Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Ирина МАШИНСКАЯ, Нью-Джерси



Поэт, переводчик, критик. Родилась в Москве. Окончила факультет географии и аспирантуру МГУ. Основатель и первый руководитель детской литературной студии «Снегирь» (Москва). Эмигрировала в США в 1991 г. Автор семи поэтических сборников, среди них "Потому что мы здесь", 1995; "После эпиграфа", 1997; "Простые времена", 2000.  Вместе с Олегом Вулфом редактирует журнал «Стороны света». Публикации :"Новый журнал", "Встречи", "Строфы века" и др.
Печаталась как поэт, переводчик и критик в журналах "Знамя", "Новый Мир", "Звезда", "Иностранная литература" и др.
 Английские стихи Машинской и переводы ее поэзии на сербский, итальянский, английский и французский языки, публиковались в США,Сербии, Италии, Канаде и вошли в такие зарубежные антологии, как "Антология современной русской женской поэзии", сост. В. Полухина (An Anthology Of Contemporary Russian Women Poets, Valentina Polukhina, ed.: Univ of Iowa Press, 2005), "Чужеземец дома. Американская поэзия с акцентом" (Stranger at Home, American Poetry with an Accent, N.Y.: 2008) и др.

2013-Машинская, Ирина

            ДВОЕ

Похоронили матерей,
на мартовском ветру стояли.
И смысл, и волю потеряли
и сделались себя старей.
Осталась я у них одна
на всём жестокосердном свете.
И ни оврага, ни холма –
лишь ровный голос на кассете
с небес не толще полотна.

Четыре нежные руки
меня отрывисто касались.
Ключицы скрипнули, раскрылись,
и сердце треснуло, как наст.
Пока неслась дневная мгла,
пока мело по снежной мели –
я б их оставить не могла.
Я им была как мать, не мене –
но Господи, как я мала.

Греми же, мартовская жесть,
жестоковыйные морозы!
Больней любовь на свете есть
горящей на щеке угрозы –
слепая ласковая лесть.
Разлука выпорхнет – и во
все концы! – не оттого ли,
что смысла нет в добытой воле?
Но и в неволе нет его.

      НАБРОСОК ПОВЕСТИ

             У т р о

Как хорошо проснуться одному
и знать, что ты один.
Тянуть, тянуться.
Потискать мысль. И бросить. Задремать.
Не открывая глаз, проснуться –
один на всём прохладном плоском гладком циркуль,
потом, бегун на амфоре, рывком
согнуть колено, потерять носок
и взять диван, весь, весь до горизонта.
Задеть за край. Не знать, когда тебя
обнимут сзади и легко придвинут
к себе.

В о к з а л   н а   р а с с в е т е

Но как он выжил
семь лет насквозь,
когда жилось по-взрослому, поврозь.
Но встал и вышел, и просто подал знак,

и, как вода, она пошла к нему. За ней
обозы потянулись
облаков, камней
мозолистые осыпи,
и озы
по памяти вползали на ледник,
на север шли и север согревали.

А там вокзал явился,
взвесь
фонарной измороси,
дальняя платформа,
дегтярный воздух
рыхлой влажной вязки,
запутанные рельсы расплетая,
он весь
на руках отца,
и мама
у самых глаз,
ее из капель связанный берет
с фонариком-иголкой в каждой капле.

И мгла подвинулась,
уже,
петля к петле,
пошли составы снова,
сновиденья
межледниковых сумрачных эпох
и выступили
влажные стволы –
свидетельство существованья света.

              О ф е л и я

                              Плыла и пела
Спала в тебя,
спала к тебе
и засыпать сбегала от тебя,
как одинокая, за спичечную стену.
Июль сплела с тобой, сплела и спела,
и, словно шторы, тину развела.
Как ты хотел, и стал нам свет,
и стало так, что я что ты, хотела.
И падала, и пела, и плыла.
Ты спал. Вверху лежали облака,
как одинокие, без сна, без одеяла.

                 ПУТНИК

                           Сослепу с поезда
                           Вышел, бос в снегу.
                                                 О. В.

А как там будет, так уж и не помнится,
как будто нé будет.
Как вылюбишь, так оно вновь наполнится,
как светом бред.

Уйду, сбегу, сойду, пока не поздно ведь,
пока не добела.
Не всё ведь до конца, до краю – вон доведь
в пешки сбегла.
Пока не полностью, не мы, не выпиты –
сомкни створки, страсть,
сбеги, уйди на волю, выкипи,
не трать, не трать.
Пешком по лугу хорошо мне снизу вверх,
где ты летишь сам-друг  –
на страсти облачны, тысячны туч заварух,
на вышний луг,

на великолепие крыл твоих внутренних,
изнанку словьих снов,
на махом машучи, ночных ли, утренних,
но темных слов.

Ведь ты всё знаешь сам: оно и вглубь не вещь,
как ни была б родна,
как ни люби – до дна вовек не вылюбишь,
как день, до дна.

             С е д ь м а я   с к а з к а

И что – непонятно, но, видимо, в ней
и в нем что-то было такое – 
тревога
бежала по кронам семей.

Топтаться поодаль, держаться вдали
им было привычно – об этом
и речь-то –
их, было, легко развели,

покуда в двенадцатый год и ручей
двунадесять рук не тянулись
вслепую
в листвую дощатую ночь,

прорвавшие дамбу пока не смели
смешные картонные створки
в июле,
и некого стало беречь.

Друг другом напиться они не смогли
и оба погибли от жажды
и дважды,
и трижды за летнюю ночь.

Что, мальчик местечковый, молчаливый…

Что, мальчик местечковый, молчаливый,
с глазами удивленными ко мне?
Иди ко мне.

Камней неперевернутых, условий
почти не остается, даже слов – что слов! –
узлов

не перерубленных, загубленных, сметенных,
не тронутых, не знающих суда.
Иди сюда.

Я научусь не знать вины у темных
черней черты оседлости, черней
не знать о ней.

Небывшее становится не бывшим,
а бóльшим, так что уже больней не быть.
Когда-нибудь

я тоже разучусь тягаться с прошлым,
пока ж во мне стоит, не тает куб.
Дай губ

талое, в горячечных рассказах,
объятья вжим – скорлупка в скорлупе –
идти к тебе,

сквозь треск существованья, из запазух
чащобы непролазом, в дым родства,
в рост, в Днестр костра.


МАШИНСКАЯ, Ирина, штат Нью-Джерси. Поэт, переводчик. Родилась в Москве. Окончила МГУ. Дебютировала как поэт в 1984, в составе неофициальной литературной группы "Сокольники". Основатель и первый руководитель  детской литературной студии «Снегирь» (Москва). В  США с 1991г. Автор девяти сборников стихов и переводов. Редактор журналов «Стороны света» и Cardinal Points; cоредактор англоязычной  антологии русской поэзии от Пушкина до Бродского  (Penguin Classics, 2015). Английские стихи Машинской и переводы ее поэзии на итальянский, английский, испанский, сербский и французский языки публиковались в Европе,  США и Канаде.