ПЕТЕРБУРЖЕЦ В ПАРИЖЕ

                                                            К 80-летию со дня рождения Вадима Крейда

                                              Эта рецензия из архива Елены Дубровиной подготовлена ею 

                                                       и прислана в редакцию для юбилейной публикации.  

       В издательстве «Эрмитаж» недавно вышла книга профессора Вадима Прокопьевич Крейда «Петербургский период Георгия Иванова». Библиографам русского зарубежья имя Вадима Крейда так же хорошо знакомо, как и библиографам современной России. Но этот литературовед заслужил известность не только благодаря своим публикациям и критическим статьям, но и как поэт. Значение этой книги лучше всего определил сам автор, когда писал о Георгии Иванове в своем предисловии: «До эмиграции деятельность поэта развивалась в Петербурге. Затем идет год, проведенный в Берлине, когда Г. Иванов работал над переизданием ранее созданного. Поэтому время, о котором идет речь – с 1909 по 1922 гг. – правомерно назвать петербургским периодом. То – годы, представляющие цельную и законченную стадию его поэзии. Если бы Г. Иванов не создал ничего в дополнение к своим шести петербургским книгам, он и в этом случае вошел бы в историю русской литературы как поэт большого дарования, как видный акмеист. Все писавшие о Г. Иванове согласны с тем, что его петербургская поэзия носит особый характер, но, отдавая предпочтение “парижскому” Иванову, они игнорировали Иванова «петербургского». Слава первого поэта русского зарубежья как бы обесславила и затмила первые пятнадцать лет творчества».

       В предисловии Вадим Крейд припомнил слова Герцена о том, что «жизнь сочинителя – есть драгоценный комментарий к его сочинениям». Георгий Иванов и в эмиграции оставался внутренним петербуржцем.

       Прочитавший книгу убедится, что эта «книжка небольшая поистине томов премногих тяжелей». Здесь деловитость и точность сочетаются с поэтичностью. Вадим Крейд написал книгу о раннем периоде творчества Г. Иванова. Но содержание ее таково, что в ряде случаев поэзия Иванова современнее тех лет, когда она была написана: «Не силы темные, глухие даруют первенство в бою: телохранители святые твой направляют шаг, Россия, и укрепляют мощь твою».

       История поэзии знает случаи, когда поэт сохраняет свое лицо, и когда он его теряет. Примером такой потери служит поздний период творчества Сергея Городецкого, поэта, который вместе с Гумилевым, Ахматовой и Ивановым создавал некое такое литературное направление, как акмеизм.

    Георгий Иванов собственное лицо в поэзии сохранил, хотя со временем, в эмиграции, стал серьезнее, глубже и пессимистичнее в своих взглядах на жизнь.

     Вадим Крейд в своем труде писал, что «в отличие от многих энтузиастов из числа интеллигенции, принявших революцию, Георгий Иванов чувствовал, что наступают “сумерки свободы”». 

       Юрий Анненков утверждал, что «было бы ошибкой выставлять Г. Иванова человеком необыкновенного предвидения и провидения. Но этот человек, о котором было сказано столько уничижительных слов начет его «аморальности» в самом главном – в неприятии революции как демонической и аморальной стихии, оказался несоизмеримо честнее и бескомпромисснее, чем многие блюстители морали».

        Можно ли рассматривать Георгия Иванова как последователя Александра Блока? Вадим Крейд склонен ответить на этот вопрос скорее положительно. «Встречи с Блоком запечатлелись в памяти Георгия Иванова на всю жизнь. В его творчестве стихи и личность Блока будут присутствовать вплоть до последнего года жизни».

И далее Вадим Крейд пишет: «Блок оказал лишь ограниченное влияние на творческую манеру раннего Иванова. С тех пор, как он вошел в гумилевский Цех Поэтов, он, казалось бы, должен был отмежеваться от Блока, как это сделал Гумилев. Но Г. Иванов не обладал непримиримостью Гумилева, так же как не обладал он и задиристым духом Осипа Мандельштама (см., например, письмо Мандельштама Сологубу). Г. Иванов умел поддерживать отношения с символистами и футуристами, и одновременно быть ближайшим другом акмеистов Гумилева и Мандельштама».

       Когда Вадим Крейд говорит об истории литературных направлений, он обнаруживает не только глубокое знание материала, но и редкое чувство меры. Виктор Максимович Жирмунский назвал свою работу об акмеистах «Преодолевшие символизм». Вряд ли это в полной мере справедливо. Акмеисты не преодолели, а лишь обновили символизм. Крейд это понял.

