Игорь Михалевич-Каплан. Безусловно. Но, прежде всего, хочу Вас поблагодарить за возможность ответить на Ваши довольно сложные вопросы. Если говорить с точки зрения философии, помните, у нас в семидесятые годы было такое широкое понятие «физики и лирики»? Так вот, я как раз принадлежу к этим двум творческим категориям одновременно, ибо у меня два образования: техническое и гуманитарное. И работал я всю свою жизнь то в одной, то в другой областях. И то, и то для меня интересно. Например, как вы правильно заметили, на моих глазах и в моем присутствии, работали и творили такие выдающиеся личности, как гениальный украинский актёр Богдан Ступка (мы жили рядом во Львове, были соседями, я ходил на спектакли по его приглашению), наша семья дружила с Евгенией Семёновной Гинзбург, автором «Крутого маршрута» и матерью писателя Василия Павловича Аксёнова, с которыми неоднократно пересекались наши пути-дороги, в том числе и в эмиграции. За свою долгую жизнь я встречался, так скромно скажем, с сотней выдающихся деятелей культуры, науки и искусства. Перечислим только несколько имён: скульптор Эрнст Неизвестный, писатель Сергей Довлатов, поэты Булат Окуджава, Иосиф Бродский, Иван Елагин и масса других людей. Каждый из них – яркий талант, отдельная звезда или планета. Мне в жизни просто повезло. О некоторых из них я написал очерки или эссе, где описывал свои наблюдения об этих личностях. Хочу ещё упомянуть совсем необычного человека – Юрия Гагарина, первого космонавта мира, с которым провёл время во Львове во время советско-чехословацкой недели культуры и дружбы. В беседах с ним меня поразил его интерес к молодым деятелям искусства. Сам он был удивительно скромным человеком.

И. М-К. А вот так. Я не был диссидентом. Но когда арестовали и посадили моего малознакомого молодого поэта за «антиобщественную» деятельность, а у него было двое детей и жена, мы каждый месяц собирали по пять рублей и передавали инкогнито семье. Мне было десять лет, когда умер Сталин. Моя мама рыдала. Я подошёл к ней и спросил: почему ты плачешь о «чёрной собаке» (так Сталина называли в нашей семье). Она ответила: «Да не о нём я плачу, боюсь, чтобы не было ещё хуже!». Когда мою маму вызывали в КГБ и расспрашивали про моего исчезнувшего отца, она требовала, чтобы его нашли и он платил алименты на детей (он же в это время затерялся с польскими беженцами и уже был на Западе). Весь ужас от сознания того, что моих дедушку и бабушку по материнской линии сожгли во время погромов живыми в синагоге, а дедушку и бабушку по отцовской линии в Освенциме, в Польше. И многое, многое другое, всего не перечислишь, формировали мой внутренний мир и палитру чувств. И это всегда было со мной.

И. М-К. Конечно, это очень индивидуально. Я помню, как мы с мамой ехали на трамвае № 12 от нашей улицы Нечуя-Левицкого до Высокого Замка с двумя мамиными приятелями, знаменитыми украинскими писателями Петром Козланюком и Ярославом Галаном. Они меня спросили, какие у меня оценки в детском садике. Мама, опередив меня, ответила: «Двойка по математике и пятёрка по пению». Они долго смеялись. Помню, как я был в пионерском лагере, бродил по окрестным загородным полям и ко мне прибилась огромная немецкая бездомная собака-овчарка. Моя пионервожатая Галина Львовна спросила, шутя: «А что она умеет делать?» На что наша публика стала фантазировать, чтобы оставить её с нами: стирать, убирать, готовить и т.д. А я искренне сказал: «Сторожить!». И собаку нам оставили. Первое творческое счастье, которое я испытал, была моя заметка в стенной школьной газете о собаке, которую я нашёл и спас. Это был мой первый писательский успех. Меня все хвалили. А вот такая история. В шестом классе нам задали сочинение, за которую я получил двойку. Мало этого, учительница по русскому языку позвонила моей маме и пожаловалась, что я списал сочинение. Мама на этот счёт промолчала, хотя точно знала, что я не списываю чужое… Через много, много лет, когда я узнал, что моя учительница заболела, я пришёл её навестить в больницу. Её окружали детки, такие, которые были как я когда-то. А перед этим по радио передали очерк, который я написал о ней: «Моя учительница заболела…». Боже, как она рыдала при всех. «А я ведь тогда не поверила, – говорила она, – что ты умеешь писать». Это была самая большая творческая похвала в моей жизни.

