Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация

220913 Views
Home

2022-2023-ДУБРОВИНА, Елена. Маленькая тайна.

Елена ДУБРОВИНА

МАЛЕНЬКАЯ ТАЙНА

Рассказ

Солнце медленно выходило из-за облаков, стараясь растворить их в своих лучах. Наконец, устав от борьбы с упорными солнечными лучами, облака потихоньку рассеялись, и поток оранжевого солнца пролился на землю, еще слегка покрытую тающим весенним снегом. Был конец марта, и после затянувшейся зимы первый теплый день растопил грязные сугробы, оставшиеся после февральских заносов. Но дорожки парка уже были расчищены, и веселые люди в распахнутых пальто радостно вдыхали теплый, весенний воздух. 
Я присела на скамейку, любуясь переливами солнечных лучей на поверхности голубого озера. Спокойно и величественно серебрилось оно почти у самых моих ног. Где-то вдалеке показалась цепочка утиного семейства, вышедшего на свою обычную прогулку. Залюбовавшись этой картиной, я не заметила, как кто-то удобно устроился на скамейке возле меня. Мои мысли прервал мужской голос, совсем близко. Голос был громкий, но очень приятный, несколько мелодичный, с какими-то извиняющимися нотками.
– I am sorry to bother you. All benches are occupied. I hope you don't mind1.