       Представления о России перерастают в Георгии Иванове в предчувствие надвигающейся катастрофы. Вадиму Крейду, который не только литературовед, но и одаренный поэт, удалось уловить такое предчувствие. И в этом смысле Георгий Иванов сближается с Александром Блоком, который однажды сказал: «Когда в воздухе собирается гроза, великие поэты предчувствуют ее приближение». К числу таких немногих принадлежал и Георгий Иванов. Его жена, тоже талантливая поэтесса Ирина Одоевцева, так писала о красоте гибнущего и вымирающего Петербурга: «На Невском между торцами зеленела трава. В сквере, напротив нашего блока домов Бассейной, как и в Таврическом саду, щелкали соловьи. Соловьи залетали даже в деревья под наши окна». Так стрельба из ружей навсегда глушит трели соловья.

       О том, что литературовед Крейд остается поэтом и в своих скрупулезных исследованиях, свидетельствует даже оглавление книги. Отдельные главы ее называются так: «Феерическая смена увлечений», «Адмиралтейская игла», «Мир как произведение искусства», «Зеленый луч», «Какое-то легкое пламя», «Командировка навсегда».

       Напротяжении всей книги чувствуется, что автор хочет быть предельно точным. Крейд не перестает быть поэтом даже в своих литературоведческих исследованиях.

       Известно, что Анна Ахматова, особенно поздних лет деятельности, относилась к Георгию Иванову неприязненно. Но всё же стоит отметить, что так было не всегда. Когда-то Ахматова его признавала и ценила, посвятив ему стихотворение «Бисерным почерком пишите, Lise…». Видимо, Анна Андреевна не так уж неприязненно отнеслась к поэту, когда Георгий Иванов уезжал. Вот отрывок из книги Вадима Крейда «Петербургский период Георгия Иванова»:

       «Иванов рассказал мне о последней встрече в «Петербургских зимах»: «Ахматова протягивает мне руку. – А я здесь сумерничаю. Уезжаете?» Ее тонкий профиль рисуется на темнеющем окне. На плечах знаменитый темный платок в больших розах.

Спадает с плеч твоих, о Федра,

Ложно-классическая шаль…

     – Уезжаете. Кланяйтесь от меня Парижу.

     – А вы, Анна Андреевна, не собираетесь уезжать?

     – Нет. Я из России не уеду.

     – Но ведь жить всё труднее.

     – Да, всё труднее.

     – Может стать совсем невыносимо.

     – Что ж делать.

     – Не уедете?

     – Не уеду».

       Путь Георгия Иванова – это путь от элегических закатов к трагедийному восприятию разлуки с почвой, с ее радостями и горестями. И вряд ли случайно, что свое едва ли не самое лучшее стихотворение Георгий Иванов написал на пути к эмиграции.

   Балтийское море дымилось

   И словно рвалось на закат.

            Балтийское море садилось

            На синий и дальний Кронштадт.

            И так широко освещало

            Тревожное море в дыму,

            Как будто еще обещало

            Какое-то счастье ему.

       Вот что пишет об этом Вадим Крейд: «Стихотворение становится понятным своим конкретным содержанием, если иметь в виду, что Иванов уехал из Петербурга на пароходе и, покинув порт, пароход проходил мимо Кронштадта, следуя на Запад, и что отъезд имел место осенью, когда на Балтике часто штормит. Богатые эмоциональным содержанием, эти стихи принадлежат к числу наиболее «психологических» во всей поэзии Иванова…». Роман Гуль не без основания сближает позднего Иванова с современным экзистенциализмом. Это, по Гулю, не разрыв с акмеизмом, а продолжение акмеизма.

       Может быть, поэтому Георгий Иванов, оставаясь на территории русского зарубежья, не превратился в провинциала.

       Сознаю, что в этой своей рецензии забежал вперед. В тот период творчества Георгия Иванова, который, видимо, станет объектом последующей работы Вадима Прокопьевича Крейда.

       Такой труд требует целостности, а целостность немыслима без ретроспективного освещения всей творческой деятельности этого большого, своеобразного поэта. Подводя итог написанному, заключаешь, что почин сделан Вадимом Крейдом добротно, обстоятельно и объективно.                                                     

                                                                                                                                                     Нью-Йорк, 1994                                                                                                                                                                                   Публикацию подготовила Елена ДУБРОВИНА