Семь сонетов ШЕКСПИРА

в переводе Николая ГОЛЯ

                            7     

Пройдут года, и – следует смириться

С бессильем поэтической тщеты –

Мои стихи предстанут лишь гробницей,

Хранящей прах отжившей красоты. 

Пусть воплощу с подробностями всеми

В стихах своих твой истинный портрет, 

«Такого, – молвит будущее время, –

В прошедшем нет и в настоящем нет».

Всем скажут выцветающие строчки,

Что, плоть воображенья теребя,

Болтун-старик во лжи дошел до точки.

Но если сын родится у тебя, 

Ты вечно будешь жить, причем вдвойне: 

Внутри моих сонетов и вовне.       

                            23

Подобно неумехе-лицедею,

Забывшему на сцене нужный стих,

Или тому, кто, в гневе свирепея,

Теряет чувства от избытка их, –

Перед тобою мой язык смолкает,

И я немого делаюсь немей,

И кажется – любовь ослабевает

Под грузом силы собственной своей.

Но ты же видишь: остаются взоры.

Они верней, чем сотни слов подряд.

Я говорю ясней, чем тот, который

Меня красноречивее стократ.

Раз есть глаза, излишни рты и уши:

Глазами говорю – глазами слушай. 

                                 26

Ты царствуешь в любви, я – только данник,

И скромный мой сонет (куда ж скромней!)

В твой тронный зал вступает как посланник

С верительною грамотой моей. 

Мой долг велик; гонец гроша не стоит:

И наг, и бос, и немота во рту.

Твой добрый взгляд, надеюсь я, прикроет

И немоту его, и наготу.

Из драгоценных тканей будет скроен

Тогда наряд изысканный его,

Чтоб стало ясно: я и сам достоин

Улыбки звезд, вниманья твоего. 

До той поры – любовью поклянусь! –

Я во дворце твоем не появлюсь. 

                            35

Всё хорошо, не мучайся, винясь.

Есть свой червяк и в сладостном бутоне, 

Шипы – у роз, в ручье прозрачном – грязь,

И тучи на лучистом небосклоне,

И сам я против истины грешу,

Идя в стихах на мелкие уловки, 

И, обвиняя, оправдать спешу

Поступок твой негожий и неловкий,

С тебя снимаю рифмами вину

И лепечу: «Да что там… Да куда там...»

Так, словно объявив себе войну,

Из прокурора стал я адвокатом

И признан буду – суд неумолим! –

Мой сладкий вор, подельником твоим. 

                           81

Ты или я, я или ты – не знаю,

Кто раньше в мир отправится иной, 

Но, в этих строчках мирно пребывая,

Ты в памяти останешься живой.

Не то, что я: меня забудут сразу,

Едва успеют яму забросать,

А ты в прозрачном саркофаге глаза

Предстанешь пред читателем опять.

На берег дней грядущих лягут сходни, 

И к памятнику строк моих сойдут 

Те, кто еще не рождены сегодня,

Когда уже рожденные умрут. 

Ты никогда не обратишься в прах,

Дыша любовью на чужих устах.

                            82

Ты не давал зароков и обетов

С моею Музой быть наедине

И волен посвященья всех поэтов

Выслушивать с моими наравне.

Твой ум и облик совершенством схожи.

Чтоб их воспеть, талант мой слишком мал.

Я знаю это сам; так отчего же

И не искать тебе иных похвал?

Давай, ищи! Но помни, что покуда

Творцы искусных новомодных строк 

Готовили изысканное блюдо, 

Я честно описал тебя, как смог. 

Тем надо кожу умащать помадой, 

Кто малокровен. А тебе – не надо.  

                           97

Была разлука наша, как зима.

Седой декабрь, дыханьем не согретый, 

Царил повсюду, разрасталась тьма,

Лес оголился… А ведь было лето.

Но я его не видел и, увы,

Не радовался осени, чреватой

Приплодом, как большой живот вдовы,

От вешнего покойника брюхатой. 

Я думал: да кому они нужны –

Потомки, обреченные сиротству –

Ведь без тебя и птицы не слышны,

А запоют – приобретает сходство

Их щебет с плачем, и листва с берез

Слетает прочь, предчувствуя мороз.