Я уловила едва заметный русский акцент и повернула голову, чтобы взглянуть на незнакомца. Рядом со мной сидел пожилой мужчина импозантной наружности. Темная куртка была расстегнута, вокруг шеи обмотан длинный серый шарф.
– It is too hot, – пожаловался он, разматывая свой длинный шарф2.
— Мне кажется, что Вы говорите по-русски. Не так ли? – поинтересовалась я, не отвечая на его вопрос. 
Мужчина почему-то очень обрадовался. 
– Да, русский язык мой родной. Приятно услышать русскую речь в этом захолустье. Я ведь живу в Америке давно, с начала семидесятых. А Вы?
– С конца семидесятых, – ответила я, заинтересовавшись моим неожиданным собеседником.
Так завязался наш долгий разговор. Между нами пролегла какая-то весенняя дорожка тепла и взаимопонимания. Было ему на вид лет 80, а может быть, и меньше, так как по его голосу и молодцеватой осанке было трудно определить возраст. Было в его внешности что-то отдаленно знакомое, даже как будто неуловимо родное. Я заметила, что и он внимательно смотрит на меня, как бы стараясь что-то припомнить. 
Небо полностью очистилось от облаков, поднялся южный ветер, который слегка рябил так недавно еще спокойную поверхность озера. Чем-то обеспокоенная утиная семья вышла на берег и быстро засеменила вдоль озера, пока не скрылась из виду. Вдали были слышны только отрывочные и тревожные крики матери-утки, нарушающие тишину еще не пробудившейся природы.   
Мое одиночество было нарушено, и недавнее чувство спокойствия сменилось неожиданным чувством разочарования и любопытства. Неожиданно для меня мой новый знакомый снова заговорил, не обращаясь ко мне, а так, будто бы разговаривал сам с собой, стараясь что-то припомнить."Может быть, именно любопытство к чужим жизням влияет на наше отношение к собственной жизни? Уметь выслушать другого, вникнуть в суть его рассказа, задать нужный вопрос – дано не многим. Слушать собеседника еще недостаточно – надо еще и услышать его» – подумала я."
– У каждого человека есть в жизни тайна, которую он прячет в самой глубине своего сознания, хоронит как пепел, в котором еще теплятся угольки памяти. Он думает, что все сгорело, ушло в небытие, но та материя, из которой состоят наши чувства, готова вспыхнуть вновь от легкого прикосновения мельчайшей искры. Иногда в бессонную ночь человек возвращается к ней, этой тайне, и она снова погружает его в прошлое, приносит боль давно пережитого. Желание разрушить старое и на его пепле построить новую жизнь преобладает, но и гложет, потому что, разрушая старое, можно навсегда убить тот лучший момент твоей жизни, который никогда не повторится. А иногда… – он на минуту задумался, – а иногда, вдруг случается, что-то знакомое промелькнет в воздухе, в пейзаже, в прошедшей мимо тебя женщине, и все прошлое вдруг поднимается на поверхность сознания, захлестывает, и ты чувствуешь, что задыхаешься. Так и сегодня…, – он снова помолчал и, внимательно посмотрев на меня, продолжал, – вы напомнили мне мое прошлое, женщину, которую я когда-то любил. Есть вещи в жизни, которые нельзя забыть. Бывают раны, которые не затягиваются. Боль, которая не утихает. Образы, которые не стираются. Встречи, которые невозможно вычеркнуть из жизни. Мечты, которые не свершились по вашей собственной вине. Знаете, есть такое прекрасное слово – «гордость». Вот эта самая «гордость» и помешала мне быть счастливым. Хотите послушать?
Он опять повернулся ко мне, и я заметила, как погрустнели его глаза, будто тень прошлого заволокла их оболочкой воспоминаний. Я не успела ответить, как он заговорил снова, будто забеспокоившись, что я могу отклонить его предложение, встать и уйти, оставив его со своей, так никогда никому и нерассказанной тайной. Он продолжал, обращаясь ко мне. Голос его стал чуть-чуть глуховатым, иногда он переходил почти на шепот, будто боялся, что кто-то еще может подслушать его тайну.
– Шел 1947 год. Я только что вернулся в Ленинград из армии и поселился у старой моей тетушки, в коммунальной квартире, как сейчас помню – Невский 88, кв. 17. Я не спросил вас, откуда вы? 
– Да, да, я тоже из Питера и жила когда-то, правда всего несколько лет, в том же доме, только в квартире 13, этажом ниже.
– Странное совпадение, – сказал он задумчиво и, помолчав несколько секунд, продолжил свою историю.
– Комнатка у тети была маленькая, продолговатая, с одним окном, выходящим на большой двор. Стояли в комнате две узкие кровати, стол и два стула. Тетушка моя была старенькая, часто плакала по ночам, громко всхлипывая и что-то бормоча. Семья наша вся погибла в начале войны в Белоруссии, где жили мои родные. Всех расстреляли, до единого – только она одна и спаслась чудом. Поступил я сразу же учиться в Холодильный институт, хотя всегда мечтал о журналистике. Но дело не в этом. 
