*  *  *

В сумерках одна звезда мерцала,

разом воцарилась тишина,

глянцевого озера зерцало

созерцала ясная луна.

Как настало светопреставленье,

этого не мог припомнить я,

вечность длилась только два мгновенье,

времени свернула колея.

И когда опять воспряло время,

вмиг повеяв холодом сквозным,

показалось, что свалилось бремя

в сумерки за озером лесным.

           

           УРОК ЖИВОПИСИ

                Памяти питерского

В омутке аквариума акварельная рыбка

Выкатила в траурной каемке глаз.

К стенке приколота старинная открытка,

И ходики показывают все тот же час.

Белее фарфора занавесок складки,

Хлопьями плавает снег за стеклом,

Этой тишины минуты ли сладки

Или померещилось о чем-то былом?

Но тут живут лишь этим моментом,

К чему надеяться, зачем вспоминать!

Как удивительно, что и мне там

Не надо нездешнего смысла искать.

                              *  *  *

Прямой чугунный мост через степенный Неман,

случайным был ночлег под высотой сосны,

вставая ото сна, смотрел в туман и в небо,

как наступает день надежды и весны.

В ней жемчуга росы, и в сердце нет вопросов,

в ней первые лучи восхода без тревог,

серебряный туман – прядь светлого хаоса,

излучина реки и зелень берегов.

                                                      1957

По улице, где звон трамваев,

где дворники в комбинезонах

из черных шлангов поливали

зазеленевшие газоны,

поход туда, где луч заката,

дымами города обглодан,

сверкнул, как медная заплата,

на синих латах небосвода.

                                          1957

                      *  *  *

По стеклянному гладкому морю,

зеленому, тощему морю

под натянутым парусом белым

лодка скользя неслась.

Море стояло под небом,

под куполом, парусом этим,

мы в клетке из неба и моря,

и знаем, что это - клетка.

Парус тугой невольник

хлопками ответил внятно,

когда стремглав налетевший

ветер унес слова.

Но удивился иному

вослед тишине ускользнувшей:

ветер не тронул моря,

не было волн на нем.

                                          1958

              *  *  *

Бывает, что трын-трава

свободы самой милее,

и эта трава права – 

она-то свободы смелее.

Свободы вообще ведь нет,

сменяются будни снами,

немеркнущий меркнет свет,

а мнится – всегда был с нами.

Да будет – что быть должно,

и пусть тебя ум не обманет,

блажен кому станет смешно,

когда трын-травою станет.

                   *  *  *

Тихо свечерело, снег – фарфор,

первозданно стелется зима,

ускользает тишина в простор,

усмирится мыслей кутерьма.

С ней, умолкшей, со своей судьбой

вольно одиночество вдвоем,

однозвучность, а не разнобой –

счастье, а не то, что им зовем.

                    *  *  *

Запахи вешнего талого снега

в синем сиянии дней,                       

с детства знакомое чувство побега

в дальних просторах полей.

Запах навеял и годы и дали,

ширококрылый порыв,

то, что с тобою мы тут не видали,

души, как в панцирь укрыв.

              

                    *  *  *

На востоке неба отражен закат,

искаженный рябью речки наугад,

голый дуб апрельский – ветки над рекой,

помню лес карельский – этот не такой.

Розовое облако и огни в реке,

облачного полога слава вдалеке,

бурелом, лианы... Алый кардинал

на дубовой ветке песню подбирал.

В море минута – в поле межа,

в воду упали ключи…

вспыхивал лезвием ножа

язык восковой свечи.

Огни в заливе, один в ночи,

плеск волны о металл,

светил в каюте язык свечи –

прощальным парусом стал.

---

Невероятная тишина

в заливе стояла весь день,

очень спокойным был тот рейс

после разлуки с тобой.

Осень глядела во все глаза,

молча в зеркальный час,

и шкипер Борис Иванов сказал:

не рейс, а осенний вальс.

---

Мы шли вдоль портовых причалов,

Я на воду молча глядел,

Там стаи стремительных чаек

Пытали рыбацкий удел.

Был день серебристый, осенний

И был это день золотой

Печали веселых растений,

И воздух недвижный живой.

Шли мимо – и берег, и осень,

И тленная кленов краса,

И зелень внезапная сосен,

И трав утоленных роса.

Там скоро теряли свой жаркий

Дороги свой яркий наряд,

И мысли, как светлые чайки,

Над тленьем без цели парят.

---

Можно ль найти в этом тленье нетленное,

Но погляди, как кружит листопад,

Преображается даже вселенная

И превратится в прощальный закат.

Разве на равных ответить готовы ей,

Если не ровня ей, значит всё зря.

Ты погляди-ка, и краны портовые

В злато и лал облекает заря.

                    *  *  *

Тот век фаянсовых чернильниц,

скрипучих перьев, тесных парт,

на классных стенах красных карт,

учительниц, трудяг двужильных,

тот век еще совсем не чаял

узнать, что смертен сам Кощей,

тот день был рад тарелке щей

и цену знал щепотке чая.

…Мысль осенила простака:

назвать проспектом Спартака – 

бараков строй. 

Рабы Турксиба

ютились в них,

отбыв срока.

…Я пробирался в магазин

на поиск примусных иголок.

Был нужен также керосин.

Был путь до магазина долог:

мела колючая пурга.

И очередь была долга.

Мечты подвластны только детству.

Концлагерь, голод и буран

был детской сказкой. 

По соседству.

КРЕЙД, Вадим Прокопьевич, Айова Сити. Поэт, историк литературы, переводчик, профессор-славист. Родился в 1936 г. в Нерчинске. На Западе с 1973. Окончил Ленинградский и Мичиганский университеты. Докторская степень по русской литературе в 1983. Преподавал в Калифорнийском, Гарвардском университетах и университете Айовы. Главный редактор «Нового журнала» (1994-2005). Автор и составитель более 40 книг о Серебряном веке и эмигрантской литературе: «О русском стихе», антология «Вернуться в Россию – стихами», 1995; «Русская поэзия Китая», 2001 и многих других. Справочник «Словарь поэтов русского зарубежья», 1999. Сборники стихов: «Восьмигранник», 1986; «Зеленое окно», 1987; «Квартал за поворотом», 1991; «Единорог», 1993.