Круглый стол,

От имени редакции «Связи времён» к нескольким литераторам, ученым, деятелям культуры с вопросами о юбиляре обратились Юлия Горячева и Раиса Резник. И вот какие ответы мы получили:

О Бобышеве я узнал от Евгения Рейна, который пришел с таллинской подругой Довлатова к замечательному, ныне покойному, поэту Величанскому. Случайно открыл там мой самиздатовский свежий сборник и попросил позвонить. О Рейне я знал по посвящению ему "Рождественского романса" Бродского. Я позвонил, мы встретились, и начался новый период моей жизни. Рейн написал обо мне Бродскому и дал координаты Бобышева. 

Приехав в Питер, я Дмитрию позвонил. Время, проведенное в Петербурге с Дмитрием до его отъезда в Америку, навсегда сохранилось в сердце, как особая культурная страница жизни. Результатом тех дней стал цикл стихотворений "На отъезд друга" (1979 г.).

Стихи о Ксении Петербуржской.

Эссеистику Дмитрия я давно не перечитывал.

Я пожелал бы Дмитрию побывать в России и приехать к нам в Поленово.

В конце 1980-х, когда я училась в Лондонском университете и когда я читала разные материалы о Бродском.

2. При каких обстоятельствах Вы познакомились с Дмитрием Бобышевым? 

Познакомилась я с Бобышевым на конференции, посвященной юбилею «Нового Журнала» в Колумбийском университете.

Стихотворение, посвященное Ахматовой. 

«Траурные октавы».

«Анна Божественная».

Я желаю Дмитрию Бобышеву крепкого здоровья, вдохновения и творческих успехов.

Впервые увидел поэта весной 1985 года. Войдя в офис Славянского отделения, я увидел средних лет человека с красивым, внушительным лицом, стоявшего в дверном проеме. Незнакомец выглядел одновременно хмурым и приглядчивым: как я впоследствии узнал, то было типическое его выражение. Бобышев, приехавший в Иллинойский университет на рабочую рекогносцировку, ждал встречи с начальником нашей программы, предложившим ему место лектора. Преподавать Дмитрий Васильевич начал через несколько месяцев, в августе, когда и состоялся первый разговор между нами – один из сотен памятных диалогов.

Любимое стихотворение – ода "Жизнь Урбанская", в которой изобретенный Бобышевым поэтический голос провозглашает свою гедонистическую любовь к видам и дарам нашего американского кампусного городка Урбаны. В русской поэзии не так много строк, столь исполненных сладостью чувственного переживания. Близки мне и сквозящие здесь литературные отсылки, и поп-аллюзии, и культурологическая шутливость. Ценю также дружеский энкомиум "Homo Ludens (профессорская ода)", в котором я выведен как "Калибан, и Ариэль, и Просперо шекспировского текста".

По случаю восьмидесятипятилетия Дмитрия Васильевича желаю ему оставаться столь же доброжелательным и восприимчивым к красоте мира художником.

Прежде всего хочу пожелать Дмитрию Васильевичу крепкого здоровья. Он и сейчас находится в отличной форме, а потому можно не сомневаться, что в скором времени читателей ждут новые великолепные стихи! 

О Дмитрии Бобышеве я впервые услышал от Евгения Рейна. Было это в середине 70-х годов. К сожалению, мне так и не удалось познакомиться с ним лично, хотя стихи Дмитрия Васильевича я читал давно и с удовольствием.  

Помню, как сильно поразил меня сборник "Зияния". Не менее глубоким было и мое потрясение от книги "Ангелы и силы". 

Чуть позже я познакомился с эссеистикой Бобышева. Особенно понравились такие очерки, как "Пастернак и Мандельштам", "Проза в стихах и стихи в прозе", "Филомела" и многие другие.

1. Имя Дмитрия Васильевича Бобышева я впервые услышал еще в юности, в начале 90-х годов, когда в России стали массово издавать Ахматову и снимать о ней сюжеты на ТВ. Вот, примерно, году в 1991-1992 я узнал об "ахматовской четверке" и непосредственно о Дмитрии Бобышеве. 