В двух кварталах от нашего дома, на Невском проспекте, была студия фотографии, находилась она в подвале четырехэтажного старинного здания. Витрина студии была почти на уровне земли, но окно было большое, и в окне этом выставлялась только одна фотография. Вот от этого лица я не мог отвезти глаз. Помните биографию Александра Грина – он тоже полюбил женщину, фотографию которой увидел в витрине. Описать лицо этой женщины невозможно. Его надо было видеть – тонкие черты лица, густые, волнистые волосы и глаза, глубокие, печальные, проникающие прямо в душу. Не я один любовался этой фотографией. Она как будто притягивала к себе людей – столько было в лице этой женщины одухотворенного, неземного и трагичного. Я мечтал ее найти. Но как? Зайти в фотоателье и спросить – я стеснялся, хотя и проходил мимо почти каждый день. Наконец, я уговорил моего друга сделать это за меня. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что она работает именно в этой самой фотографической мастерской. Два дня я проходил мимо, не решаясь зайти. Мужество покинуло меня, и я превратился в настоящего труса, хоть и вернулся с войны с медалями за отвагу. 
Холодные, зимние сумерки медленно вечерели. На Невском кое-где зажглись уличные старые фонари, сохранившиеся еще со старых времен. Пошел мелкий, искрящийся снежок, прилипавший к фонарям. Снежинки кружились вокруг, как маленькие светлячки, пока их не отогнал порывистый ветер. Я долго шел пешком и потому изрядно замерз в своей военной шинели. Проходя мимо студии, я заметил, что в ней еще горит свет, хотя шел уже девятый час вечера. Я сбежал по маленьким, крутым ступенькам и распахнул дверь. Свет в помещении был тусклый, и я не сразу ее увидел. Она стояла ко мне спиной, перебирая или упаковывая какие-то снимки. «Здравствуйте», – сказал я, испугавшись своего собственного взволнованного голоса. Женщина обернулась, и глаза наши встретились. Они сомкнулись только на долю секунды, но я увидел в них чистый, ясный свет и тень грусти, и какую-то глубокую печаль. Что-то больно кольнуло в сердце. Я молчал. Молчала и она, все еще удивленно смотря на меня, такого позднего и неожиданного посетителя. Я хотел что-то сказать, но не знал, что нужно говорить в таких случаях. «Извините», – произнес я и без всякого объяснения, открыл дверь и, взбежав по крутым ступенькам, вышел на улицу. Глупо, не правда ли? Но я был тогда еще очень молод и не опытен. Я остановился возле витрины, задумавшись. К моему удивлению, я вскоре услышал стук закрывающейся двери. Подняв голову, я увидел, что она стоит возле меня и улыбается. 
– Чем же я вас так напугала? 
Я растерялся и тут же выпалил: 
– Я просто познакомиться хотел. Можно?
– Можно, – сказала она просто и протянула руку, –Марина.
Вот так мы и познакомились. В этот первый наш вечер мы долго гуляли по Невскому проспекту, потом повернули на Литейный, обошли круг и снова вышли на Невский. Расставаться не хотелось, но стало уже темно и холодно. Редкие прохожие торопились укрыться от пронизывающего, зимнего ветра. Она жила недалеко от меня, в Поварском переулке, и я проводил ее домой. Казалось бы простая, банальная история любви двух одиноких людей, переживших войну и потери. Но не торопитесь с выводами. Ведь любые чувства и обстоятельства имеют разные оттенки. Обстоятельства…. Какое ужасное слово.… В нем содержится столько всяких оттенков и значений, – он долго молчал, устремив взгляд на гаснущую поверхность озера. Наконец, собравшись с мыслями, продолжал.
– Марина была замужем. Сейчас, вспоминая каждую деталь наших встреч, я думаю, что недостаточно понимал ее, не пытался понять. Муж ее в то время работал директором какого-то военного завода в Минске, и виделись они очень редко. Она вышла замуж не по любви, еще до войны, когда не было ей и 18 лет. Отец настоял – или он, или уходи, я, мол, тебе больше не отец. Во время войны родился сын, родился мертвым. Мы встречались уже почти год. Последнее время я заметил, что Марина часто глухо покашливала, на все мои просьбы обратиться к врачу, только отмалчивалась. Я умолял ее разойтись с мужем. Она обещала, только не говорила когда. Как-то зайдя к ней в студию, я увидел его – невысокого роста, немного лысоватый, с хорошей доброй улыбкой и пухлыми, как у ребенка губами. Если бы вы только видели, какими глазами смотрел он на Марину. Меня охватило дикое чувство ревности. Я понял в эту самую секунду, что женщина, которую я любил, не принадлежала мне. Она могла исчезнуть из моей жизни в любую минуту. Больше всего было обидно, почему она не сказала мне о приезде мужа, почему скрыла? Я повернулся и выбежал из студии. Всю бессонную ночь я думал о Марине, о наших отношениях, и решил не видеть ее, пока она сама меня не позовет или расстанется с мужем. Я данное себе слово сдержал и целую неделю выдерживал характер, неся с достоинством свою, так называемую «гордость». Но выдержать больше недели я не смог. Возвращаясь в пятницу вечером с занятий, я увидел в ее лаборатории тот же едва мерцающий свет. Постояв несколько минут в раздумье, я сбежал по крутым ступенькам и распахнул дверь, столкнувшись в дверях с незнакомым мужчиной в больших, толстых очках. Я был ошеломлен.
