Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

2022-2023-ХВИЛОВСКИЙ, Эдуард

                                            Звук

Звук, однажды возникнув, удаляется, исчезает
и, минуя другое ухо, случайно попадает «в одно»
(или не попадает), – это уж как дано
и ему, и случаю, который тоже летает

и иногда возникает в каком-нибудь прошлом веке,
где и не знали о будущем,
таком с виду волнующем
в атмосфере, которую ещё создадут человеки

в своих головах утомительных
по любым причинам преимущества жизни
в любимой во все стороны света отчизне
и в случаях неоспоримо живительных

на первый из всех предпоследних взгляд,
коронованный по веленья обряду
в главном ряду (или выпавший сразу из ряда),
чему неукоснительный случай так рад.

Движение постоянно, не всегда жеманно
и запрограммировано извне
(может быть, даже и на Луне),
главное – что безымянно! 

А если и наоборот, то судить некого (даже себя), 
поскольку невидим растворившийся миг
и его влажно-песенный крик,
во временах летающий, никого не любя.   
      


                  Призрак                                                    

Когда тот призрак вновь я повстречаю,         
то не скажу ему, что с ним знаком
и выпил не одну бутылку чая                          
с ним в прошлом, там, где он имел свой дом,  

любезный глазу, телу и историй                         
всем спискам – в рифму, прозой и судьбой,           
а также всем изгибам лукоморий,                     
да и закону, что теперь не мой,                           

поскольку он немой: он онемел весь                   
от радостей и от больших вестей, – 
и получилась небольшая повесть
внутри другой через пять тысяч дней. 

О, как же много было там, где мало
и где потом взошло «наоборот»,
о чём статью и опубликовала
тогда газета «Здравствуй, Новый год!».

Неровен час, неровен день, неровен
сам случай и его свободный дух,
греховен, безусловен, многословен
и не распространяющийся вслух

в известном чёрном, что есть только ноты, 
а музыка вся – в белом, между нот, 
и только в белом все её красоты
кантатами звучат от всех щедрот.




Речитатив 
                                                                   
                                                   Олегу Вулфу

От автора:

 – Слова “Ты”, “Ров”, “Я”,“неумех”, отдельно стоящие на строках  – это не ошибка и не моя прихоть. Так они лучше
передают суть Олега. Знавшие его это почувствуют...
                                                                                                 
Моя радость с твоей не врозь.
Ты –
в самом конце мечты.
Уже говорил
не вскользь.
Ты – маркшейдер недр,
перикл трудов.
Столько вырыл...
Ров
твой – глубиной щедр,
и шедевр твой нов,
и улов
в этом поле чудес
восстаний и площадей Concordia
из людей.
И бес
не посещает тебя.
Я
установил мечты циферблат
у врат
твоих
и один – у своих.
Ты – свят
точкою,
запятой,
билетом из дома домой.
Все острия – кинжалы,
а дом далеко родной
и твой, и мой.
Раздел «А».
Раздел «Б».
Ты раздел всех
неумех
и сыграл на трубе.

У двора,
на дворе,
при дворе
мы собрались вновь, поди,
и поём вдвоём-вчетвером.
Слушай а не гляди.
Может,
ощутишь в ладони
общие дни,
и тепло
само придёт
в суставы, устав,
ниспослав
составы моих основ, слов,
перезвоны колоколов...

Рисунок памяти друга

На рисунок смотрю тупо,
нелепо, внутренне, глупо.
Я не был в нём никогда.
На нём – только ты. Беда...

Идёшь по городку детства.
Наше теперь соседство
на улицах тех осталось.
Судорожная малость.

Покосившийся дом – твой.
Рядом такой же – мой.
Всё это из-за тебя.
Ты так задумал, любя.

Жил и страдал не зря.
Реки перетекают в моря
твоей любви ко всему
живому. Во свет и во тьму.

Любил до последнего вздоха
вены разреза. Эпоха.
Её полоснул бритвой
любви и судьбы ловитвой.

Давид и Самсон воловий.
Вскрыл проявление воли
своей и своей только.
Будет ещё горько.

«Обернись! Обернись! Обернись же!»
Не оборачиваешься. Вижу
себя рядом. Кричу.
Ответа не будет. Молчу.

Час нам такой дан.
Бей, судьба, в барабан!
Тебя и меня нет.
Есть только рисунок и свет.

                 Монолог принца

Надоело быть принцем, на серебре едать,
пить из золотых чаш всё, что пьётся и нет,
спать, когда не хочется спать,
представлять на приёмах себя, которого нет.

Надоело окружение сверхмодных шляп,
перелицованные вычурности манер,
говорящие рты, в которых кляп,
и превосходство собственноручно созданных вер.

Надоели обязанности при отсутствии таковых,
показная учтивость с непроизносимым «якобы»,
как будто его давно уже нет в живых
вместе с «вроде бы» и где-то спрятанным «как бы».

Надоели прикосновения к неприкасаемому,
примыкания к предпочтительному, 
всеми издали узнаваемому
и предусмотрительно длительному.

Надоели желания при отсутствии таковых,
с непременным страхованием всего и от всех,
вдали от чужих и вдали от своих,
закамуфлированные так, чтобы не разбудить смех.

Надоели пертурбации поступей смысловых,
чтобы, не дай бог, всемогущий Он,
догадавшись, никого не наказах или не укорих, 
одновременно при этом не нарушив бонтон,

существующий внутри себя только
и понятный тому, кто его расчленил 
на все составляющие и настолько,
насколько мне достаточно, чтобы убил

не только условности, но и всё, что связано
с тем, о чём написал и сказал
предусмотрительно безнаказанно,
пока дьявол сам себя за хвост не поймал.

                Притча о кнопке

Узники собственных умственных заключений
легко удовлетворяются правом
полной свободы неопределённых мнений,
с виду определённых, но не совсем, право.

Началось всё не завтра и закончится не вчера,
постольку поскольку там много «нисколько».
Бывает наоборот. Такая игра, 
разработанная для участников только.

Если бы у каждого была кнопка
для последнего вынесения приговора ближнему 
с немедленным исполнением его не робко,
то из «ближних» не осталась бы и малая свора.

Маскарад не поможет, как и новая оперетта,
ибо сказано в притче: «Если бы кнопки были у всех...», –  
значит истина будет всегда приодета,
чтоб не вызвать у публики нежелательный смех.

Настройка окончена инструментов,
но общей музыке невозможно начаться
в присутствии поклонников всех известных заветов, –  
и невероятное никак не может статься.

Ставки сделаны, но нет выручалочки,
которую выстругать так и не удалось,
а если нет упомянутой палочки,
то не сбудется то, что и так не сбылось.

Первый кнут – пессимисту, расковавшему тайну,
правда, раскованную ещё во времена пирамид
жрецами и отнюдь не случайно,
ибо они тогда уже знали, где что лежит.

Второй кнут, – упаси боже, – 
и не вымолвить предназначен кому, 
даже если настаивать всё строже и строже,
и исключительно потому, что истине всё это ни к чему