2. Познакомился лично три года назад в Фейсбуке, написал, что еду из Торонто, где я живу, в США и хотел бы записать с ним видеоинтервью для своей телепрограммы, которая выходит на телеканале RTVI (Canada), и Дмитрий Васильевич сразу откликнулся. Программа эта вышла и ее можно посмотреть.

3. Что касается любимых стихотворений, то одним из первых я узнал вот это, "Все четверо": Закрыв глаза, я выпил первым яд, / И, на кладбищенском кресте гвоздима, / душа прозрела; в череду утрат / заходят Ося, Толя, Женя, Дима / ахматовскими сиротами в ряд. / Лишь прямо, друг на друга не глядят / четыре стихотворца-побратима. / Их дружба, как и жизнь, необратима.

И, конечно, "Ноктюрн": Звезды – это мысли Бога / обо всем, о нас:/ обращенный к нам нестрого, / но – призор, наказ. И т.д.

4. Из эссе я бы назвал его замечательные мемуары. У меня есть трехтомник "Человекотекст", изданный в Штатах, и я им очень дорожу. Это настоящая библиографическая редкость.

5. А пожелать Поэту в день рождения хочу прежде всего вдохновения, потому что, когда у поэта есть вдохновение, то все остальное не так и важно. Еще я очень надеюсь, что, когда пандемия закончится и жизнь вернется в привычное русло, мы запишем с Дмитрием Васильевичем еще одно большое интервью.

Имя Дмитрия Васильевича я услышал задолго до приезда в Америку. «До чего же она неказистая» – эту строчку стихотворения Бобышева – путал с поздним Заболоцким. Это очень хорошие стихи, классика. Интернета в те времена не было, проверить было трудно. Впервые услышал его стихи на славистских конференциях в Америке, где он руководил поэтическими чтениями, на которых я часто бывал. Как поэт он невероятно пластичный, легкий, очень русский – это выражается в мелодике его стиха, а не в политическом выборе. Он – русский до щепетильности какой-то. Я в Сибири привык обращаться с родной речью попроще. Дмитрий Васильевич добрый, нежный, отзывчивый человек. Когда-то в начале 90-х друзья мне предлагали устроиться в Иллинойский университет к Бобышеву – он и не знает об этом, наверное. Потом я нашел работу под Нью-Йорком. 

Встреч на поэтических чтениях было много. В Сан-Франциско, в Новом Орлеане, в Чикаго, в Филадельфии. Один раз я прочитал в Вашингтоне вместо своих – стихи Елены Фанайловой. Сидючи в баре, Бобышев заметил, что я пошутил, но во время выступления он не подал вида. Чувство юмора у него очевидно есть… 

2. При каких обстоятельствах Вы познакомились с Дмитрием Бобышевым? 

Познакомились мы в Вашингтоне перед наступлением нового века – нас познакомил Андрей Грицман, с которым утром мы отчалили в Вермонт. 

Мне нравится, посвященное Юрию Кублановскому стихотворение «Поленово». С Юрием Михайловичем и его женой Наташей я давно дружу.   Жил одно время по-соседству – в Пущине. Я уже сказал о «Неказистой девочке». Еще мне нравится его книжка, которую он мне подарил, – «Жар-куст». Там есть «Ода Воздухоплаванию». Не могу такого не приветствовать. 

Он присылал свои воспоминания в «Русский Гулливер», я не взял их лишь по причине невероятно большого объема. Маленькому издательству с такой большой книгой не справиться. Я бы ее не продал. Потом читал последние куски из этих мемуаров в «Юности».

Моему отцу в этом году исполнилось 85 лет, я и не думал, что Бобышев годится мне в отцы. Дмитрию Бобышеву я пожелаю быть вечно молодым и счастливым. У него есть такая редкая способность.

О Дмитрии Бобышеве я впервые услышала в студенческие годы, когда «проходили» историю жизни и творчества Анны Ахматовой. Тогда и узнала об «ахматовской четверке» – Иосифе Бродском, Дмитрии Бобышеве, Анатолии Наймане и Евгении Рейне. Открытием, подогревшим интерес к Бобышеву, явилось вошедшее в обиход выражение «ахматовские сироты», пришедшее из его стихотворения «Все четверо», посвященного памяти Ахматовой.

