Skip navigation.
Home

Навигация

Связь времён 10 выпуск- ХВИЛОВСКИЙ, Эдуард

                  
                              ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я вернусь туда в мае, когда потеплеют печали
и пройдут поезда мимо кладбищ без новых крестов,
где любая причина моею была и в начале,
и в огромных архивах уже пожелтевших листов.

Там и числа цветут, и конверты, и двери, и крыши,
циркачи за углами, артисты на всех этажах,
и призвания всплеск поднимается выше и выше,
и легенды растут на нежнейших солёных ветрах.

Приближается взлёт. Для разбега готова рулёжка,
и моторы готовы, и в крыльях уже керосин.
Мы присели вдвоём вместе с тенью моей на дорожку,
и напутствия слово Иисус приготовил Навин.


             ВСЯ ЖИЗНЬ

Воспоминаний томный звук
бездумную наполнит синь
и заострит движенья рук,
и взгляды глаз, куда ни кинь,

и выйдет девочка на круг,
и мальчик разыграет поз
невидимую радость вдруг,
и поле полыхнёт из роз,

и штукатурка опадёт
с кирпичных тёмно-красных стен,
и песня в дом сама придёт
на постоянное совсем,

и дождь соцветья окропит,
и первый выпьет со вторым,
и неизвестность воспарит,
и пламя выйдет в новый дым.


                       БОДЛЕРУ 

Иным красотам я уж более не внемлю,
и черт их «абсолют» – сплошной иллюзион,
а истину любви подавно не приемлю
и более – другим бесстрастно поражён.
Его знавал и тот, кто дал мне наважденье
и нежные цветы осмысленного зла.
Идёт по всем путям иное поколенье,
такое же, как то, что жижа развезла.
О, ласточки отрыв и непорочных лилий
отчаянный секрет, и праведная мгла,
и леопарда рык, и зелени рептилий,
и молодая выпь, и быстрая пчела!
Здесь чисел двух бесшумный поворот
всё скажет тем, кто сам его найдёт.


              В ЦИРКЕ                                       

Из мусора, из сора и раздора,
из всех противоречий на земле,
рождается изысканная свора,
и дрессировщик вновь кричит «Алле!».

И публика неистовствует лихо,
как сути своры составная часть,
и громко в цирке не бывает тихо,
и клоун подтасовывает масть

и верховодит главным хороводом
в своём рифлёном, красном колпаке,
подстёгивая действо сильным словом
и жезлом в раззадоренной руке.

Оркестр дует в медь и в деревяшки,
контрольный залп из пушки гасит свет,
в соитиях чернил и промокашки
ярятся оба слова – «да» и «нет».

Вдали Дали смеётся и рисует
своих изображений рококо,
а суд верховный ржёт и не балует, 
чтоб всем казалось: как здесь всё легко.

Приходится мириться и с подсветкой,
и с клеткой, и с замками, и с ключом,
и с тем, что всё густое станет редким, – 
а редкому густое нипочём.

И вот на круг выходят чудо-кони:
на белом – прокурор, с ним – приговор,
а в дальнем, обозначенном загоне
уже восходит пламенный костёр.

В нём всё плюс то, что только подгорело
и очень скоро полностью сгорит
за дело или даже против дела, – 
ведь это цирк, и в нём живёт пиит.


                  *  *  *

Явился ангел среди ночи,
и голубые его очи,
указывали на вокзал.
Но он ни слова не сказал.

Промчалось время лет вокзала,
метель дорогу облизала, 
истлел заказанный билет,
а ожидаемого нет:

есть вмятины от попаданий,
два талера, мешок страданий,
две удочки и два полслова
без объяснений и улова.