Воспоминания об Александре Алоне

  СТИХОСЛУЖЕНЬЕ 

    Саша АЛОН появился в Чикаго весьма неожиданно дождливым ноябрьским вечером 1984 года. Наспех набранные сообщения о его концерте были развешены в русских районах чуть ли не в день самого выступления. Алон тогда был не так уж широко известен: в нью-йоркской русскоязычной прессе о нем промелькнуло несколько заметок, в основном в разделе хроники, и было опубликовано несколько его стихотворений. Это уже потом, несколько месяцев спустя, о нем появятся большие статьи, будут широко печататься стихи и песни – только, к горькому сожалению, уже «постфактум», в траурных рамках...

   А тогда в промозглость осеннего города приехал парень, о котором мы знали лишь понаслышке да по отрывочным фактам биографии: бывший москвич, офицер Армии Обороны Израиля. Воевал. Объездил полмира, поет под гитару об Израиле и войне. В тот вечер на концерт Алона, проходивший в фотостудии, пришло совсем немного людей. (А почти 20 лет спустя на Вечере памяти Алона в Чикаго в большом зале не было пустых мест.) Я помню и знаю, однако, что те, кто были на выступлении Саши осенью 1984-го, ушли с того концерта завороженными – Алон уехал тогда из Чикаго достаточно быстро, а его появление потрясло всех присутствующих надолго. Мне, тогда семнадцатилетнему, живущему, с одной стороны, реалиями жизни обыкновенного американского подростка, а с другой – делающему первые шаги в писании русских стихов, появление Александра Алона показалось откровением. Через несколько месяцев Саша трагически погиб на Лонг-Айленде.

    Александр Алон родился в Москве в октябре 1953 года, а уехал из нее в Израиль в 1972 году в возрасте восемнадцати лет. Уехал один. Ведущую роль в этом решении, как он рассказывал, сыграли пережитые в отрочестве столкновения с проявлениями антисемитизма и, как следствие этих коллизий, пробуждение национального самосознания. 

    Первые письма Саши из Израиля в Москву были полны восторга. Израиль стал его жизнью, переживаниями, болью и, наконец, его творчеством. Осознание своей принадлежности к народу Израиля останется у Алона навсегда, и не возникнет сомнений по поводу принятого решения. В одном из писем в Москву, рассказывая о Войне Судного Дня он пишет: «...Это моя земля... Я навсегда останусь здесь, и ее судьба станет моей судьбой». Мысли и переживания, связанные с этой войной, победа в которой досталась Израилю дорогой ценой, возымели результат, ставший неотъемлемым и, вероятно, самым важным в жизни Александра Алона. Саша начал серьезно писать стихи и петь некоторые из них под гитару. 

    Начиная с 1982 года, совмещая свои обязанности офицера резерва Армии Обороны Израиля с работой и творчеством, Александр Алон стал часто бывать в Соединенных Штатах, а чаще и больше всего – в Нью-Йорке. Особенностью его выступлений была обязательная камерность – в небольших аудиториях, в частных домах, на природе. 

    …Мне не хотелось бы подробно останавливаться на деталях того, что произошло в одном из лонг-айлендских домов февральским вечером уже далекого теперь 1985 года. Скажу только, что в дом, куда Саша пришел в тот вечер для того, чтобы петь свои песни и читать стихи, ворвались вооруженные бандиты. Верный своим принципам, он не повиновался их приказу лечь на пол лицом вниз и не двигаться, а безоружный, вступил с ними в схватку и был убит.

   И в завершение – несколько строк из его стихотворения, посвященного памяти Владимира Семеновича Высоцкого, чьим творчеством он восхищался, считая его своим учителем и навсегда оставаясь верным учеником и последователем. С горечью можно отметить, что эти строки Александра Алона звучат не только как гимн любимому поэту, но и как пророческое предчувствие своей собственной обреченности: 

Когда тоска умрет, когда зима растает,

Придет опять черед. Опять пора настанет 

Дышать и петь, и сметь, лететь упав на гривы. 

Володя, что нам смерть, пока другие живы...

                                               Чикаго