Интерес к творчеству Бобышева углубили и рассказы о его соперничестве с Бродским, и факт посвящения Ахматовой юному поэту стихотворения «Пятая роза», в ответ на его, стилизованное под мадригал. 

      

Несколько лет назад с удовольствием стала читать его страницу в соцсети Фейсбук. Конечно же, я искала повод, чтобы обратиться к Дмитрию Васильевичу с вопросами, которые меня волновали.  И нашла – накануне 80-летнего юбилея поэта взяла у него интервью для «Независимой газеты» (18.02.2016). В нем поэт рассказал об истоках своего поэтического стиля (который он сам определил как «трансцендентализм»), дружбе с Ахматовой, о Бродском и жизни русского литературного зарубежья. Работа была дистанционная, долгая, кропотливая. Дмитрий Васильевич очень внимателен к малейшим нюансам, за что ему большое спасибо! 

Считаю своей профессиональной удачей, что Дмитрий Васильевич именно в этом интервью рассказал о своих истинных жизненных благословениях – любви, благодарности и сияющем над ними «Слове».

А позднее – в апреле 2018 года – на портале Перемены РУ я удостоилась теплой оценки моего материала о Константине Константиновиче Кузьминском, который он назвал «прекрасным поминальным очерком».  

 

«Будетлянин» (январь 1977 г.).

Это стихотворение – очень точный, подробно и тонко прорисованный «портрет» Велимира Хлебникова-поэта, созданный благодарным и восхищенным коллегой, чувствующим и мастерски дающим почувствовать читателю неповторимость художественного дарования своего героя.

Чтобы увидеть специфику мышления и темперамента «будетлянина», как их понимает Бобышев, рассмотрим использованные в стихотворении слова-характеристики. Все они в том или ином отношении «вычуры», требующие языкового чутья и определенного кругозора.

Разговорные «колоброд» и «куролес» взаимодополняют и взаимно усиливают за счет многочисленных значений и смысловых оттенков общую мысль о вечной неуспокоенности, склонности вольничать и чудить (похожие характеристики применены и к поэтическому языку Хлебникова: «чудной, озорной»). При этом слова «колоброд» и «дервиш» привносят в образ мотив странничества, а дервиш «перемигивается» с «волхвом» (слова, стихи – «волхвованья»), поскольку в обоих есть значение служения тайным, мистическим началам, провИдения. И дервиш, и волхвы связаны в нашем сознании с движением, странничеством, а дервиш еще и с аскетизмом.

Сюда же добавим напоминание о «председателе» (прямое заимствование из хлебниковского «Воззвания председателей земного шара»). Все эти слова-характеристики говорят об избранности, особости, способности знать судьбы и управлять ими. Образ странника с мешком, в котором шевелятся стихи, вызывает у нас ассоциацию и с реальным Хлебниковым, бездомным скитальцем, носившим стихи в наволочке, и с Дедом Морозом (образом-праздником и его мешком подарков…).

Показательно, что древнерусское и разные диалектные значения в случае, например, с «колобродом»; языческие, христианские и исламские в разных его изводах (иранском, среднеазиатском, турецком) ассоциации в случае с «волхвованием» и «дервишем», да и новомодный «председатель» реализуются одномоментно, на равных, через запятую: в этом ощущается синкретизм (языковой, культурный, временной) – основа основ хлебниковской философии.

Достраивает образ «будетлянина» тонкая игра Бобышева со словом: он использует любимые Хлебниковым словотворчество («свирь», «чирик», «ясенная мазь»…), каламбур («чудь озерная»), оксюморон («беловой черновик»).

Правда, филигранная работа?

Прежде всего мне дорог «Человекотекст», объединивший эссе о разной степени влияния людях, встреченных им на жизненном пути.  

Дорога книга, в первую очередь потому, что она вся пронизана культом дружбы.  Это очень целостное и цельное произведение. Произведение, где буквально каждая строка пронизана лейтмотивами любви, благодарности и сияющем над ними «Слове», столь важных для Бобышева.

