В каком-то перестроечном году Валентина Алексеевна впервые приехала в Петербург и, проигнорировав осмотр некоторых туристических объектов, пришла в Пушкинский Дом. Дело было летом. В июле – августе в Институте русской литературы традиционно наступает коллективный отпуск. В Рукописном отделе – цель посещения В. А. – остаются один–два дежурных сотрудника, хранилища опечатаны, читальный зал закрыт. Валентину Алексеевну интересовала картотека Анатолия Дмитриевича Алексеева – многотысячный карточный свод – роспись журналов начала ХХ в., где печатались литераторы, многие из которых в последствии уехали или были высланы из России.*  А тема эмиграции всегда была больной в жизни Вали (такое обращение не фамильярность, а исполнение настойчивого требования В. А.), и поэтому пристально и вдумчиво изучаемой.

Визит не дал результатов – официально архив закрыт, к тому же картотека недавно получена (библиограф Анатолий Дмитриевич внезапно скончался осенью 1990 г.), не пронумерована, не описана. Так что при первом знакомстве Пушкинский Дом встретил Валю неприветливо.

       Валентина Алексеевна ответила на это по-своему. Вернувшись в Филадельфию, она выслала в подарок нашей библиотеке антологию «Берега» и несколько выпусков «Встреч», даже не упомянув в сопроводительном письме о полученном отказе. Рассказала мне об этом много позже.

       К тому времени я работала в отделе недолго. Годы были тяжелые, Институтом почти ничего не издавалось, так что на этом уровне ответить на подарки было нечем. Но впервые появилась возможность издавать что-либо за свой счет. И я послала Вале с благодарственным письмом свои две первые книжечки стихов. Мгновенно пришел по авиапочте ответ, в котором Валя просила у меня для «Встреч» неопубликованные стихи. Надо признаться, что печатаюсь я в периодике мало – есть у меня глупый принцип (полученная в молодости прививка, которая сильно действует вопреки рассудку) – никогда никуда не предлагать своих стихов, но и не отказывать, кто бы ни предлагал их опубликовать. Признаюсь, Валиному предложению я обрадовалась. Так состоялось наше заочное знакомство, которое переросло в многолетнюю дружбу. Установившаяся сердечная переписка позволила мне в декабре 1999 г. пригласить Валю на международную научную конференцию по эмиграции «Культурное наследие российской эмиграции 1917–1939 гг.». 

       Приглашенных и даже приславших доклады было немало, а вот приехавших и проживавших в России в дни заседаний за свой счет – много меньше. Академия наук профинансировала только издание сборника статей по теме конференции, Валина называлась «Пути-дороги Андрея Седых». Ее приезд для меня был радостным чудом. Оргкомитет, конечно, выбирал дешевые отели, щадя затраты гостей. Вале выпало жить в гостинице на улице Чайковского, на 4 этаже без лифта, в обшарпанном, весьма прохладном номере, без каких-либо удобств. Номер стоил 20 долларов в сутки. Когда мы вошли в него первый раз, убожество и дешевизна удивили гостью. Я чувствовала себя крайне неловко, но в тот вечер уже ничего не могла изменить; на следующее утро приехала с решимостью переселить Валю в более комфортабельное жилище, но к моему удивлению, она категорически от этого отказалась и продолжила не без усилий взбираться на четвертый этаж. В тот приезд, как и в последующие встречи, мы много гуляли – благо постоянный маршрут был красивым: от Института через Дворцовый мост, по набережной Невы до Летнего сада, затем по Фонтанке до гостиницы – и разговаривали обо всем, больше – о литературе серебряного века и ее творцах.

      Кажется, именно в этот приезд мне удалось экспромтом устроить небольшой Валин литературный вечер на Думской улице, где тогда располагался Русско-Балтийский информационный Центр БЛИЦ. Слушателей собралось немного, человек пятнадцать–двадцать, но это были неслучайные, пишущие люди.

       Тогда же мы стали свидетелями аномального для нашего города природного явления – зимнего наводнения. Валя, вернувшись в Филадельфию, написала об этом стихотворение: «А в Петербурге было наводненье…».

       В трагическом для США 2001 г., через три недели после террористического акта, я по Валиному приглашению оказалась сначала в Нью-Йорке, затем в Филадельфии, Вашингтоне, опять в Филадельфии. Это была незабываемая поездка, хоть и не очень продолжительная – дней пятнадцать.

      Мы встретились в Принстоне. Там же было назначено свидание с одним из авторов «Встреч», врачом и поэтом Михаилом Ротовым. Валя печатала его стихи, но до этого они лично не были знакомы. Мне тоже было интересно увидеть Михаила Дмитриевича – нравились его забавные, почти обэриутские стихи.** Доктор посвятил нам целый день – показывал свою больницу, принстонский университетский музей с автографами О. Мандельштама и синей «Голгофой» И. Е. Репина, места, где он и его помощница кормят бездомных кошек и … мышек. И в этот раз багажник его автомобиля был набит хрустящим кормом.

