Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Связь времён-10 выпуск-СИНЕЛЬНИКОВ, Михаил

      В КАЖДОМ ЗВУКЕ


                Пьеса

Народов ссыльных горький говор
Уж не смущает местный люд,
И наготовит этот повар
Ещё немало острых блюд.

Помрёт – к тянь-шанским пенным рекам
Из обомлевших лагерей
Уйти удастся хмурым зекам,
Но не из памяти моей.

Какая долгая дорога!
Какая пьеса! Водевиль,
Где мизансцен еще так много…
Какой пролог, какая пыль!

Простой или духовной жажды,
В ней будут муки, и в пути
Все ружья выпалят однажды,
Но актов более пяти.


              Дорога

Стал самый долгий путь отрезком.
Сквозь пыль аула и села,
По городам и перелескам
Твоя дорога пролегла.

И все тропинки, магистрали
И перевала облака
Слились в одно и ею стали,
Она, и вправду, далека.

Вдогонку мчится крутень пыли,
Летит навстречу быстрый снег,
И эти годы лишь продлили
Из сада детского побег.


         Перед осенью

Уже мечты не о Париже,
Мелькнули Рим и Амстердам,
И, тем сильней, чем старость ближе,
Влечёт к начальным городам.

Возможной стала невозможность,
Но та арычная вода
Той жизни простоту и сложность 
Уже несла через года.

И ведь родителей могилы
Земных чудес важней стократ,
И там сейчас - ещё в полсилы -
Пошёл чуть слышный листопад.

И всё пронзительнее жалость,
И всё нежней моя печаль,
И желтизну, и побежалость
Той южной осени мне жаль.


                Восток

Набить узор на медном блюде чёткий,
Списать хадис*, чтобы в пути везло,
И выпечь хлеб, иль починить подмётки,
Нож выковать – повсюду ремесло.

Вот соль земли, чья убывает сила!
Искусство ваше близится к концу.
Но жив огонь… Как руки опалило
И пекарю и златокузнецу!

Есть цех воров с уменьем не попасться,
Цех астрологов по календарю,
Цех сказочников – слушай сладкогласца!
Есть цех поэтов – я ещё горю!



* Хадис – изречение Мухаммеда, передаваемое из уст в уста от
 первого услышавшего.


                          *  *  *   

Ислам. Костёр. Ночной призыв к оружью.
Вопящих джиннов хохот и тоска.
Блуждать в песках и пить мочу верблюжью,
Въезжать с победой в крепость из песка.

Так жизнь пройдёт, петляя по барханам.
И смерть в пути от жажды… Вот когда
Цветением своим благоуханным
Тебя обдаст и оживит джидда.

Под сенью пальм волшебно-тиховейных
Впредь испытаний для блаженных нет,
И девственницы плещутся в бассейнах,
И преподносят отроки шербет.


                 Синхрония

С письмом в руке застывшая голландка
И нежный с лютней женственный лютнист…
А в Венгрии дела идут не гладко,
Разбойничий звучит по чащам свист.

Любимую Веласкес пишет пряху,
И тянется хмельниччины резня,
Карл возлагает голову на плаху,
И вся толпа ликует, гомоня.

Индусов косит чёрная зараза,
Над Рейном золотятся облака.
Спиноза, оторвавшись от алмаза,
Швыряет муху в сети паука.

В Стамбуле новоявленный мессия
Надел чалму, поцеловал Коран.
Возникла из Московии Россия,
Гудит раскол, внезапный, как буран.

А здесь, в степях, нашествие калмыков,
Улыбка Будды и великий джут.
Примчалась к юртам конница, погикав.
И рубят молча, и угрюмо жгут.


    Читая Иосифа Флавия

Когда Мессию заждались,
Признать случается в дурмане
Его сияющую высь
В хозяйственном Веспасиане.

Всю бездну предстоящих лет 
Презрев, как марево пустое,
Завёл он платный туалет,
Как император, умер, стоя.