И здесь он мастерски решает сложнейший выбор между личностью, человеком и его текстом, объединяя в единое целое: человек и текст! Человекотекст. В этом слове – вся квинтэссенция Пути Бобышева – Творца!

Эта интеграция, как и скрытое повествование о важных для литератора жизненных ценностях, для меня отчетливо читаются в эссе, посвященном Станиславу Красовицкому, поэту-легенде, который мог по образному выражению Бобышева «стать новым Апполинером», но оставил этот путь, приняв сан православного священника. (См. Дм. Бобышев. «Автопортрет в лицах. Человекотекст, книга вторая»).  

В переписке Бобышева с Красовицким разговор идет о философских переживаниях, о духовном опыте, об обретении себя на Пути. Это - письма, свидетельствующие   о поисках смысла и красоты, Божественного в земном… В общем, именно о тех темах, что характерны для поэтического творчества Дмитрия Васильевича и свойственны любому ищущему деятелю. 

Дорогой и уважаемый Дмитрий Васильевич, в наше небезопасное время – прежде всего, будьте, пожалуйста, здоровы! Будьте счастливы в кругу тех, кто Вам дорог! И пусть удача и радость (прежде всего – радость творчества) по-прежнему сопутствуют Вам!

Трудно ответить определенно. Скорей всего, тогда же, когда познакомился со стихотворениями Иосифа Бродского, в конце 1970-х в тамиздате. Из СССР Бобышев эмигрировал в 1979 году, а это значит, что его тексты нельзя было найти в советской периодике в 1980-е. Разве что до этого, в скандально известной статье «Окололитературный трутень» в ленинградской «вечерке», в которой автор, шельмуя будущего литературного Нобелевского лауреата, как тунеядца, из нескольких стихотворных отрывков Бродского опубликовал по неведению два, принадлежавших Бобышеву. 

Кстати, в эссе Виктора Кривулина, посвященном 60-летию Бобышева, сказано о еще одной публикации: «…1966 год в Ленинграде прошел для меня и для поэтов моего поколения под знаком первой официальной публикации стихов Бобышева. В альманахе ‘Молодой Ленинград’ было впервые за полвека напечатано по-настоящему петербургское стихотворение – ‘Львиный мост’ («Крылатый лев сидит с крылатым львом…»). Его появление означало для нас надежду на конец позорного ленинградского периода литературы. Начиналась новая эпоха – эпоха уже не советской, а новой русской поэзии, это стало очевидным именно благодаря стихам Бобышева». 

Его стихи расходились в машинописи, их переписывали вручную, наряду с текстами Бродского; Анна Ахматова посвятила Бобышеву едва ли не лучшее из поздних своих стихотворений и как-то заметила, отвечая Бродскому, который утверждал, что в его стихах главное – метафизика, а в стихах Бобышева – совесть: «В стихах Дмитрия Васильевича есть нечто большее: это – поэзия».

Прежде всего, познакомился с его книгой «Звери Св. Антония: Бестиарий». Она вышла в год моего приезда в США, в 1989 году. Первые полтора месяца иммиграции я прожил в Манхэттене, недалеко от филиала Публичной библиотеки, на 53 улице, между 5 и 6 авеню. Дело было в мае, и практически в первые же дни, получив еще в аэропорту временную грин-карту, я оформил в библиотеке абонемент. На третьем этаже находился отдел русской литературы. В основном, в нем были книги русских классиков и современных пишущих по-русски авторов, опубликованных в издательствах в Европе и США: «Ардис», «Эрмитаж», «Из-во Чехова», «Либерти», «Слово-Word», «Стрелец», YMCA-Press, «Посев», «Континент», «Синтаксис»… 

Это было Эльдорадо для любителя чтения, оголодавшего на 1/6 части суши по несоветской литературе. И одним из первых на глаза попался «Бестиарий». Его я и положил в стопку с другими выбранными на вынос книгами. 

