(1909-1989)

Лидия Алексеевна АЛЕКСЕЕВА (в замужестве Иванникова, урожденная Девель; 7 марта 1909, Двинск – 27 октября 1989, Нью-Йорк). Алексеева вошла в русскую поэзию как мастер тонкой пейзажной миниатюры. Детство прошло в Севастополе. Мать, чья девичья фамилия Горенко, – родственница Ахматовой. 

В 1920 г. вместе с родителями эмигрировала в Константинополь. 

В середине 1922 г. переехала в Болгарию, оттуда – в Белград. В Югославии окончила русскую гимназию и Белградский университет. Преподавала сербский язык и литературу в белградской русской гимназии. Стихи писала с детства. Печататься начала в 1930-е годы в русских журналах, издававшихся в Югославии, участвовала в белградском русском кружке «Новый Арзамас». В 1944 г. уехала в Австрию. Жила в беженском лагере, описанном в ее рассказах. С 1949 г. – в Нью-Йорке, где в течение многих лет работала в славянском отделе Ньюйоркской публичной библиотеки. Первый поэтический сборник («Лесное солнце») вышел в 1954 г. За ним последовали книги «В пути», «Прозрачный след», «Время разлук» и «Стихи».

После переезда в США печаталась в журналах: «Возрождение», «Грани», «Современник», «Литературный современник», «Новый журнал», «Мосты», в альманахе «Перекрестки» / «Встречи». Участвовала в трех самых известных зарубежных поэтических антологиях: «На Западе» (1953), «Муза диаспоры» (1960) и «Содружество» (1966). 

*  *  *

Встречный поезд в нежданном споре

Победил, провеял, умчал –

И опять несется цикорий

У обветренно бурых шпал.

Словно в сердце железным градом

Рухнул мир, покинутый, мой…

И сказала девочка рядом:

«Мама, мама, хочу домой!»

Но тихонько вздохнула мама,

Развернула ей шоколад:

«Этот поезд бежит всё прямо,

Не умеет идти назад!».

*  *  *

Холод, ветер… А у нас в Крыму-то

У кустов – фиалок бледных племя,

И миндаль, как облако раздутый,

Отцветает даже в это время,

Там, над морем. А у нас в Стамбуле

По террасам над Босфором синим

На припеке солнечном уснули

Плети распущенные глициний, –

Разленились. А у нас в Белграде,

Хоть ледок еще по лужам прочен,

Но вороны с криком гнезда ладят,

И трава пробилась у обочин

Тех тропинок… А у нас в Тироле

Мутный Инн шумит в весеннем блеске,

И в горах, где дышится до боли,

Зацветает вереск и пролески.

И стоит сквозной зеленый конус

Лиственницы нежной на пригорке.

До нее я больше не дотронусь.

Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке...

ЯЛИК

Там, где лодки на причале

Чуть поводят сонным дном,          

На песке смоленый ящик

В блеске черном и тугом.

Бьет о берег влажным хрустом

И назад шипит прибой.

Теплый воздух пахнет густо

Высыхающей смолой.

Пахнет сочно, пахнет звонко, –

Черным блеском говоря

Сердцу чайки и ребенка,

Ялика и дикаря.

 СКЛЯНКИ НАД БУХТОЙ ЗНАКОМОЙ…

Склянки над бухтой знакомой,

Чайки, дельфины, буйки…

Дом, называемый «дома»,

Многим домам вопреки.

Запах полыни, арбуза,

Моря, смолы и тепла,

Где босоногая муза

Первой подругой была.

Помнишь, стояли с тобою,

Муза, в идущей волне?

Рифмы, как шелест прибоя,

Свежие, плыли ко мне.

В бухте играли дельфины,

Черным мерцая горбом…

Странно с далекой чужбины

Глянуть в разрушенный дом.

Слышишь, сквозь грохоты шквала,

Видишь, за безднами вод, –

То, что разрушено, – встало,

То, что умолкло, – поет. 

ДАЛМАЦИЯ

Здесь море дышит тяжкой синевой –

В текучих блестках солнечного крапа

Над ним обрыв рыжеющий. С него

Агава свесилась когтистой лапой.

Всё то же небо знойно–голубое

В зубцах, в бойницах крепостной стены,

А там, внизу, – то белый взрыв прибоя,

То миг солоноватой тишины.

И в тишине – прозрачный, легкий звук

Далекой песни, тающий, как эти

Живые брызги на песке столетий,

Как горизонта синий полукруг.

МОЙ ТИРОЛЬ

Дыханьем пью твой ветер, высота,

Что облаков касается крылами…

Здесь так прозрачно солнечное пламя,

А тишина блаженна и чиста.

Лишь медный колокольчик иногда

Бренчит внизу переходящим звоном,

Там, по уступам, по зеленым склонам,

Где ползают далекие стада.

А здесь, у солнцем выбеленных пней,

Где низки травы и цветы их дики, –

Коралловые бусинки брусники

В ладони собираются моей.

И, как монах, что шепчет древний стих,

Роняя четки струйкою янтарной, –

С молитвою простой и благодарной

Тебе, Господь, я посвящаю их!

ДОМ НА МАНХЭТТЕНЕ

Над двором, прямоугольной бездной,

Тусклый дом безрадостно возник,

Перечеркнут лестницей железной,

Словно неудачный черновик.

Но за мутью всех незрячих окон,

Слой над слоем и из года в год,

Кто-то вьет свой человечий кокон,

Кто-то плачет, курит и поет.

Чье-то сердце там упрямо бьется,

Чьи-то в копоти цветут мечты…

А на дне бетонного колодца

Бродят одичалые коты.