Конечно, жаден и тяжёл,
Того затмил он и задвинул,
Кто в это мир уже вошёл
И даже временно покинул.


          Мои знакомые

Я помню: при первом знакомстве со мной
Мою недалёкость Иуда
Облапил с улыбкой своей озорной.
Дана безвозвратная ссуда.

В лесах мне встречался апостол Андрей,
Однажды со мной Магдалина
В слезах говорила о жизни своей
И витиевато, и длинно.

На странные встречи мне в жизни везло,
Я видел, как часто на лица
Жестокие клейма кладёт ремесло,
И сызнова повесть творится.

Я знал Иисуса. В темнице семь лет
Провёл он за недонесенье.
И льётся, не меркнет немыслимый свет.
Я верю в его воскресенье.


                    *  *  *

На Пасху царь, устав от поцелуев
С гвардейцами, застывшими стоймя,
И веянье весеннее почуяв,
Уединялся в комнатке, дымя
Припрятанной в черкеске сигареткой,
Потом большую рюмку выпивал
И думал, что в стрельбе прославлен меткой –
Вон сколько галок сбито наповал!
Что малой кровью бунт остановили,
Что Теффи упоительно мила,
Что жаден Витте и коварен Вилли,
Что лишь Матильда радовать могла.
Что Симанович – плут, и надо строже
Быть с ними всеми, что в юдоли сей
Нет никого злосчастнее, и всё же
Царём тишайшим будет Алексей.


            Семейная память

Опохмелившись вихрем после пьянки
И всё ещё томясь от первача,
История промчалась на тачанке,
Нещадно пулемётами стуча.

И хлеборобов буйная орава,
Как наважденье от цыганских карт,
Врывалась в сон Екатеринослава
И грабила управу и ломбард.

Был мальчиком, сидящем на заборе,
Мой будущий отец, и видел он:
Социализма золотые зори
Воспламеняют дальний небосклон.

Оплакивало «яблочко» трёхрядка
И выкупалось из тюрьмы жульё,
Повсюду бушевала Мать Порядка,
Который был ужаснее её.


           Авиация

Ляпидевский, Громов, Водопьянов,
Ваша слава больше не слышна!
Пропадая за грядой туманов,
Призабылись ваши имена.

Вы герои были без сомненья,
Но и сам восславленный нарком,
Вскинув руку, поднимавший звенья,
Отлетел в забвение рывком.

Реет Чкалов над двадцатым веком
В нетерпенье жадном и крутом.
Горяча любовь вождя к абрекам,
И пролёт простился под мостом.

Даже в моде бешеные риски.
В небесах тугие петли вьёт,
От лишённых права переписки
Отвлекая мысли самолёт.


               *  *  *
                                                 К.
Опасность чуя в каждом звуке,
Его – в чаду своих забот –
Из рук передавали в руки,
Из дома в дом, из года в год.

Спускали в подпол хлеб и воду,
Веля, чтоб стал и тих и нем.
Не от любви к его народу,
Скорей от ненависти к тем.

То «юнкерсов» промчится стая,
То цепью усташи пойдут,
И узнавал он, подрастая,
Громадность гибельных минут.

Был этот край других упрямей,
Ворочал скалы взрывов гром,
И партизанскими кострами
Мерцали горы под крылом.

И вырос он, и дочке-сербке,
Да, полукровке, передал
Былого страха привкус терпкий
И гнева огненный металл.


              *  *  *

Сильна усталость в этой аватаре,
А там вдали трепещут камыши,
Свистят, снуют, жужжат земные твари,
И отдых есть для временной души.

Под этим небом и меня оставьте,
И пусть растает в мириадах лет,
Как память о нездешнем астронавте,
Нелепой жизни выгоревший след.

Но чище карма в этих посещеньях.
Вдруг журавлей увидишь перелёт,
Уснёшь в цветах… Как молвил их священник:
«Степь отпоёт»*.


* Сказано оставившим в степи спутника Велимиром Хлебниковым,
 которого в Иране называли «Гуль-мулла» («Священник цветов»).