И. М-К. Небольшой сборник «Филадельфийская находка», которую я издал, состоит из статей, так или иначе связанных с именами Анны Ахматовой, Жака Липшица и Амедео Модильяни. Среди них интервью Натальи Гельфанд "Филадельфийская находка" со мной, художниками Юрием Крупой и Виталием Рахманом. В статье впервые высказано предположение, что Анна Ахматова стала супермоделью для скульптур Амедео Модильяни и Жака Липшица. Идея "находки" родилась в Филадельфии и связана с судьбами двух скульпторов. Их работы собраны в музее Barnes Foundation, во многом благодаря стараниям мецената и промышленника, филадельфийца Альберта Барнса. Статья Беллы Езерской "След человеческий" посвящена этой теме. В издание включены короткие биографические сведения всех трёх деятелей мировой культуры – Ахматовой, Модильяни и Липшица. Короткий отзыв на "Филадельфийскую находку" высказал известный художник Сергей Голлербах. Статья знаменитого литературоведа Бориса Филиппова "Анна Ахматова" напрямую, вроде бы, не связана с конкретной темой "находки", но глубокий анализ творчества великой поэтессы был небезынтересен читателю, ибо вся книга – дань её поэзии и таланту. 

И. М-К. Прежде чем ответить на этот вопрос, зададимся определением, что такое мастерство? Это от Б-га, то есть талант. Мастерство может со временем только совершенствоваться или увядать. А вот школа – это интересное явление. Школу создаёт или один человек или группа единомышленников. Школа приобретает родственные черты у её участников. Это, например, может быть философия, эстетика, формальные черты и так далее. Что касается лично меня, я бы отметил моё увлечение древнееврейской литературой на современный лад: мотивы лирика царя Давида, Соломона, и вообще, древнееврейские псалмы, молитвы, песнопения. Очень важную роль играют философские мотивы и идеи. Критики иногда отмечают у меня лапидарность стихосложения и краткость – это от влияния японской и вообще восточной поэзии и литературы. А вот музыкальность – это просматривается влияние славянских языков: прежде всего украинского, русского, польского и т.д. 

И. М-К. Мне кажется в вечности. Искусство – это и прошлое, и настоящее, и будущее. Мы учимся у прошлого, экспериментируем в настоящем и мечтаем о будущем. Искусство, повторюсь, заложено в вечности. Восприятие искусства одно из прерогатив человека. Оно может учить, наставлять, приносить наслаждение. Но оно может и разрушать, если оно на службе, например, диктатуры или тоталитаризма. Когда-то Пикассо сказал мудрое изречение: «Искусство ложь, но эта ложь учит нас понять истину и правду». Что-то в этом роде. Ещё одно достоинство искусства – невероятное наслаждение при его создании. Творец при создании ценностей искусства и радуется, и страдает одновременно.

И. М-К. Вот тут-то, мне кажется, и подвох в этих вопросах. А может быть, это моё личное качество. Я не люблю развлекательное искусство, как например кабаре или шоу. Это не моё. Я люблю драму – Шекспир мой драматург. У меня был курс по Шекспиру в институте. Театр, музыка – мои слабости. Но я не буду плакать или смеяться в зале. Хотя и дома у телевизора тоже. Я буду страдать, если увижу жестокость, разрушения, потери человеческих жизней, но буду радоваться, если побеждает разум. справедливость, правда. Я не был диссидентом, но никогда и ни при каких условиях не позволял себе лживого служения искусству и литературе. И это не красивые слова. Я помню, будучи уже на Западе, корреспондент какого-то Радио, спросил меня, почему я уехал из страны, то я искренне ответил: «Я хотел оторваться от советской действительности». И это было правдой.

И. М-К. Честно говоря, я люблю любую музыку, если она настоящая, талантливая. Это и классика, джаз, народная, кантри и т.д. Но из композиторов предпочитаю Шопена с его щемящим чувством потери родины, тонкой лиричностью природы, ну и скажем романтизмом. Его мелодии, особенно Первый концерт всегда со мной, всегда в моем сердце. Могу заметить, что нет хорошего поэта без любви к музыке. Я всегда дружил с композиторами. Помню такой случай. Меня пригласил на свою репетицию концерта львовский композитор Богдан Янивский, который писал для театра и кино. В какой-то момент он остановил репетицию и спросил у меня: «Как тебе?». И я ответил: «Вот там-то и там-то что-то не так». Его члены оркестра возмутились, мол он консерваторию не оканчивал, а ты его спрашиваешь. На что он ответил. «Да, он не учился в консерватории, но он Поэт». Это был самый большой комплимент. Я читал ему свои стихи, но они тогда ещё не публиковались.

