Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home » Поэзия

2021- МЕЖИРОВА, Зоя

 АМЕНЕМХЕТ III

 

              Памяти египтолога В.В.Павлова

 
К зданью пройду переулком,
Где среди статуй и плит
В зале прохладном и гулком
Бюст фараона стоит.


Эхо звучит за шагами,
И посетителей нет.
Сумрачно. Лампы на камень
Льют электрический свет.


Древний безвестный ваятель,
Время тебе нипочем, –
Вот этот завоеватель
С непостижимым лицом!

 
Чтобы приблизиться, надо
Снова в пространстве суметь
Потустороннего взгляда
Действие преодолеть.

 
Вечность расставила сети.
Склепы песком замело.
Холодом тысячелетий
Плоские скулы свело.

 
Стесаны резко, жестоко.
Рот повелительный смел.
Мощь. Неподвижность Востока.
Скованность – страсти предел.

 
                *     *     *

 Как мелодию ведет незримо скрипка,
От которой в тишине бросает в дрожь,
Так загадочно звучит твоя улыбка,
Что таит она – вовеки не поймешь.

 
Как ты спрятался за ней неуязвимо,
Незамеченным оставив то, что мимо
Тут проходит на свету и в полутьме,
Затаив, что на душе и на уме.

 
Улыбнулся точно куросы* Эллады,
Губ растянутых блаженно-мягкий зной,
Чья загадка непроявленного взгляда
Завораживает вечностью слепой.

 
Словно свет непроницаемой природы
Льется эта неземная благодать.
На разгадку можно здесь потратить годы,
Только все же никогда не разгадать.


Я займу себя попыткою пустою
Заглянуть туда, где тайны сон глухой.
Оставайся там! Скрывайся за мечтою,
Что еще разъединяет нас стеной...

 *Куросы – статуи юношей с легкой улыбкой на лицах (греческая архаика)

  

                 *         *         *        

 
Что в мире грохочуще-городском,
С его подъездов стальными дверьми,
Жестоко ощерившимися
И непроницаемо-стылыми,
Все эти слова мои,
Осыпающиеся тебе на лицо
Шелестящими бабочками,
Перламутрово-легкокрылыми?

 

Да ты почти уже и не помнишь меня
В оглушительном лязге столицы,
В пронзительном гуле этом,
Не жалея о лете моем,
Так случайно и вскользь,
Мимоходом тобой задетом.

 
Что же чешуйчатые стрекозы мои
Ещё немеют в тягучем его полёте,
В потоке того нежаркого мая,
Изнемогая, ещё текут,
Слюдяные крылья свои
Над землей простирая, пластая?

 
В прозрачной этой струе
Не вздохов сквозит шуршанье, не ропот,
А невесомых снежных стрекоз
Шершаво-серебряный шелест
И тихий жемчужный шепот.

 
– Потуши, – говорю себе, –
 Задуй все ночные лампады бабочек,
снега стрекоз слюдяных смети,
Пора бы остановиться,
Пора опомниться,
Прекратить эту музыку,
Не надо ей дальше длиться…

 

– Защитись от нее,
Возведи высокую стену,
Закройся, воздвигни щит,
На землю вернись, в реальность,
Вся она не от сюда,
Меж нею и городом смутным
Такая дальняя дальность.

 
– Отпустите, – молю, –
Ведь город осенний спесив и глух,
И, к тому же, и хмур и мрачен,
А ее невесомый свет,
Безмятежный пыл
Почти в этих сумрачных днях утрачен.

 
Оттого и слова осыпаются
Сизой пыльцой мотыльков
И становятся тусклым пеплом
В перезвоне, летящем с церквей
Вдоль Солянки и мимо Покровки,
Густом, золотом, благолепном.

 
Спрячусь в страну полушарья другого,
На Боинге прочь улечу
От обиды, от нежности,
Жалящей остро, от боли,
От печали щемящей,
Чтоб больше не быть, не слоняться
 В капкане их улиц,
В их плотно зажавшей неволе.

 
Перелечу океан,
Закричу беззвучно,
Подранено, словно подбитая птица,
Доживать в пространствах
Далекой, безмерно простертой страны,
Где больше уже ничего не случится.

 
Под холодной длинной иглой
Её ледяного сухого наркоза
Заспиртую музыку,
К которой прильнули
Слепым забытьем перламутра
Все шелестевшие бабочки,
Все шуршавшие льдисто стрекозы.

 
И тогда, через обморочный,
Через их заспиртованный сон,
Мглисто-гулкий, как долгое эхо
В бездонном проеме колодца,
Как ни в чем не бывало,
Сквозь раннее утро
Легко зазвонит телефон
И вечерний твой голос прольется.

 

                   *       *       *

 
Свет из дальних комнат светит слабо.
Переплеты стекол будто крабы.
Вечереет. День почти угас.

 
Тишина в посольском переулке,
И шаги по мостовой не гулки.
Нашей обязательной прогулки
Наступает неуклонный час.

