«В ГОРОДЕ БЕЗЫМЯННОМ ПОСТРОИШЬ ДОМ…»

                                                               

 

М а р и н а  Г а р б е р. Каждый в своём раю. – Стихотворения. М.: Водолей, 2015, 160 с.

       Странно, что никто не обратил внимания, рассуждая о питерской и московской школах поэзии, что существует еще и третья поэтическая школа – киевская. Во всяком случае, многие прекрасные поэты – уроженцы и жители украинской столицы, и есть в их творениях что-то общее – плавность, напевность, кружевная вязь. Об этом мне подумалось, читая стихи бывшей киевлянки, а ныне жительницы Люксембурга Марины Гарбер. Едва ли сыщется другой современный поэт, который в достаточно зрелом поэтическом возрасте совершил бы столь впечатляющий прорыв, как Марина Гарбер. При том, что и предыдущая ее книга «Между тобой и морем» чудо как хороша. Так думаю не только я. По мнению критика Валентины Синкевич, книга «Между тобой и морем» представляет собой «поэзию в самом русском ее преломлении». Можно сказать, между предыдущей и последней книгами поэта – море. 

       Почти восемь лет между книгами – хороший промежуток для рывка. За это время можно даже обнулить свою эстетику, хотя куда убежишь от звучания собственного голоса? На мой взгляд, в своей новой книге Марина Гарбер стала глубже ощущать поток жизни в себе и вокруг себя. Лирическая эволюция достигнута во многом за счет уплотнения смыслов, которое не вредит ни внутренней музыке, ни степени понимания. Значительную качественную градацию мы также наблюдаем в поэзии последних лет некоторых других поэтов, выходцев с Украины. Думаю, что новые вопросы морально-этического порядка, вызванные трагическими событиями в мире, заставили поэтов напряженнее и острее сопереживать происходящему. Они не смогли уйти от мучительного вопроса: как такое вообще могло произойти с некогда действительно братскими народами? Поэтому лирика 2014-2015 годов имеет у многих привкус беды. Стихов о войне у Марины Гарбер совсем немного; все они достаточно целомудренны и не кровожадны. Вопрос «кто виноват?» вообще не ставится.

       Пожалуй, ни у кого я не наблюдал в последнее время столь разительного перехода в лучшее качество, как у Марины Гарбер в ее последней книге. Что же может стоять за этим, помимо «грозового» времени? Мы не будем тщательно и педантично расследовать причины этой «прививки духа». Это может быть что угодно – счастливая любовь, несчастная любовь, знакомство с творчеством выдающегося современника. Дух витает, где хочет. Дальше критику совать свой нос уже почти неприлично, тайна творчества поэта должна остаться тайной. Можно только констатировать: совершив, как говорят в Китае, большой скачок, Марина Гарбер новой своей книгой «Каждый в своём раю» выдвинулась в ряды лучших поэтов русского безрубежья.

       «Каждый в своём раю» – название очень глубокое по своей многозначности. Во-первых, речь идет о тех людях, которые разъехались из СССР в 90-е, вот и живут они теперь по-новому, «каждый в своем раю». Каждый выбрал себе счастье (или несчастье) по усмотрению. «Каждый в своем раю» – в этом есть глубокая концепция. Она связывает видимый мир с потусторонним. Причем «потустороннее» у Гарбер – это другая жизнь, там, где нас нет. «Потусторонним» может оказаться и мир, в котором мы живем (стихотворение «Бывает, умрешь, а тебя попросят, давай еще…»). И уж совсем неожиданно звучит это словосочетание, когда речь идет о воинах, павших в братоубийственной войне наших дней. Киевлянка Марина Гарбер, конечно же, не смогла пройти мимо этой трагедии. 

               <…> Скользить по пламени – так дети на катке

 Играют в олимпийских конькобежцев.

 Им остается втиснуть в эту клеть  

 Царапины, коленки, плети ивы…

 Они еще не знают слова «смерть»,

 И все еще непоправимо живы.

      Марина Гарбер – блестящий лирик. Психея. Мы слышим душу и не слышим эрудицию. Конечно, стихи Марины достаточно «умны» и даже «литературны», в хорошем смысле; там есть множество скрытых и явных цитат и аллюзий. Вот, например, история одной любви в обратной перспективе, о которой в свое время замечательно поведал нам Павел Флоренский.     

           

                      ТАНГО

Подуй на воду – и пойдут круги,

Речная гладь в заезженных пластинках:

Мужчины, рассчитавшие шаги,

И женщины с цветами на затылках.

Еще не ночь, не ночь, а только тишь,

Еще на дне не всколыхнулась вьюга,

И ты за дверью каменной стоишь,

В потемках озираясь близоруко. 

Ну, вот я, вот! Стоим лицом к лицу,

Тяжелая легка перегородка,

Тень птичья проплывает по торцу,

Как в небе опрокинутая лодка.

Так жизнь без нас – проходит налегке,

Где мы с тобой, забытые, остыли,

Что письма на бездушном чердаке,

Что вещи в опечатанной квартире.

Там тоже жизнь – в закрытой полутьме:

Невольное позвякивание чашек,

Сердцебиенье стрелок на стене,

Ничейное, а значит, только наше

Воспоминание о том, когда и как

Две гибких тени в аргентинском танго

Покачивались симметрично в такт, 

Как паукообразная фаланга.

Мы пялимся в запятнанный глазок,

В непустоту, глядящую обратно, 

Два перевертыша: мой запад – твой восток,

А юг и север – солнечные пятна.

Но кто-то там, на самом верхнем дне,

Спохватываясь, будоражит воду,

И ты идешь – вне музыки – ко мне,

Трагичную опережая коду.