Сборник стал для меня открытием. Гораздо позже я понял, что именно в США Бобышев занял в русской поэзии то уникальное место, к которому еще будут прицениваться – от «оценка» – литературоведы десятилетиями. Такое впечатление, что Бобышева, словно для передачи эстафеты, ждали в США ведущие поэты иммиграции – Игорь Чиннов, которого Г. Адамович считал первым поэтом после смерти Георгия Иванова, Юрий Иваск и Иван Елагин. Ведь то, что литературовед и критик Марк Слоним написал об одном из них: «Сила Чиннова в сочетании лирики и гротеска, в замысловатых языковых находках, в звучной меткости аллитераций, ассонансов и полных рифм, в неожиданности сравнений, в избыточности языка и метафор, и в остроумии пародий», – оказалось естественно приложимо не только к Иваску и Елагину, но и к Бобышеву.

А уже лично мы знакомы с 2014 года. Я взял у Бобышева интервью для новостного американского портала RUNYweb.com, лет пять спустя написал эссе в связи с выходом в свет во Франкфурте его книги «Чувство огромности». Ну, а в фейсбуке мы с ним совсем уже подружились, обмениваясь мнениями по самым разным темам и своими текстами. Дело дошло до того, что Бобышев написал очень точную, подробную рецензию на мою последнюю поэтическую книжку «На Западном фронте. Стихи о войне 2020 года», вышедшую в феврале 2021 года в московском издательстве «Формаслов». Это было и лестно, и важно для меня, за что я поэту и человеку Дмитрию Бобышеву очень благодарен.

Интересно, что нас объединяет такой любопытный факт: Бобышев прибыл в США в возрасте 43 лет, и в 2022 году, так уж арифметически складывается и с божьей помощью, можно будет отметить то, что за пределами России он прожил 43 года – ровно половину жизни. У меня та же ситуация: в 33 года я попал в Нью-Йорк и в 2022 году исполнится 33 года, как здесь живу. Половину жизни. Не знаю, к чему это совпадение, но можно будет сказать, что известная сентенция «… забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь. / И я эту долю прожил…», –  моей биографии и к биографии Бобышева вряд ли приложима: и помним, и связаны с первой половиной, и пишем об этом. Не забываем.

Пожалуй, не одно, их немало. Касаясь поэзии Бобышева, надо говорить, очевидно, о циклах, вроде «Русских терцин», начатых еще в Ленинграде и продолженных в Милуоки; или о том же «Бестиарии». Мне очень нравятся поэтические тексты, посвященные Нью-Йорку. Ведь, по-моему, со времен Маяковского Бобышев первым воспел Нью-Йорк («внушительный батька – Мохнатый»), что не удалось Бродскому, который считал, что говорить о Нью-Йорке стихами мог бы только Супермен. Мне близка тема Нью-Йорка и когда я писал свою книгу «Нью-йоркский букварь» (2018, московское из-во «Арт Хаус Медиа»), то в какой-то степени учитывал поэтический опыт Бобышева.

Рабство отхаркав, ору:

– Здравствуй, Манхаттн!

Дрын копченый, внушительный батька – Мохнатый,

принимай ко двору.

(Реет с нахрапом

яркий матрас на юру:

ночью – звезд, и румяных полос ввечеру

он от пуза нахапал.)

Крепкий подножный утес

выпер наружу.

Нерушимую стать мускулисто напружив,

будь на месте, как врос,

каменный друже.

Твой чернореберный торс

встал на мусоре Мира в нешуточный рост.

То-то вымахал дюже...

(«Звезды и полосы»)

Надо не забывать, что кроме всего прочего, Бобышев – переводчик, и его эссе об американской литературе замечательны и поучительны, равно, как и о выдающихся поэтах-иммигрантах, представителях второй волны в США. Юрия Иваска, большого поэта и одного из первых цветаеведов, Бобышев неоднократно называет своим учителем. 

С эссе, равно как и со стихотворениями Бобышева, у меня опять-таки неувязка, поскольку при существующей, вместившей в себя десятилетия, многотомной мемуарной прозе «Человекотекст», выделить какой-то один текст в одном человеке невозможно. Интересно, что в прозаических вещах Бобышева всегда существует метафизика, присущая его поэзии, и если последняя нередко звучит, как псалмы, то это звучание-ритм проявляется и в прозе.

