оживляет землю взором,

Как Клеопатра на пиру.

Как Клеопатра – от того ли

У юноши печален взгляд,

Что не в его ничтожной воле

Поворотить века назад.

Перетолочь, как воду в ступе.

А может это все враньё?

И новобранец все же купит

Ценою жизни ночь её?

                 *  *  *

И угораздило родиться!

Мне совершенно не годится,

Ни эта серая столица,

Ни этот день, ни этот год.

Ни это небо в ля-миноре,

Ни это слово на заборе,

Ни эта горечь в помидоре,

Ни эта мысль, что всё пройдет.

               *  *  *

Живут себе, не старятся

Два томика стихов.

Мэтр Иннокентий Анненский

И юный Гумилев.

Я положил Цветаеву

На столик у окна,

Там, в полном равноправии,

С Ахматовой она.

А Мандельштама вижу я

На полочке в ряду.

Ждет это Пятикнижие

Когда я к ним приду.

                *  *  *

Ночному сумраку навстречу,

Необычайно юн и свеж,

На землю скатывался вечер,

Весь с облаками цвета беж.

И было в воздухе такое,

Закат был трепетен и ал,

Как будто в мире под луною

Еще никто не умирал.

КОЗЛОВ, Павел, Москва. Родился в Москве. Учился на факультете журналистики МГУ. Был артистом балета Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Работал балетмейстером в Colorado Ballet, США. Автор книг прозы: «Роман для Абрамовича», «В срок яблоко спадает спелое», «Раздвигая руками дым», «Кавалер умученных Жизелей», «Реинкарнация», «Сто тысяч рашпилей по нервам» поэтических сборников «По Мясницкой по улице Кирова», «Не клевещи, злодей отъявленный, что мы без радости живём» и др.