И. М-К. Мне кажется, понятия «личность» и «зрелость» – разные. Часто бывает так, что человек есть личность, но к зрелости ещё не пришёл. Я помню, как познакомился с Владимиром Высоцким. Это было в Киеве, он снимался в каком-то фильме на Довженковской студии. Мне говорят: «Познакомьтесь, пожалуйста, это Володя. Я отвечаю: «Игорь». Мы улыбаемся друг другу, я смотрю на него. Вроде бы обыкновенный человек, ничего особенного. Но вдруг чувствую, что передо мной личность. Как говорится, на лбу написано. Потому что он был одновременно и поэт, и композитор, и актёр. Всё вместе. А вот, например Сергей Довлатов, сразу же производил неотразимое впечатление: высокий, красивый, хорошо сложенный, с резкими чертами лица, с необыкновенным чувством юмора. Конечно, это ещё и среда. Например, в Новосибирске, где я прожил шесть недель, будучи в командировке, встретился с такими необычными личностями, как Майя Плисецкая, которая там ставила балетный спектакль, детской писательницей и поэтессой шотландского происхождения Елизаветой Стюарт, которая меня опекала и кормила, композитором Альфредом Шнитке, который там выступал на каком-то музыкальном фестивале и т.д. А вот небольшая, но интересная история. Моей маме редакция газеты, где она работала, поручила взять интервью у генерала, зам. командующего округа. После интервью генерал сказал, что у него жена писательница и он хочет их познакомить, и что шофёр отвезёт её на обед. Сказано – сделано. Дамы познакомились и понравились друг другу. Но ответно мать её не пригласила к нам домой. И она решила прийти сама, без приглашения. И была ужасно сконфужена, когда увидела бедность обстановки, изморозь на стенах, четырёх явно голодных детей, короче жуткую бедность. С тех пор она стала меня приглашать к себе домой, подкармливала, читала мне книги на иностранных языках, учила немного музицировать. И стала моей наставницей. Она учила меня хорошим светским манерам, рассказывала сотни интересных историй и опекала во всём. Мне кажется, это она заложила во мне личность за что я ей очень благодарен до сего дня.

И. М-К.  Да, можно, если у тебя одиозная цель. Кого-то обольстить, влюбить, добиться расположения и т.д. Но в общем случае, обаяние– это врождённое чувство. Это должен быть человек, с которым легко общаться, иметь позитивные деловые отношения. У человека такого типа должна быть хорошая энергетика, как говорится лёгкость бытия, доброжелательность. Я помню, как меня и моего друга Мишу Гусева, специалиста по восточным культурам, пригласили на обед (Миша получил полный обед, я же только сэндвич) к Далай-ламе XIV в Питсбурге. Это один из тех редких небожителей, который полностью меня очаровал: обаятельный, одетый проще простого, на босу ногу, с огромным чувством юмора, с умением коротко и легко высказать довольно сложные вещи. Для меня это было примером врождённого обаяния.

И. М-К. Это интересный вопрос. Я бы ответил, и да, и нет. Я живу в Манхэттене. Пройдя три, четыре квартала, я могу услышать десять-двадцать разных языков. Но общий – всегда английский, который я обожаю. Вот этот английский снимает напряжение непонимания. На каком уровне этого английского я общаюсь, это уже другая история. Я помню, когда я только приехал, мои друзья дали мне какие-то дорогущие билеты на обед со знаменитыми американскими писателями. И я пошёл…  С двух сторон сидели писатели, которые пытались со мной разговаривать. Кто эти писатели были, я не знаю до сих пор. Я только улыбался. Потом они перестали задавать вопросы, не получая ответов, и уже, как и я, только улыбались. Это было приятно и вежливо, а еда была довольно паршивая.

И. М-К. Я бы сказал – да. Например, не есть неизвестное тебе блюдо. Не переходить улицу в неположенном месте. Из звонков, поступающих в течение дня, выбирать только те, где не просят у тебя денег: партийные волонтёры, полицейские, религиозные общественные организации и тому подобное. Интуиция особенно помогает, когда проигрываешь в лотерею. Не спешить туда, куда тебя пригласили на точное до минуты время. Очень осторожно обращаться с деньгами, когда у тебя просят их одолжить, особенно на день-два. Ну, и так далее, примеров много.

 

И. М-К. Преимущества городской жизни, это всё противоположное сельской жизни.

И. М-К. Меня особенно удивляет человеческая глупость. Всё остальное я могу объяснить, другое дело правильно или неправильно.

И. М-К. Да, я верю, и я большой поклонник чудес. Сама жизнь – это чудесно. Перерождение человека – это целое поле чудес. Наша вселенная – бесконечная и непонятная. Разве это не чудесно – жить в огромном многомиллионном городе на пятнадцатом этаже. Как это удивительно смотреть спектакли и концерты у себя на диване. Видеть своих друзей на широком большом телеэкране. Каждый месяц, не работая, получить пенсию-зарплату в банке. Да и много других замечательных чудес.