Skip navigation.
Home

Навигация

Ирина МАШИНСКАЯ, Нью-Джерси



Поэт, переводчик, критик. Родилась в Москве. Окончила факультет географии и аспирантуру МГУ. Основатель и первый руководитель детской литературной студии «Снегирь» (Москва). Эмигрировала в США в 1991 г. Автор семи поэтических сборников, среди них "Потому что мы здесь", 1995; "После эпиграфа", 1997; "Простые времена", 2000.  Вместе с Олегом Вулфом редактирует журнал «Стороны света». Публикации :"Новый журнал", "Встречи", "Строфы века" и др.
Печаталась как поэт, переводчик и критик в журналах "Знамя", "Новый Мир", "Звезда", "Иностранная литература" и др.
 Английские стихи Машинской и переводы ее поэзии на сербский, итальянский, английский и французский языки, публиковались в США,Сербии, Италии, Канаде и вошли в такие зарубежные антологии, как "Антология современной русской женской поэзии", сост. В. Полухина (An Anthology Of Contemporary Russian Women Poets, Valentina Polukhina, ed.: Univ of Iowa Press, 2005), "Чужеземец дома. Американская поэзия с акцентом" (Stranger at Home, American Poetry with an Accent, N.Y.: 2008) и др.

2012-Машинская, Ирина

          КРУГ
                       Так долго вместе прожили...
                                                                   И.Б.
Мы прожили почти... Но в круге
нас не было, мы были за 
– в моей Твери, твоей Калуге
– в твоей Твери, моей Калуге,
в начале, то есть в эпилоге 
в окне твердела бирюза.

Нас прочило друг другу столько
вещей, добытых не трудом...
И эта шаткая постройка 
уже постольку стала: дом.

Мы прожили... Прожúли. То и 
останется, что сможет – без.
И кто те слившиеся двое,
не поделившие небес?


Родина-Ода

      Ты еще, как чужая, смеялась:
мол, не ведаем – вот и творим.
Но уже, как бумага, сминалась
моя жизнь перед взглядом твоим.

       Ты не будешь ни зваться, ни сниться,
я не знаю  в тебе ни аза –
лишь в кристалликах соли ресницы,
и  в хрусталиках сини  глаза.

       Нас грузили на станции,  дома,
нас остригли  с тобой  наголо.
Ты похожа на мальчика, Homo,
не похожа ты ни на кого.

       Это были цветочки, виньетки,
бирюзовых небес купорос.
Но цеплялись  уже вагонетки 
и неслись, веселясь, под откос.
       Нагружалося мерной тревогой
то, что раньше грузилось виной.
Всю меня ну, бери, а не трогай,  
у тебя так  со мною одной.

       Я не встречи боюсь безрассудной,
не разлуки слепого нытья,
не разборки подробной и нудной,
ни забвенья, ни памяти я –

       ты не будешь ни сниться, ни зваться,
только рельсов блеснет лезвиё.
Бесполезно отыскивать в святцах
онемевшее имя твое.

     Ты дала мне такую свободу –
не доверишь перу, топору.
Я тебя никогда  не забуду,
имя ношеное не подберу.


ФИЛЬМ 

Воздух дырчатый и улицы-закладки, 
черный сахар, колотый кайлом,
                    и арифметической загадки
     головокружительный излом.

Старый сахар с искрой в каждой  лунке,  
черный майский лед в углу двора! 
     Метра два нетерпеливой пленки
       или только метра полтора...

Жизни оползень  тут начался когда-то,
чернью на текучем серебре: 
     под галошей грязные караты
                    и лопата снега  на траве.

Космос – это кучи льда и угля
свалены у северной стены.
                    Угол солнцем траченного дубля. 
     Я смотрю из брошеной страны.


РАЗНОЧИНЕЦ ПЕРВЫЙ СНЕГ…   
    
                                         Олегу Вулфу
Разночинец первый снег 
   всячины поверх –
сквозь рубаху из прорех
        смотрит тело сильное земли.

Это снега нигилизм
     говорит: я есмь.
Полна света пустота,
    светослепота.

Как впервые нас одних
   вдруг оставили детей –
одинок, как первый снег,
     ровный свет зальет глаза.

Но ветвится новый куст
   сам по себе, сам.
Он растет себе – и пусть
        ему нужно к небесам.

Что дано – уже дано,
   нам не стоит ждать чудес.
Вот железополотно
         пред глазами здесь.

Это исповедь – себе, 
                      самому себе,
чрево белое кита,
   слепоглухота.

Вот и волю наголо
  обрили под ноль,
там вверху овал гало,
      а в нем никого.



Ли Цы   и    Ли Цо

Ли Ци
             безлицый
                                  на снегу   улицы
Ли Цо  без лоций, но
                       как циркуль  стоит           
                                                    в рубке   
  
твердо  стоит
               Ли Цо
                         крепко
шатко  бредет
                Ли Ци
                         кротко

в темную  воду летит  
                  снежок
краткий



К  ГРАНИЦЕ
Г. Кружкову
                   Ноябрь, невеста в стеклянном гробу.
Просыпая  крупу –
из подъезда –  на свет – и наружу!
Ботинка носком – вот сюда – осторожно – слюду,
эту хрупкую лужу.

                 Все, тихо! Подходим к границе. 
Граница в тумане, во мгле,
но знакомая ветка висит в леденце-хрустале
и хрусталики ока ломают косые лучи, 
словно спицы –

                 чтоб,  руки расставив – как планер – по выпуклой глади –
–  по тверди! –
скользил тихоход, а под ним – облака, набегая,
как дети, все ближе граница, все мельче
голубая, в морщинах, вода.