       Лично меня восхищает не только внутренняя музыка – как самого стихотворения, так и этой истории двух любящих сердец, но и то, что стихотворение побуждает нас вспомнить слова другой Марины, Цветаевой, о поэтах с «длинным дыханием». Более того, оно, на мой взгляд, развивается по принципу внутреннего крещендо: мелодия нарастает, воспоминание набирает силу и память. Сила стихотворения, как это ни парадоксально, ощутима еще и в том, что расставание двух любящих – вещь в мире достаточно распространенная, чтобы не сказать банальная. И каждый читатель в той или иной степени испытывал нечто подобное. Это дает нам возможность не только сопереживать героине стихотворения, но и «накладывать» эту историю на свою собственную. Стихотворение повествует о маленькой смерти, которая, в сущности, мало чем отличается от большой, настоящей. Если ты видел гибель большой любви – ты видел гибель мира. «Каждый в своём раю». Рай и ад, судя по некоторым стихотворениям Марины Гарбер – это одно и то же место. 

Сколько бы ты ни шел, семенишь назад,

Шлях под ногами бритвой подошв распорот,

Если пойдешь налево, случится сад,

А повернешь направо, увидишь город.

Райские птицы, колибри и какаду,

Свет от рябины, словно мосток, подвешен,

Будет садовник клумбы взрыхлять в саду,

Свежей известкой пачкать тела черешен.

Мавка в пруду наждачным сверкнет хвостом,

Козьи копытца вытопчут дикий клевер,

В городе безымянном построишь дом,

Мутные окна будут смотреть на север.

Где бы ни канул, в какой ни бродил толпе,

В сером пальто, подняв непослушный ворот,

Будешь сторонним – даже себе, себе! –

Вечным приезжим, не покорившим город.

Слева теснятся ирисы под ребром,

Справа ворота поскрипывают литые –

Кто там стучит назойливым топором?

Кто воздвигает храм в животе – не ты ли?

Всяк подорожник – материя для заплат,

Всяк стебелек колет острее спицы.

Если пойдешь налево, случится ад,

Если направо – ад всё равно случится.

       И вот этот «ад», в конце стихотворения, странным образом аукается с названием книги «Каждый в своем раю». Мы видим, что рай и ад в метафизике Марины Гарбер соединены, это некая общность не только места, но и времени. То, если обернуться, переходит в это. Это, если обернуться, превращается в свою прямую противоположность. А, может быть, никаких противоположностей попросту не существует. Может быть, это мы их придумали – в своем сердце?

       Марина Гарбер задается философскими, бытийными и судьбинными вопросами: кто мы? Откуда? Куда идем? Зачем мы? Особенно отчетливо это проступает в таких стихотворениях, как «Человек из прошлого…» и «Девушка на мосту». Мне особенно импонирует честность поэта перед собой и читателями. 

       Честность и философская бескомпромиссность. Ее героиня одновременно везде – и нигде; она собирает в себе все возрасты человека. Всё как в вечности, всё существует одновременно!

       В поэтику Марины Гарбер органично вписываются сюрреалистические мазки. Вот, например, удивительное стихотворение, где нитью сквозь повествование проходят имена великих художников и писателей.

Безвременье часовщика Дали – 

Стекает по канве, и может статься, 

Что у тебя и у меня в крови

Растворены обман и святотатство.

Настенный переменчив циферблат, 

И циферки, что хлипкие прищепки,

Сорвавшись, врассыпную полетят

Как искры из поломанной розетки.

Но город тих, стерилен, как музей,

Плывет назад по направленью к Прусту.

Не прикасайся! За черту не смей!

У нас сегодня – новое искусство.

У нас сегодня гром и самосуд,

Мы тоже – артефакты и нетленки,

Нас целым миром скоро понесут

И к освещенной присобачат стенке.

Паучья жизнь висит на волоске

От красочной развязки и покоя, 

Как будто нас по пьяни и тоске

Намалевал отчаявшийся Гойя.

Лицом к стене стены не увидать, 

Но, чувствуя затылком, без оглядки,

Как время поворачивает вспять,

Корежа позвоночник и лопатки,

Я всё равно еще тебя люблю,

И вижу сквозь закатную полоску,

Как маленькие люди к алтарю

Несут дары разгневанному Босху.

       Удивительно оформление новой книги Марины Гарбер. Отец закинул удочки. Где-то за его спиной играет на берегу сын. А впереди – вовсе не тихий водоем, а то ли водопад ревущий, то ли небо с густой облачностью. Неизвестность. Стихия. Наше судьбинное время. Что пытаемся мы в нем выловить? Себя? Свою бессмертную душу? «Каждый в своём раю» – это еще и космическое одиночество всех живущих.

       И, в заключение, хочу порадовать вас чистейшей любовной лирикой от Марины Гарбер.

А потом он сделает больно, но это потом,

А пока – дыхание ловит горячим ртом,

Прячет вдох-воронку, бросает выдох-кольцо,

И к ее лицу приближает свое лицо.

Он сначала выводит узор на ее спине –

Изощренный, тоньше инея на окне.

Набегает волна – тепла, солона, легка,

Словно море плещет, но это – его рука.

Словно нет защиты от гибельной глубины,

Раскаленной галькой внутри берега полны.

И в горячей гонке срываются тормоза:

Бедра-лопатки-плечи-глаза в глаза.

Попытайся поспорить с морем, попрекословь,

Бесполезно: стихия – «я» и любовь, любовь.

У нее кораблик качается под ребром –

Перевернется, но это потом, потом.

       Вдохновенно и романтично. Не поранившись ни бритвой Оккама, ни бритвой Александра Кабанова «Нева-Нева».

                                                                                                                Александр КАРПЕНКО, Москва