Skip navigation.
Home

Навигация

Борис КОКОТОВ, Балтимор

Поэт, переводчик, литературный критик.  В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов:  «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.

ОРАНЖЕРЕЯ

изгнание из рая, растянувшееся на века,
близится к завершению. Перемещённые лица,
всё это время валявшие дурака,
по инерции продолжают плодиться
и размножаться. на первый взгляд
просторная оранжерея с солнечным обогревом
в точности повторяет эденский сад:
за исключением, пожалуй, древа
жизни и древа познанья добра и зла
прочая растительность – в полном ассортименте,
а также звери и птицы; сущая куча-мала
рыб, насекомых, червей... с появлением смерти
(затурканной, робкой, готовой на компромисс)
изменилось немногое, но, уверяют,
к лучшему: привилегиям для единиц
назначен срок годности. идея рая
бесповоротно утвердилась в умах
(вопреки ожиданиям) в качестве мифа
скорее всего оттого, что ландшафт
подвержен загадочной порче (и фант
азии – тоже!). чего ни коснись –
ущерб гнездится в самой сердцевине
вещей: какой-то фатальный изъ
ян и насмешка, словно в помине
не было пастбищ и светлых рек –
одни пустотелые оболочки,
дрянной каталог, бестолковый рек
визит разложенья, распада, в рассрочку
выданный тем, кто понуро бредёт
сквозь топкое время, зачем-то лелея
мысль об изгнании. безначальный исход
близится к завершению...


оранжерея?

ГЛИТЧ

квази-сознанье впитывает то,
что чуждо приручённому дельфину:
бездонно-плоский монитор, нето
ропливый смерч, двоичную марину,
до мелочей продуманный прекра
сный новый мир – фантом печатной платы.
зернистое пространство, как икра,
таит зародыш зрелищной расплаты.
тень вымысла фильтруя сквозь кристалл,
бесполый контур – трезвый резонатор
среди щербатых импульсов застрял,
как батискаф, расщелиной зажатый.
анима – синтетическая ба
тарейка предсказуемых мутаций –
планету замыкает на себя
в стремлении плодиться-разряжаться.
потугам этим не благоволит
гневливый глитч верховной голограммы:
дельфина впечатляющий кульбит,
ещё один…
 
вернее, тот же самый...

ЗАБЫТЬЁ

молекула воды скулит в своей вольере
– глазница из стекла, лекало из волны –
не властная над тем, что нам дано по вере,
причастная тому, над чем мы не вольны.

молекулы бока округлые в бокале
затянуты в корсет как выпуклости линз.
раскосый пыльный свет скользит по вертикали,
вторгаясь в узкий гул прозрачных биссектрис.

одна из мириад – бездумна, невесома,
погружена сполна в свой аккуратный быт,
где кратное число с повадкой мажордома
придирчиво следит сплетение орбит –

в тебе ли воплощён мир сущностей текучий?
жезл капельмейстера обещан не тебе ль?
преломленный тобой, луч обратится в случай,
слепой полёт частиц – в межзвёздную капель.

живому врождено предчувствие распада,
но танец косных сил счастливее на гран:
самой себе равна, молекула-монада,
впадая в забытьё, впадает в океан!

КАЛЕВАЛА

кругозор захламлен предметами, прочей попсой.
персонаж посещает школу, женится, заводит детишек...
постепенно приходит к мысли, что он не вполне живой:
дышит искуственно так, как маститый писатель пишет.
литгерой понимает, что модная повесть о нём
растиражирована сверх всякой меры:
у джека, который построил карточный дом,
в глазах – кровавые мальчики-кхмеры.
имярек соглашается с тем, что какая ни есть
экзистенция  слаще, чем самая пышная ода:
даже сводка погоды сойдёт за благую весть,
если верить что есть у природы плохая погода.
персонаж убеждается в том, что решительно занемог,
по шуршанью листов, по шершавому смеху из зала.
тут кричи не кричи: где обещанный эпилог?! –
дальше или жоржсанд или, коль повезёт, калевала...