Здоровья до 120-ти! Что еще можно пожелать уважаемому человеку и достойному поэту, которого не покидает вдохновение – здесь можно только по-доброму позавидовать.

И еще я хотел бы пожелать его поэтике широкого, заслуженного признания! Здесь необходимо отметить, что ряд внешних обстоятельств в немалой степени привел к тому, что Бобышев сегодня – один из самых недооцененных значительных поэтов своего поколения. Да, и в том же квартете «ахматовских сирот» (ныне устоявшаяся крылема вышла из стихотворения Бобышева «Все четверо» 1971 года: «...заходят Ося, Толя, Женя, Дима / ахматовскими сиротами в ряд»). 

В книге Соломона Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским», Бродский проводит параллель между их четверкой и четверкой Золотого века: «Каждый из нас повторял какую-то роль. Рейн был Пушкиным. Дельвигом, я думаю, скорее всего был Бобышев. Найман, с его едким остроумием, был Вяземским. Я, со своей меланхолией, видимо играл роль Баратынского». 

Сколько эпох понадобится, чтобы Рейна, Наймана и Бобышева перестали рассматривать в связке с Бродским, по отношению к Бродскому, в зависимости от Бродского? Причем самым уязвимым в этом списке оказался Бобышев, после известных событий внутри любовного треугольника (вот уж поистине «три Б» русской литературы: Бродский-Басманова-Бобышев). 

Поэтому хочу пожелать скорейшего восстановления исторической справедливости: Дмитрий Бобышев, как сказано в издании Йельского университета, выпущенной под названием «Настольная книга Русской литературы» (1985), «является одним из самых замечательных поэтов своего поколения».

Желаю, чтобы знали и помнили об этом все любители русской поэзии!

Узнал я о Дмитрии Бобышеве в 1988 году.

Получив рукопись Давида Шраера-Петрова «Друзья и тени» вышедшей в Издательстве «Либерти» в 1989 году.

Привожу здесь несколько абзацев из книги о Бобышеве. Рекомендую прочитать эти невероятно живые зарисовки близкого круга Анны Ахматовой:

ВАЛУН В РЕПИНО

Бобышев

«…Бобышев необыкновенно серьезно относился к Поэзии. Он постоянно жил в стихах. Мало того, он настоял на еженедельных семинарах нашей группы (Рейн, Найман, Бобышев, Шраер) у него дома. Мы разбирали архитектонику стихотворений, ели, пили, фехтовали. У Бобышева были шпаги (или рапиры?), маски. Мы по двое сражались. А другая пара читала вслух обсуждаемого поэта.

В 2020 году я издал в «Либерти» книгу Дмитрия Бобышева «Петербургские небожители», которая получила хвалебные рецензии в центральных журналах России.

«Петербургские небожители»

«Преодолевшие акмеизм»

В добавку ко многим бочкам здоровья и энергии, чтобы оставался тем самородком, которым он был всю свою творческую жизнь!

Мне кажется, что это имя я знаю всю жизнь. Более пристальное внимание я обратил на Дмитрия Бобышева после того, как на его тексты написал сочинение мой старинный друг, композитор (правда, более старшего поколения) Марк Ефимович Белодубровский, человек, поражающий меня своими энциклопедическими познаниями во всех областях искусства.

А уж после того, как я сам полностью погрузился в творчество "ахматовских сирот" и всего с ними связанного, я полюбил поэзию Бобышева.

Слава Богу, она совершенно и категорически не похожа на поэзию также любимого мною Бродского, в то же время отчасти своим строгим и торжественным языком продолжает славные традиции почитаемого мною XVIII века, что я особенно ценю.  А почитаю я XVIII век настолько, что мною написаны несколько хоровых циклов на тексты Ломоносова, Хераскова, Сумарокова, Струйского.