Дома у Вали в Филадельфии – прием королевский. Собрались ее друзья, читали стихи. Вспоминая эти вечера, я написала в стихотворении, которое начиналось: «Училась стареть, не старея, / у немолодых поэтесс…»:

В филадельфийской дали,

весь мир развернувши встречь,

готовит Синкевич Валя

двадцать шестую из «Встреч».

Гостей на ее террасе –

что репинский «Госсовет»,***

здесь каждый второй – классик,

и каждый – первый поэт.

       Да, так любить и поддерживать поэтов, как это долгие годы делала Валя в «Перекрестках» и «Встречах» и продолжает в лекциях, рецензиях и мемуарах – особый благородный и редкий дар. Не все знают о том, что Валентина Алексеевна просто посылала не только книги, но и денежные переводы своим соотечественникам в перестроечную Россию. Предположу, зная Валю, не только в Россию.

В Филадельфии вечерами мы подолгу гуляли, сопровождаемые подобранной и обласканной Валей собакой, по каким-то полям, которые казались мне в темноте огромными, и дорогам, которые казались почти лесными. Разговаривали о жизни, о книгах, о близких.

       Валя организовала для меня публичное чтение стихов, зал был полон, вопросов – самых разных и неожиданных – множество, вечер обаятельно вел Игорь Михалевич-Каплан.

Ответный визит, которого я очень ждала, последовал в 2002 г., по-моему, прохладной весной или в самом начале тоже нетеплого питерского лета. Опять с щедрыми подарками: Валя передала в архив Пушкинского Дома адресованные ей письма Б. А. Филиппова (41 письмо), «Нансеновский паспорт» 1926 г. Дмитрия Михайловича Ротова с вписанным в него маленьким сыном – Михаилом Дмитриевичем, копии писем Ольги Ивановны Моховой к Филиппову и др. Что греха таить, как опытный архивист и многолетний собиратель коллекций Пушкинского Дома, я, конечно, мечтала о создании личного фонда Вали, наряду с имеющимися у нас богатейшими фондами Владимира Федоровича Маркова, Аллы Кторовой (Виктории Ивановны Сандор), Александра Александровича Ляпина и многих других соотечественников. Ведь с Валей переписывается почти весь русскоязычный поэтический мир второй половины XX – начала XXI вв.! Неоценимая сокровищница для будущих исследователей-филологов. Но авторская воля – решать судьбу своего литературного наследия.

       Главным событием того приезда стал творческий вечер Вали в легендарном литературном кафе «Бродячая собака». Заранее я обзвонила всех питерских поэтов – авторов «Встреч» с приглашением почитать стихи, присоединиться к рассказам и чтению гостьи. Отказ прозвучал только один, поэтесса (ныне уже ушедшая из жизни) сослалась на свои «сложные отношения с “собакой”», удивив меня тем, что они перекрывают отношения с редактором-составителем. Все остальные согласились мгновенно и с восторгом. Поэты, привечаемые Валей, ярко-индивидуальны, например, полярные по своим убеждениям Борис Орлов из Союза писателей России и Татьяна Вольтская из Союза писателей Петербурга. Валя говорила мне о критериях отбора стихов во «Встречи» – никакой обсценной лексики, националистических выпадов, а в остальном все решают поэтическая культура и вкус. К счастью, в это время в родном городе оказалась замечательная поэтесса и прозаик Елена Игнатова, сейчас постоянно живущая в Иерусалиме, и специально ради этого дня приехавшая из Хельсинки утонченный лирик Марина Кучинская. Собрались Валины друзья и почитатели, вечер был долгим и теплым, поистине историческим в историческом месте. Со стен на нас смотрели портреты тех, кто читал здесь в начале прошлого века: К. Бальмонт, А. Ахматова, М. Кузмин, С. Городецкий…

        В этой маленькой юбилейной заметке я в соответствии с заглавием вспомнила только наши, к сожалению, уже давние встречи – пунктир неувядающей, сладостной для меня дружбы. А сейчас – частые телефонные звонки, разговоры о лекциях, которые обе мы читаем студентам до сих пор, о вышедших новинках и других событиях русской литературной жизни в обоих полушариях.

        О стихах со своеобычной синкевичевской просодией, о мемуарах, написанных с любовью и болью об ушедших друзьях, о бескорыстной и изнуряющей многолетней издательско-редакторской работе скажут другие, а, может быть, когда-нибудь и я. А сегодня, уверена, будет шквал искренних поздравлений.

                                                                                                                                           Санкт-Петербург