ТАНЕЦ ШАМИЛЯ

   

 Мне было тогда лет семь, а ей, пожалуй, около девяти.

Звали ее Галочка, со своими родителями она приехала в Детское Село, где мы жили, из Пятигорска. Я уже знал тогда, что Пятигорск находится на Кавказе, где высокие горы и где живет особенные люди. И, действительно, Галочка отличалась от нас, белобрысой, светлоглазой детворы Северо-Западной части России. Смугленькая, с карими глазами и темными волосами, она слегка прихрамывала на левую ножку, но была всегда весела, предприимчива и сразу же стала вожаком нашей маленькой группы мальчиков и девочек. «Ребята, я вам сейчас станцую танец Шамиля». Взяв цветной платочек, Галочка махнула им и стала медленно приседать. Сев на землю и плавно раскачиваясь в ту и другую сторону, она поводила платочком над головой. Такой девочки и такого танца я никогда еще не видел и сразу же влюбился в Галочку из Пятигорска. Моя влюбленность заключалась в том, что я ходил насупившись, очень робел и конфузился в ее присутствии, а она, уже маленькая женщина, знала это и со мной по-детски кокетничала. Перед нашим домом был большой сад с клумбой и деревянными скамейками. Там мы играли в жмурки или просто дурачились. Но Галочка принесла нам что-то новое: «Ребята, я сейчас зажмурюсь и отвернусь, а вы станьте в самые красивые позы, и я потом скажу, какая лучше всех». Мы взбирались на скамейки и изображали самые красивые позы. Галочка открывала глаза, смеялась и выбирала самую лучшую. «А теперь я снова зажмурюсь, а вы станьте в самые некрасивые позы». Мы снова взбирались на скамейки, корчили страшные рожи, выворачивали руки и поднимали ноги, и Галочка, со смехом, выбирала победителя. Всем было весело, и мы всегда ждали Галочку в нашем саду.  Но вот уже несколько дней подряд Галочка не появлялась, и мы узнали, что она заболела и лежит в больнице. А потом, несколько дней спустя, нам сказали, что Галочка умерла. До сих пор помню название ее болезни – скарлатинозная ангина. Моя мать взяла меня на ее похороны. 

И вот тут в моей памяти какой-то пробел. Помню, как мы зашли в больничный двор, где поодаль стояло небольшое каменное здание, 

из которого шел очень дурной запах. «Это мертвецкая», – объяснила мать. А дальше всё смутно. Теплое северное лето было 

уже на исходе, я стоял, рассматривая носки своих ботинок, видел траву, но ничего не чувствовал, находясь в каком-то отупении. Не горевал, не плакал. Осенью я поступил в школу и сразу во второй класс, так как бабушка научила меня читать, писать и четырем действиям арифметики. Началась новая жизнь, появились новые друзья, и я позабыл Галочку из Пятигорска. И вот только сейчас, на склоне лет, как это всегда бывает у стариков, детство и молодость снова всплывают в памяти, причем так ясно, так четко.  Задаю себе вопрос: как повлияла на меня смерть моей первой любви? На первый взгляд – никак. Но вот странно, что после ее смерти я очень долгое время ни в кого не влюблялся, хотя хорошеньких девочек вокруг было много. По-настоящему я снова влюбился уже в девятнадцать лет, и это было уже что-то совсем другое, зов пола, начало взрослой жизни. Понимаю сейчас, что танец Шамиля и наши игры в красивые и некрасивые позы было мое первое знакомство с эстетикой, с живой красотой. Конечно, у нас были книги с картинками, я видел, в иллюстрациях, красивых царевен и принцесс, в журнале «Нива» воспроизведены были картинки французских художников, изображавших обнаженных нимф и богинь, наконец, подростком я ходил в Русский музей, видел «Последний день Помпеи» Брюллова и «Фрину» Семирадского, но всё это было чем-то «потусторонним». Прошло много лет, я стал художником, и теперь понимаю, как много дали мне эти детские впечатления и игры. Человеческая фигура, жесты, манера двигаться точнее определяют человека, чем лицо. Говорят, что глаза – зеркало души. Неправда. Недаром в стихотворении Заболоцкого сказано, что глаза – «два обмана». Глаза лгут, а тело – никогда. Вспоминая Галочку, скажу, что я тогда не знал, кто такой Шамиль.  Но разве это важно? Незнание дает свободу воображению, а знание его убивает. И вот на старости лет я понимаю, насколько детство предопределяет дальнейшую жизнь человека, и я благодарен Галочке из Пятигорска за всё ею мне данное.

НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ

    Перебирая в памяти слышанное мной в юности, я вдруг вспомнил одну невероятную историю. Конечно, то были слухи, ходившие по городу Детское Село в конце двадцатых годов прошлого века. Однако многие люди утверждали, что такая история действительно произошла в нашем городе. За давностью лет я не могу вспомнить все ее детали, но все же постараюсь передать ее, придав моему рассказу некоторый художественный оттенок. 

   Начну с того, что в нашем городе жил тогда один молодой еще человек, назовем его Иваном Ивановичем. Наружности он был самой обыкновенной, невысокого роста, слегка скуластый, черты лица маловыразительные. По профессии счетовод, он работал в каком-то кооперативе. Жена его, назовем ее Машей, тоже простая русская женщина, служила в каком-то предприятии в качестве помощницы заведующего. Бездетная еще пара, они жили в маленькой комнатке большой коммунальной квартиры и вели спокойный, скромный образ жизни законопослушных советских граждан малого достатка. 

    И вот вдруг, как гром с чистого неба, пришла Ивану Ивановичу повестка явиться в местное отделение НКВД в такой-то день и час. Супруги, естественно, не на шутку перепугались. С чего бы это?  В назначенный день Маша даже на работу не пошла, сказала, что больна. Мужа перед его уходом перекрестила, а сама уже думала – не вернется он домой, и что вообще с ними будет. 

    Целый день сидела дома, дрожа от страха. Но вот, часа в три по полудни, муж вернулся, но какой-то сам не свой. Взгляд блуждающий, на губах странная улыбка. 

– Ванечка, что с тобой? 

Но Ванечка молчит и только странно улыбается, будто немного помешался. В комнате Маша снова спрашивает, что с ним, а он молчит. Но потом заговорил, от волнения немного заикаясь. 

– Маша, я – яп-понский принц…

– Что? Ванечка, родненький, успокойся, приляг, а я врача вызову.

– Да нет, Маша, я – японский принц!

Маша в слезах, не знает, что делать. 

Иван Иванович в конце концов рассказал жене, что произошло. Пришел в отделение, приняли вежливо. Вопросы.  Имя, отчество, 

фамилия, год рождения, профессия. Кто родители? – Отца не помню. Мать – домохозяйка, умерла во время Гражданской войны. Воспитан был бабушкой, тоже ныне покойной. И вот тут следователь спросил: – А до того, как Ваша мать стала домохозяйкой, какая у нее была профессия? 

Иван Иванович замялся и ответил, что не знает. 

– А мы знаем, – сказал следователь, - танцовщицей она была.

А дальше вопрос: – В заграничные турне ездила?

– Не знаю. 

– А мы знаем, что она в Японии была!

Иван Иванович окончательно пал духом, решил, что японским шпионом объявят. 

Однако получилось совсем по-другому. Следователь сказал ему, что его мать гастролировала в Японии с группой танцоров еще до русско-японской войны и выступала перед японским кронпринцем, молодым тогда человеком. Кронпринц любил блондинок, позвал к себе молодую русскую танцовщицу, и произошел грех. Труппа вернулась в Россию, танцовщица оказалась беременной и родила мальчика, вот этого Ивана Ивановича. 

Прошли годы, и японский кронпринц готовился стать императором. Ему нужно было поэтому разыскать своих незаконных детей, коих было много, но только мальчиков. 

Каким-то образом кронпринц узнал о существовании своего отпрыска в Советском Союзе (японская разведка!) и предложил ему, как и всем другим его незаконным детям мужского пола, следующее: во-первых, отказаться от каких-либо претензий на трон японского императора, а во-вторых, поскольку в их жилах все же течет кровь японского кронпринца, им будет предоставлена небольшая пожизненная пенсия и право переселиться на жительство в Японию. 

На этом история с Японским принцем заканчивается.

Что стало с Иваном Ивановичем и Машей, никто сказать не мог. Известно стало, что они оставили свою комнатку в коммунальной квартире, но куда они переехали, – неизвестно. Может быть, в Японию, а может быть, на Колыму. 

Всё же эта невероятная история заслуживает быть упомянутой, ведь она – одна из легенд Детского Села, и жаль было бы, если бы она совсем пропала.

  

                                                                                                                                                                                                           Нью-Йорк

ГОЛЛЕРБАХ, Сергей Львович, Нью-Йорк. Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 году в Детском Селе. На Западе с 1942 года.  Автор нескольких книг, включая: «Свет прямой и отраженный», 2003; «Нью-Йоркский блокнот», 2013. Член Американской Национальной Академии Художеств, Американского Общества Акварелистов и др. Представлен во многих музеях и галереях США и Европы.