*  *  *

В стране побед и запоздалых слез

и время начинает течь обратно;

там никогда бы не воскрес Христос,

но мог распятым быть неоднократно.

Там на Голгофе хищная толпа,

которой казнь забавна и желанна,

легко решит, не утруждая лба,

кого распять, кому кричать "Осанна!"

Для достиженья цели хороши

все средства. Будет прав, кто дерзко смеет.

Но вышло, что клочок моей души

в ее земле увяз. Что делать с нею?

Хоть распадусь на несколько частей,

хоть разорвусь, самой себе не ровня:

то думаю, что нет ее святей,

то понимаю: нет ее греховней.

Но ток в крови родного языка

к себе приговорил, как к высшей мере.

Так далека сегодня! Так близка...

Нельзя понять. И нелегко поверить.

ЕВРОПЕ

Что же с тобой происходит, старушка Европа?

(рифму к тебе подберем, но озвучим не здесь).

Где твой великий, веками накопленный опыт?

Где твоя гордость, Европа, и, может быть, спесь?

Выросла ты из свивальника средневековья,

выпростав руки для скрипок, а душу – для книг.

Ты оплатила и черной, и алою кровью

все заблужденья и каждый прозрения миг.

Что же ты стелешься нынче под тень минарета,

тряпкой под ноги, сосудом ночным под кровать?

Это ли главная нашего века примета?

Надо ли храм возводить, чтоб без боя отдать?

Гус на костер поднялся и трудился Коперник

не для того, чтоб учебники слали в утиль,

но чтобы звезды светили сквозь заросли терний.

Вечные звезды, видавшие страшную быль!

Нет, не туда недреманным косишься ты оком,

не разобравшись, кто недруг тебе, а кто – брат.

Суд инквизиции в жесткой оправе Востока

нужен тебе? Ты получишь тогда шариат.

Будет Земля на слонах и китах – как угодно

этим фанатикам... Требуют – изобразим.

Видно, пресытившись трудно добытой свободой,

ты просвещеньем уже тяготишься своим

и, словно мусор, бросаешь все то, чем богата;

в этой беде лишь твоя, а не чья-то вина.

Девки продажные – те отдаются за злато:

ты-то, бедняга, за что? Не страшит ли цена?

Азия! Прежде там светочи были ума.

Их не вернуть, как озоновых дыр не заштопать.

Катит с Востока лавиной безглазая тьма,

ты же преступно светильники гасишь, Европа. 

ГОРОДОК

А мне не довелось увидеть деда

в глухом провинциальном городке,

ни двор его, облитый душным цветом,

ни маленькую пристань на реке,

где он стоял, быть может, у причала,

глазами провожая пенный след.

Так вышло, что война была сначала,

а я позднее родилась на свет.

Нет ни письма, ни снимка - все за краем,

куда ступить и заглянуть нельзя, 

накрыла темнота, и я не знаю,

быть может, у меня его глаза.

Дед был не стар, когда с женою рядом

упал в песок седою головой, 

но нету за кладбищенской оградой

на памятнике имени его,

и памятника нет, и нет могилы –

все заровнял железный ураган,

но я по тем дорожкам не ходила,

а больше по проспектам дальних стран.

Чтоб стала связь неодолимо кровной,

хватило малой капельки свинца,

и я своей не знаю родословной,

за исключеньем отчества отца.

Там из трубы исходит струйка дыма,

как будто из кувшина джин, гляди!

Но для меня всё меньше представимо,

что в дедов дом смогла бы я войти.

Его язык мне был бы непонятен

и непривычен жизненный уклад,

но сквозь листву мельканье светлых пятен

такое же, как много лет назад.

И городок, весною в белой пене,

зимой приняв покорно снежный плен,

стоит, уже слегка осовременен,

подштукатурен, в усиках антенн.

Покрыты черепицей новой крыши,

и в садиках такая благодать!

Но там никто мой оклик не услышит,

да мне, по сути, некого и звать. 

КОГАН, Гея, Бремен, Германия. Поэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1946 году в Риге. На Западе с 1995 г. Публиковалась в латвийской и германской периодике, альманахах, изданиях МАППа. Автор трёх сборников стихов.