 
Перед сном ребенку воздух нужен,
А иначе будет сон недужен.
Вот и ходим за руку вдвоем.

 
Осторожно, с воровской повадкой,
В окна, проходя, глядим украдкой.
Комнаты за шторой узнаем.

 
Та, что в плащик голубой одета,
Знает уже толк в наплывах света.
И теперь все прочее – не в счет.

 
Красота, что до сих пор таилась
И душе недавно лишь явилась,
Вряд ли ускользнет за поворот.
 

Вот в окне, как малая комета,
Вспыхнула ночная сигарета.
Кто-то за стеклом во тьму глядит.

 
В комнате густая мгла клубится,
Ночь нема, и тишина струится,
И луны сиянье холодит.

 
Дальше, мимо запотелых окон,
Сумраком закутанные в кокон,
Нá сердце лелея тайны след...
 
Этот свет...

         

        *          *        *

                                                   
Идея не постная, –
Чего-то же стою! - 
Я выбрала в крестные
Монаха-плейбоя.

 Рубаха фарцовая,
Джинсовая, синяя,
И родиной новою
Воркует Вирджиния.

 
Пустынными буднями
Вломилась непрошено,
А жизнь не закончена,
Да и не стреножена.

Московские новости
В звонках одноразовых.
Запуталась комната
В мелодиях джазовых.

Тоска забубённая,
Смертельная, адская.
Под солнцем с Атлантики
Судьба эмигрантская.

 Клокочет Америка
Грозяще и маняще.
У дальнего берега
Расплаты ристалище.

 
И в белом сиянии
Строгого рая
Взирают Архангелы,
Нимбы склоняя.

 

СКВОЗЬ ПРЕДВЕЧЕРНЮЮ ПРОХЛАДУ...

 
Нет уже прошлой жизни,
Как нет сгоревшей дачи под Москвой,
Где так часто бывала в детстве,
Где летом жили бабушка с дедушкой,
Где играла с Валечкой,
Трагически нелепо погибшей в ранней юности,
С которой варили суп из лепестков ромашек
В игрушечных, крохотных кастрюльках,
Примостившись у прогнившей,
В несколько ступенек лестницы,
Ведущей на огромную круглую террасу
Деревянного старого дома,
Сложенного из толстых потемневших бревен,
Так удивительно пахнувших,
Чей запах воскрешал все детали,
Казалось, ускользающие навечно.

 
Наше самое любимое время – сумерки.
Когда загораются их огни,
Мы садимся на велосипеды
И сквозь предвечернюю прохладу
Едем по дороге к полю,
А потом –
Сворачиваем на лесные тропинки
Между дачами.
Там уже зажглись желтые лампы
В окнах и над дверьми.
Мы едем, переговариваемся, смеемся
И никуда не торопимся.
Наши души уже никогда не забудут
Этих вечерних прогулок.
Я буду их совершать и спустя десятилетия,
Во влажном тяжелом зное летней Вирджинии,
Где нет ароматов леса и поля,
Оставшихся на расстоянии десятков тысяч миль,
На другом полушарии.
 

Тихая, полуразвалившаяся,
Заросшая сторожка у леса.
Горьковатый запах шишек на участке
От готовящегося перед ужином самовара,
И долгие разговоры почти в темноте
На террасе перед сном.


Валечки уже давно нет
И сгорела наша дача у заросшей сторожки.
Время неминуемо течет.
И все же его нет,
Как нет и разделяющего нас пространства...

 
 

                             *       *       *

 Я увижу снег в горах, где в метелях спит сосна.
Там по склонам снежный прах вьется, кружит до темна.
 
Тянет вдаль фуникулер тонкую в туманах нить.
И такая тишина, что и слов не обронить.

Темный сруб всегда молчит. Звуками его не тронь.
В нем в камине на дровах весел пляшущий огонь.
 
У крутых безмолвных гор дни по-прежнему тихи.
Даже в книге на столе чуть заснежены стихи.

Под бесшумный снегопад ярки отсветы огня.
Лыжников цветной наряд все бледней в тумане дня.

 Поисковый пес войдет, снегом ветреным пропах.
Он сегодня отыскал потерявшихся в горах.

Шерсть густую отряхнет, цепью тяжкою звеня.
Ляжет мирно у огня, тихо взглянет на меня.

 И бесстрашен, и суров, знает, – всякий день в горах
У гряды седых вершин потонул, как след, в снегах.

 В облаке тепла и сна помнит – гор не покорить.
Ввысь скользит фуникулер, тоньше тающая нить.

От поленьев льется жар, угли тают горячо.
Я уеду в снежный стих, не дописанный еще.


МЕЖИРОВА, Зоя, Москва и Иссакуа, шт. Вашингтон. Поэт, историк–искусствовед, журналист. Родилась в Москве. Окончила искусствоведческое отделение МГУ. Дочь поэта Александра Межирова. Автор трех поэтических сборников. Публикации в журналах: «Новый мир», «Знамя», «Арион», «Юность», «Новый журнал» и др.