Борис Фабрикант, Еврейская книга. Стихотворения. – М, Стеклограф, 2021. – 64с.

Взять сложную тему и совладать с ней – большое мастерство. Легко уйти в пафос или, наоборот, в трагедию. Борису Фабриканту удалось проплыть между Сциллой и Харибдой. «Еврейская книга» – двухголосна, а национальное в ней переплетается с общечеловеческим. Новая книга Бориса побуждает меня снова и снова размышлять о судьбе еврейского народа. Гонимый и преследуемый, народ Израиля не рассеивался и не ассимилировался с другими этносами. Народ, который подарил человечеству Библию, прорастает сквозь время. Принадлежность к евреям даёт Борису Фабриканту моральное право говорить от их имени. Но этому праву нужно соответствовать масштабом таланта и степенью понимания. 

Еврею главное веселье – погрустить

и в стену плача упереться лбом,

и, помня Бога, думать о былом,

еврей о будущем не помнит. Чья вина,

что на пути еврея ждёт стена,

и яма плача с сорванной землёй,

как с содранною кожей,

покрыть не может детской плоти божьей?

Как спрятать их надёжней, наконец,

хотя бы в дыме, вот они плывут,

и скрыты очертания телец,

и над землёй летают, навсегда

там, где дожди и прочая вода,

как будто небо это детский пруд,

омытые от дыма не видны,

прозрачные взлететь не могут выше,

пока все не отмолены, мы дышим,

мы дышим ими, стоя у стены

В этом стихотворении Борис берёт высокую смысловую планку. В начале – удивительный оксюморон «еврею главное веселье – погрустить». Затем ещё один парадокс – «еврей о будущем не помнит». И всё это понятно широкому кругу читателей: прошлое так огромно, что невольно перевешивает будущее. Катарсис наступает, когда автор говорит о маленьких детях, погибших в нацистских концлагерях. Даже если бы в книге было только одно это стихотворение, его было бы достаточно, чтобы осветить тему. 

Что выделяет стихи Бориса? Особенности его личности. Ведь все мы, в той или иной степени, пленники своего мировоззрения. Личностный взгляд на мир утверждает нас в той или иной эстетике. Кто-то больше сосредоточен на мире вещей, том, что можно увидеть и потрогать руками. Кто-то, наоборот, «не от мира сего», по-шагаловски парит в небе, тяготеет к беспредельному. Герой Бориса Фабриканта, с одной стороны, крепко стоит на земле, а, с другой, обладает редкой способностью смотреть на события с высоты птичьего полёта.  С высоты своего времени, с высоты своего интеллекта. Это не раздвоенность, это пребывание в двух разных мирах – вещественном и духовном.  Это и придаёт его произведениям  глубину. Он – поэт-философ, близкий к стоицизму.

А жизнь идёт, течёт, буровит,

И ты плыви!

Увидишь, время рыбу ловит,

И ты лови.

Мы сами – время, мы минуты,

Секунды – наша чешуя.

И мы ещё блеснём кому-то

Со дна ручья

Борис Фабрикант – поэт чуткий и внимательный к внутреннему строю души. Наряду с экзистенциальной наполненностью своих произведений, он очень подробен в бытописании. 

Горячее молоко, сода и мягкий мёд, 

масло плывёт, как желток, островком.

Этот рецепт со мною живёт, 

впитанный с маминым молоком.

Если простуда, гланды, можно лежать-читать, 

в школу ходить не надо, туда-обратно.

Но одеяло к печным изразцам прижать,

чтобы теплом накрыть меня старым ватным.

Подробности из детской жизни делают книгу Бориса Фабриканта тёплой и проникновенной. В «Еврейской книге» много дум, общих для всех народов. Как остановить убегающее мгновение, «притормозить» его, запечатлев на листочке бумаги?

В юности мгновения записывал 

На бумажке, время и число, 

В новогодний вечер. Думал числами

Прикрепить к судьбе. Но, как весло,

Обтекла вода, загрёб, и каплями

Утекли и время и клочки.

Всё склевала жизнь, как лисы с цаплями,

Хоть не разжимал я кулачки.

И загадывай, и не загадывай,

Знать не стоит долю наперёд.

Прошлое, как в память ни заглядывай,

Всё равно никто не разберёт.

Можно «прикрепить» память к конкретной дате – но, по большому счету, это ничего не меняет. Прошлое утекает вместе со всеми своими датами. Выветривается дух, и, глядя из будущего, приходится домысливать настоящим сбежавшее, как молоко с плиты, прошлое. Все эти взаимоотношения между временами – священная алхимия Бориса Фабриканта. Неизменно у поэта одно: душевная – от слова «человечность» – составляющая его воспоминаний. 

Атмосферный столб прошлого не давит на Бориса. Наоборот – он, как старатель, выискивает там крупицы золота, которое никогда не падает в цене. Всё, так или иначе, восходит к памяти. К пониманию памяти. Можно, конечно, поднять архивы старых газет и выяснить, что происходило в этот день в стране и в мире. Однако всегда ли пересекаются орбита происходящего в мире  с орбитой внутреннего мира поэта? То-то и оно. Можно ставить под стихотворением произвольную дату – даже из будущего. Цифры имеют значение только для внутренней хронологии произведений данного автора.