– А где Марина? – почти прокричал я, разочарованно глядя на этого толстого, незнакомого человека с желчной ухмылкой.
– Она здесь больше не работает. «Я вместо нее», –сказал он неприятным, как мне показалось, даже писклявым голосом, глядя на меня через толстые стекла очков.
Я был раздосадован.
– А как я могу ее найти? – почти прохрипел я.
– Помочь не могу, молодой человек, — ответил он уже более дружелюбно, — если адрес знаете, попытайтесь найти ее дома.
Я выбежал из студии расстроенный. Неужели она уехала с мужем? На звонок в ее квартире долго никто не открывал, пока, наконец, не выползла маленькая, сгорбленная старушка.
– Нет здесь такой, не живет, – сообщила старушка недовольным, разбуженным голосом и захлопнула дверь. 
Прошел месяц, я метался, я ждал…. Я надеялся, что она вернется.… И, наконец, только через два месяца я получил от нее письмо в конверте без обратного адреса. Она писала, что была больна, почти при смерти, что у нее нашли туберкулез, и муж увез ее на лечение в Крым. Просила не искать… забыть. Писала, что будет всегда помнить и любить…. Я перечитывал ее письмо каждый день, пытаясь найти между строк ответ.… Если любила, почему уехала, почему не сказала, что тяжело больна. Тетушка моя видела мои страдания и, не выдержав, села как-то рядом, взяла за руку, я и рассказал ей все. Она долго молчала, а потом, вытерев рукой вдруг скатившуюся слезу, сказала:
– Я ведь тоже потеряла любимого человека. Расстрелян он был немцами еще в 42-м. Понимаю, как тяжело терять. А почему потерял ее – отвечу – оба вы были слишком гордые. Не хотела она говорить тебе о своей болезни, боялась, что не поймешь и бросишь, а мужу доверилась, вот он ее и увез лечиться. Спас он ее, и потому она с ним и осталась. Видно, человек был хороший. Да, ведь и ты, увидев ее с ним, исчез. Гордость и ревность победили любовь. Может быть, она ждала…. Кто теперь знает…
Он замолчал. Молчала и я.… Почему-то вспомнилась мама, всегда молчаливая, сосредоточенная и грустная. Уже десять лет, как не стало ее… угасла она медленно… было больное сердце. 
– Я ведь так никогда и не женился. Все ее искал… 
Он неожиданно достал толстый бумажник, вытащил старую, потертую фотографию и протянул мне. На этом выцветшем, коричневом снимке он стоял под высоким деревом в форме военного летчика, лицо серьезное, задумчивое. А рядом стояла тоненькая девушка в длинном, цветном сарафане, счастливая и улыбающаяся. Летчик смотрел прямо в камеру, обнимая ее одной рукой за талию. На другой стороне была надпись «Ленинград, 1947 год».
Я узнала ее сразу…. Мама всегда бережно хранила этот снимок в альбоме с другими, дорогими ее сердцу старыми фотографиями. Здесь была другая мама – веселая, молодая, святящаяся изнутри счастьем. Мужчина мало изменился – то же благородство в лице, глубина взгляда и доброта.  
Я думала о маме, о ее судьбе. Почему я так мало знала о ее прошлом? Наверное, потому, что мама никогда ничего о себе не рассказывала. Она редко улыбалась, и на ее прекрасном и загадочном лице лежала печать постоянной грусти. Была она не только красива, но и талантлива. После ее смерти я нашла в ящике письменного стола тетрадку ее неопубликованных стихов. На обложке стояло посвящение – всего две буквы «А. П.». Я перебрала в голове всех наших знакомых, но никого с такими инициалами найти не могла. Помню, что на все мои вопросы мама отвечала: «Не спрашивай… это мой секрет.… У каждого человека должна быть в жизни своя маленькая тайна».
Я задумалась, а когда снова обернулась к незнакомцу, его уже не было рядом…. Он медленно спускался по тропинке к озеру – высокий, прямой, он шел, опустив голову, видимо, о чем-то думая. Солнце почти опустилось за горизонт, высвечивая на поверхности воды розовыми и желтыми лучами длинную, узкую дорожку. Заходящее солнце слепило глаза, и мне казалось, что он идет по этой странно освещенной дороге куда-то за горизонт, в бесконечность, унося с собой ту маленькую тайну, которую так глубоко хранил все эти годы…

Елена ДУБРОВИНА, Филадельфия

Примечания:

1 Извините за беспокойство. Все скамейки уже заняты. Надеюсь, что вы не возражаете.
2 Слишком жарко.