Несмотря на мой непреходящий интерес к творчеству всех "ахматовских сирот", я ближе всего к написанию музыки на  тексты все же Дмитрия Васильевича – соединять с музыкой стихи Бродского мне всегда казалось несколько опрометчивым и даже авантюрным, ни одного удачного примера я не знаю (хотя, может, они и есть), тексты  великолепны, но совершенно для меня не музыкальны, я не знаю, что с ними делать, это поэзия в себе; стихи Наймана несколько суховаты, хотя я поклонник до степени фана его изумительной прозы (из ныне живущих литераторов-прозаиков помимо него я ценю только Юза Алешковского); а тексты  Рейна я воспринимаю все же только как тексты  одного из участников "великолепной четверки", не более того.

И только в поэзии Дмитрия Васильевича для меня соединилось нечто тонкое, неуловимое и, главное, музыкальное, то, что я непременно хотел воплотить в своем произведении.

В результате появился хоровой цикл:

Триптих для смешанного хора, а cappella "Звездная фуга" на тексты Дмитрия Бобышева, который частично уже был недавно исполнен на Московском международном фестивале современной музыки "Московская Осень 2019".

Для сочинения я использовал фрагменты, пожалуй, моего самого любимого произведения Дмитрия Васильевича – 

поэмы "Небесное в земном (почти молчание)" из сборника "Полнота всего" (1992 г.), а именно тексты, посвященные теме небесной, мистической, что мне особенно близко в последние годы.

Хоть я и сказал "любимое произведение", не могу вот прямо конкретно выделить именно эти тексты, так как если мне интересен автор, то мне интересны буквально все его сочинения, я охватываю все творчество любимых литераторов.

Но раз я написал музыку именно на тексты конкретно этой поэмы, то пусть она и будет моим любимым сочинением Дмитрия Васильевича.

Между прочим, название циклу "Звездная фуга" дал сам Дмитрий Васильевич, с которым, к сожалению, общение ведется только через интернет – нас разделяют моря и океаны... Но даже и этого творческим людям вполне достаточно – спасибо животворящему Фейсбуку!

Да и общаться мы начали благодаря интернету. Как давно – точно сказать не могу. Несколько лет...

...С огромным интересом прочитал I и II тома мемуаров Дмитрия Бобышева. К сожалению, не имею пока в своей библиотеке американского издания, в которое входит и III том  (в России он пока не издан). Насколько я знаю, там есть и упоминание о моей скромной персоне, что приятно.

Надеюсь, что творческое сотрудничество у нас продолжится. По крайней мере, от уже написанного мной у Дмитрия Васильевича сложилось вполне приятное для нас обоих впечатление.

А дорогому моему соавтору в юбилей хочу пожелать творческого долголетия и здоровья. Мне кажется, что Дмитрий Бобышев давно и безоговорочно занял свое достойное место в русской словесности, и с годами его потрясающий талант раскрывается все больше и больше.

Знала это имя всегда. Мы не можем сказать, когда впервые услышали имена Пушкина, Лермонтова, Бродского, Ахматовой, Мандельштама. Дмитрию Васильевичу Бобышеву очень повезло: его имя неразрывно связано с именами Ахматовой и Бродского. Анна Ахматова дружила с ним и посвятила ему стихотворение. С Иосифом Бродским и художницей Марианной Басмановой у Дмитрия Бобышева был любовный треугольник. Очень рада, что мы знакомы с Дмитрием Васильевичем, что я его современница. Через общение с ним мы можем прикоснуться к лучшему российскому поэту-женщине Анне Ахматовой. Одного этого было бы достаточно для благодарности за то, что Дмитрий Бобышев есть, и есть не когда-то или когда-нибудь, а в настоящее время. Еще есть Бродский, еще Марианна Басманова, еще Довлатов, с которыми Дмитрий Бобышев тоже был знаком. И многие другие в той или иной степени известные персоны, которые упоминают Дмитрия Бобышева в книгах и статьях, а он упоминает этих творческих людей. Все эти энергии – вокруг чудесного поэта и эссеиста, многие строки которого удивляют и восхищают. Определенно, я знала имя Дмитрия Бобышева всегда с тех пор, как начала интересоваться культурой. Он часть истории русской литературы, а также ее настоящего и, несомненно, будущего. Он уже в вечности.