У Бориса существует особое понимание возраста человека, сравнительной ценности каждого возрастного периода. В юности, например, «количество впечатлений важней, чем понимание их». В юности есть понимание целостности мира, которое впоследствии утрачивается благодаря тому, что начинаем всё анализировать. Помните, пушкинский Сальери говорит о своём творчестве: «Музыку разъял как труп». То же самое, в сущности, происходит с человеком при переходе из детства во взрослую жизнь. Вот ещё один поэтический экскурс в годы детства:

вкус томившейся каши под пледом,

там за светом слова сходят следом.

Только в сумрачной мастерской

не такой позабытый покой,

нет компота из ревеня, 

нет печёного, Красной Москвы.

Но услышу к исходу дня

часовые отсчёты совы

не разбуженному ночничку.

И сплетаются запах и звук,

возвращаются в замкнутый круг

и к младенческому родничку

Эти стихи чем-то напоминают мне прозу Пруста. Мыслимо ли, чтобы Пруст, помимо эпопеи «В поисках утраченного времени», написал бы ещё и что-то вроде «еврейской книги»? Вопрос риторический. Уже это сравнение показывает нам грандиозность того, что сделал в своей новой книге Борис Фабрикант. В «Еврейской книге» Борис создаёт ретроспективную летопись жизни своих предков. Это попытка осознать вечно текущую жизнь на большом временном отрезке, длиной в несколько человеческих поколений. Лирика прорывается в эпос. И, естественно, еврейская тема острее звучит именно сквозь призму многих поколений, тысячелетий существования национального самосознания, этнического развития. Поэт достигает такой степени пронзительной правды, что местами его откровения не уступают по степени воздействия блокадному дневнику Ольги Берггольц. Книга у Фабриканта получилась эмоциональная, написанная на большом накале переживаний. 

Когда б родился я немного раньше

Во Львове, где рождён немного позже,

Увидел бы как гонят по брусчатке,

рвут платье с мамы, смех, бьют сапогами

и бьют отца, волочат на коленях,

подняться больше папе не дают,

Как вижу нынче в давней киноленте.

Мы позже жить приехали во Львов,

Прошла война и не было погромов,

Я вырос и родил своих детей,

За эти годы жизнь переменилась,

Немало видел городов и стран.

И где бы ни был, нипочём не знаю,

Когда опять погонят по брусчатке,

Швырнут и больше не дадут подняться,

Ползти заставят к смерти на коленях

Уже совсем от мамы далеко,

А с матерей сорвут бельё и платья

И будут снова убивать детей.

И я не знаю, где это начнётся

Тема, которую взял поэт, огромна. Многие стихи Бориса – словно прыжки в прошлое, своё собственное, своего рода, своего народа. Автор приходит к выводу: исход евреев из Египта продолжается до сих пор. 

Борис Фабрикант не боится ставить перед собой большие творческие задачи. Порой они пересекаются с идеями наших прославленных классиков. Но уровень образного мышления позволяет ему видеть сюжетные линии и отображать их в своём творчестве. Человек – изнанка вселенной – сам по себе больше любой произвольно взятой темы. Мысль парадоксальная, но как мне кажется, верная. Человек способен вместить в себя множество самых глубоких тем.

Фабрикант очень необычно заканчивает свои стихи. Не на выдохе, а на вдохе. Не на тонике, а на доминанте. Графически это выражено в отсутствии точки в последней строке. Это продлённое звучание стихотворения, фермата, как говорят музыканты. Марина Цветаева писала, что в стихах у неё есть «удар», подразумевая под этим сильный звук и заканчивающуюся на рифме мысль. Борис Фабрикант не «забивает гвоздь» рифмой в конце строки, а словно бы стремится выйти за пределы своего стихотворения – замедлением ритма, расширением смысла, уходом от конечности тоники. Словно бы не точка это вовсе, а двоеточие. Своеточие. Отсутствие знака – в сущности, самый новаторский знак препинания. При этом, хочу заметить, все другие знаки препинания выставлены автором аккуратно и к месту.

Лирика у Бориса идёт в унисон с мистикой и бытописанием. И ничего не чересчур: повествование гармонично и всесторонне. Творчество Бориса Фабриканта, поэта подробного и возвышенного, можно наблюдать сегодня в положительной динамике. В заключение хочется сказать вот о чём. Наряду с высокой сопричастностью всему важному и ценному, поэт – самостоятельная творческая единица. 

Я сам себе и родина и знамя.

Моя семья – отечество и кров.

Границ не строю. Разжигаю пламя –

Тепло друзьям, защита от врагов.

Помните, что сказал Данте в разгар войны: «Отныне я буду представлять партию самого себя». Это вопрос совести. Борис не побоялся дать своему детищу плакатное название. Это тоже зачтётся: писатель должен уметь брать на себя ответственность за каждое своё слово. А «Еврейская книга» – не только слово, но и поступок.