Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Роман Бар-Ор

БАР-ОР, Роман, Ирвингтон, шт. Нью-Йорк. Поэт. Родился в Сибири в 1953 году. Окончил Ленинградский государственный университет. Стихи начал писать в 12 лет. В 1978 году эмигрировал в США. Печатался в журналах «Время и Мы», «Стрелец», «Новый Журнал», «Poetry in Performance», в Антологии Новейшей Русской Поэзии «У Голубой Лагуны» (The Blue Lagoon Anthology), в Антологии «Русские поэты на Западе». Автор сборников стихотворений «Приходят века и уходят века», 1990; «Баллада Обводного Канала», 2000; «For Their Souls’ Beauty», 2010.

2012-Бар-Ор, Роман

  АЛЬПИЙСКОЕ ОЗЕРО

Озеро в светлом окладе льда в середине июля
Смотрит вверх не мигая, но отражая весь
Взявший под стражу скалы, у неба на карауле,
Бровью поднятый лес.

  ВЗГЛЯД НА СВЯТИЛИЩЕ АПОЛЛОНА В ДЕЛЬФАХ

Две пропасти, чью ветреную масть
Голубит твердь. Мелькающая в пене
Тень облака, вплывающая в пасть
Безбрежности, не ведающей тени.
Две пропасти, парящие средь вод,
Орлиных круч и огненного звона,
В раскинувшийся птичий небосвод,
Как Оса на плечах у Пелиона,
Глядят из-под ладони синевы.
Там, в несезон, с горящего отвеса
Дельфиний бог ногами головы
Спускается в виду Пелопоннеса.



ПАЛАЦЦО ДУКАЛЕ

Возможно ли под грубым острием
Иглы, ведущей нас сквозь медленное время,
Под свист плебейского чиновничьего Рима,
Рожденье музыки поющего крыла?
Из камня крепости – вихрь каменного свода?
Романской готики несбыточную небыль
В палаццо Мантовы впорхнувший миннезингер, Рапсод просодии двадцатитысячного года – 
Пел... Время кончится, и у его руин,
Из камня крепости – свободу небосвода,
Урок назначит господин.

Пьяцца ди Вергилио, 1981

МОРЯ

Великое Море Заката – Средиземное – у финикийцев.
Песчаное Море – Сахара – у португальцев.
Зеленое Море Мрака – Атлантика – у Птолемея.
Зная цвета и нравы стольких морей и
Любя зеленую воду Черного, цвета маминых глаз,
Помню нашу с ним первую встречу: в повороте аллеи – 
Приворотное зелье жизни, влюбленной в нас.


ПТЕРОДАКТИЛЬ

Птеродактиль над островом медленно расчленяется ветром.
Первой от длинной шеи отчаливает голова.
Линия горизонта, подернутая корветом
В синеватой дымке, делит весь мир на два.

Вот, на лопасти мельниц деленья воду пролив, пра-птицы
Крылья, тело покинув, плавно уходят вверх.
Стайка летучих рыбок, выпархивая, резвится
Как серебристыми перлами заряженный фейерверк.

Полный любви зрачок голубого ока
В нежное лоно аквы льет сияние. Свет,
Заключая смотрящего в тонкий янтарный кокон,
Пребывает вне времени и везде.

Время, отодвигающее туловище на запад,
Завершает урок гармонии – равенства скоростей
Зренья и звука: летающий динозавр,
Устаревшая версия летающих крепостей.



БРУК СТРИТ

В такую тишь, в такую мглу,
сквозь образ двойственный в окне –
как бы в мольбе сведенных рук –
следить, как дышит в глубине
ночного газа полукруг.


ДУША

Перспектива вечности между портьерой и пыльной оконной рамой,
Ведущая родословную от Фра Филиппо и Боттичелли
К сердцу, ставшему воздухом, шорохом шин, рекламой,
Вздрагивающей в ветвях, как в межреберной щели.

Мертвой хваткой вцепились в воздух черные тополя.
Корни залила нефтью соседняя бензоколонка.
На восточном углу Бродвея канючит за три рубля
Кого-то напоминающая болонка.

И вся жизнь умещается на холсте
Небольшого формата, расписанного умелой
Кистью верхнего света, где он по основе белой
Лепит небо и осень, и смерть во сне.
Там тусуются тени и сеется тьма из сита.
Загибаясь от боли, поскольку любовь разбита,
Человек постигает свою природу быстрей, чем свиток 
Расшифровывает египтолог.

И как боль, прислушиваясь к себе,
Забывает о свете, пускай и белый,
Так душа, проснувшаяся в судьбе,
Обращает взор за ее пределы.
      Вашингтон Хайтс, 1988


ПТИЦА И ДЕРЕВО В ДОЖДЬ

Клинопись резких взмахов на выцветшей мешковине
зимнего неба, поведав о середине, потерявшей в себе начало,
себя – в конце, пропадает из виду. Зазубренный тьмой ланцет
горизонта – вырезает из западной полусферы очертания дерева.
Как сумерками – химеры, дождь скрадывается стеклом.
Слюдяная рябь затопляет дом, как второй Титаник.
И волны неба смыкаются над бортом.


СИБИРЬ

       Памяти Анны Яковлевны Пинес  (1892-1975)

Там входил «деликатный», мышей не ловивший, кот
В комнату, где мирозданье, вывернутое наоборот,
Дабы взглянуть на себя снаружи, оттаивало стекло
Носом или губами. Там было зимой тепло

От железной черной буржуйки, раскалявшейся добела,
И старушка с лицом Фемиды по выходным пекла
Столько хрустких слоев заключавший в себе пирог,
Сколько лет, за милую душу, ей «намотал курок».

Ни пения, ни инея словес – 
Так в скинии дождя стоят селенья,
Набравши в рот воды небесной или
Под ливнем гласных всхлипов онемев.

Уходя в столетия косяками,
Фоссилами врастая в пески,
Медными, тяжкими языками
Бьются о край тоски...

До горла, до запястья, до судьбы,
Как олово вливаемой сквозь зубы,
Дотянешься «под звон воспоминаний».

Как самурайский меч, остра печаль
И свист ее с плеча!

Забредет Кондуктор в вагон телячий,
Поглядит сурово, потом заплачет.

А в небе так же много звезд
И Млечный Путь высоко реет...

Те, кто подсиживают,
В революции – сажают и ставят.
Сволочь волокет, просекает, волочит.
Сволочь – влачит.

НАД НАМИ НОЧЬ

Над нами ночь. В ней несть числа звездам.
Весь небосвод, как гобелен, прострочен
Златыми нитями. Небесный Карастан!
Золоторунный Геркуланум ночи!

Над нами ночь. Но истовой волшбы!
Мгновение, и поплывут во мраке
По матовому зеркалу судьбы
Неразбираемые знаки.


КАРМЕНСИТА

Из грубого джута судеб годы плетут макрамэ
И вплетают в узоры нас, нежных атласных птах.
А из-за их плеча, щечку рукой подперев, смотрит Кармен,
 Танцовщица-жизнь, ах, Карменсита, ах!


ГОДЫ СОЧИНЯЮТ ОДЫ

Годы сочиняют оды зимнему былому свету.
Все давно сверсталось, заплелось в кольцо.
Никого тебя прекрасней в этом мире нету,
Стираное платьице, старенькое пальтецо.

Бог показывает белу свету – снег.
Тьмы ему показывает великое лицо.
И до смерти смотрит на тебя
из-под безбрежных век,
тьмы не смаргивая и света не слепя.