Дмитрий Бобышев пришел на страницу Facebook, созданную мной на непродолжительное время для моего первого литературного манифеста, Манифеста о поэтическом стиле бельканто. Дмитрий Васильевич сказал:

– Есть и у меня стихи в чистом стиле. Ищите на сайте.

У нас состоялся дружелюбный диалог. Больше всего мне понравилась реплика Дмитрия Бобышева: 

– Есть два разнонаправленных устремления у стихотворца: гармония и выразительность, нечто вроде Сциллы и Харибды для Одиссея. Попробуйте-ка проплыть меж них!

Мы подружились. И я даже осмелилась попросить мэтра о предисловии к моей первой поэтической книге «Замок роз». В ней шесть предисловий, и я очень благодарна каждому человеку, который в книге и впоследствии по-доброму отозвался о моих стихотворениях, манифестах, обо мне как поэте, но фразы от Дмитрия Васильевича Бобышева для меня самые драгоценные.

В 2020 году Дмитрий Бобышев стал одним из первых лауреатов премии «Пушкин и XXI век» вместе с рок-звездой Борисом Гребенщиковым, замечательными поэтами Дмитрием Веденяпиным и Дмитрием Мельниковым, прекрасным поэтом и создателем многих ярких проектов в сфере искусств и культуры Стефанией Даниловой, культурологом и научным сотрудником Института философии РАН Александром Павловым. Поскольку я куратор проекта «Пушкин и XXI век», это были новые коммуникации с Дмитрием Бобышевым, чему я была очень рада. 

Осенью 2020 года мы с Дмитрием Васильевичем опубликовали интервью в «Независимой газете». Редакторы «Независимой газеты» дали интервью в качестве названия фразу Анны Ахматовой: «Пятая роза творила чудеса». Интервью получилось светлым и интересным для многих читателей. Его радостно читать и мне, и Дмитрию Бобышеву. Оно отчасти будто картина, произведение искусства с энергиями взаимной симпатии, миров, упоминаемых в интервью Ахматовой и Бродского, XX века, третьего тысячелетия, пятой и всех остальных роз, чудесной поэзии.

К настоящему времени мы с Дмитрием Бобышевым обменялись сотнями фраз. Но не могу сказать, что я хоть немного постигла этого многогранного человека. Он для меня как закрытая книга, которая в каждом диалоге или полилоге открывается на новой странице неожиданными суждениями, когда хочется вскричать «Эврика!» или «Гениально!», что я и делаю, удивляя близких, знакомых и незнакомых людей. Тонкий, добрый, мудрый человек. Обыкновенное чудо необыкновенной личности.

Мне нравятся многие поэтические произведения Дмитрия Бобышева. Но больше всего меня впечатляет «Ноктюрн». Текст как текст, штрих за штрихом, несколько рифмованных четверостиший, но такая цельная и законченная, прекрасная и нежная, мощная и запоминающаяся картина бытия, что это полет, а не стихотворение.

Дмитрий Васильевич – замечательный эссеист, у него много ярких публикаций. Это и объемные эссе, и мини-эссе, но в каждом из них открытие новых обстоятельств биографии самого поэта или других людей, а также понимания жизни, ее света и связанности с небом. Мне больше всего интересно эссе «Ахматова зпт Бобышев точка». В нем Дмитрий Бобышев рассказывает об Ахматовой и о Мандельштаме, о музе стихотворения Мандельштама «Мастерица виноватых взоров…» Марии Петровых и о том, как однажды Дмитрий Бобышев и Анна Ахматова по предложению Анны Андреевны отправили Марии Петровых телеграмму: «Говорим о вас, скучаем, шлем привет из-под комаровских сосен. Ахматова, Бобышев». Спустя полвека Дмитрий Бобышев был рад «увидеть их привет въяве» и убедиться уже в ином тысячелетии, что он дошел до адресата. Эссе проиллюстрировано копией телеграммы.

Желаю Дмитрию Васильевичу Бобышеву очень долгой жизни в здоровье и благоденствии. Вдохновения для новых поэтических и прозаических работ, радостей от сделанного ранее, нежности близких и поклонников, успехов во всем, исполнения желаний. Удачи и счастья!

                                                                             Весна-лето 2021 г.