Что за чудное виденье –
Жизни буйное цветенье:
Пароходиков гудки;
Соков грешных гон в крови,
Длящий этой жизни пытку;
Зверь, таящийся в тени,
Вызывающий на битву…

Не сойти б с ума с избытку.
Светлый ангел, охрани!

Что за чудное виденье –
Жизни буйное цветенье:
Пароходиков гудки;
Соков грешных гон в крови,
Длящий этой жизни пытку;
Зверь, таящийся в тени,
Вызывающий на битву…

Не сойти б с ума с избытку.
Светлый ангел, охрани!

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Мокрому снегу неможется в сентябре.
Но утром кажется,
что проспал всю осень.
Взгляд не остановить на Солнце.
На той горе
песок сыпучий.

Я люблю:
что сентябрь до бабы и дюж и ласков.
Чтобы осень своё прошла насквозь,
чтоб не осталось даже рядить во что
ветер,
хоть октябрь срывай с петель.

Женское тело нагое в рост:
никуда и не спрячешь свою нежность.
Что нам застрявший меж звёзд воз,
пока мы любим прилежно.

Что нам по осени счёт цыплят,
вот уж и осень шмыгнула белкою
в ветках верхних;
даже у Солнца из-под пят
уходит земля:
медленно и верно.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Уснуть мешали ветер и вода,
иль шлёпанцы соседа:
вот когда
нет дела до него, и потому
он сетует на это.
Не спешу
побриться на ночь, –
чистого белья
беспечность достаётся одному.

И снег, и молоко груди твоей:
причуда солнца, тень от наших тел...
Друзья и книги развлекали нас
ничуть не больше.
Впрочем,
тем милей,
коль вспомнилось и шарканье дверей
непригнанных, и отчество вина.

Иначе Рождество – всё снег да снег,
как будто выбираем по спине кровать.
Подобная тоска –
в остатках ужина,
где ложка на виду –
почти причина, тема для забот...
когда бы не последняя строка.

Когда ещё пойму в своём углу
хоть что-то, –
непременно, по углу
пригну страницу.
Помнил наизусть
напрасно прежде я:
ленивая слюна
наследия.
Вот так же плотен
пот
уснувшей женщины и снег в лесу.
...Возможна даже прихоть – думать вслух,
покуда жмётся комната к стеклу;
подробности сейчас, как рукава,
с локтей протёрты вдоль и поперёк;
отселе властвуют и пишутся стихи.
Легко, когда усталость такова.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

Я ревновал тебя к Нему,
Как будто Он не твой Творец.
Жил и любил, словно в тюрьму
Сводил себя иль в цирк зверей.
Весь к телу твоему прильнув,
Не верил, не желал узнать,
Что осень, перейдя в весну,
Грядёт, по-новому грустна,
И ревновать придётся боль,
Что разъедает и меня.
Я размечтаюсь стать тобой
И впредь себе не изменять.
Как снег впитается землёй,
Как солнце пьёт себя в реке,
Так жизнь становится мелком
В моей,
в твоей…
Его руке.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

***

А снег всё шёл. Он был как та река,
в которую – вошёл, и ты вошла.
Я видел – ты брела издалека,
оттуда, где ты до меня жила.
Там солнце было в полный небосвод,
и детство в нём плескалось, страх тая,
и всё это скрывало божество
по имени «любимая моя».

***

Когда тебя, как полную луну
из темноты вдруг извлекло пространство,
я понял, что в той полынье – тону,
и выплывать, по меньшей мере, странно.
Упругое сияние влекло,
вбирало всё в себя: слух, зренье, память:
рождалася вселенная… легко
само себя вылепливало пламя.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

Засыпает.
Поздно дом засыпает.
Забывает,
обо всём забывает.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Засыпаем,
а во сне всё бывает.

В первом детском этаже
сны такие,
что кричат от них порой
как большие,
им прижаться бы сейчас
к папе-маме
и оставить это счастье
на память.

Во втором –
живут тревоги другие,
здесь нас любят,
как и мы бы любили,
здесь в подушку плачут
и забывают,
что так в жизни очень часто бывает.

Только в третьем –
свет не гаснет ночами,
на вопросы там
себе отвечают,
оттого который год сердце ноет...
Ну, конечно,
всё мечталось...
иное...

А на верхнем,
там, где к небу поближе,
время медленно течёт
и всё тише,
снегом ляжет за окошком,
и точно,
что во сне
всё,
как и в жизни, не очень.

Забываем.
Обо всём забываем.
Засыпает снегом
нас, засыпает.
Всё кончается,
кончаются ночки,
вот понять бы для чего всё
и точка.

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

 За окном метель.
 На душе метель.
 Неуют для тел,
 если порознь те.
 Если возле тьма,
 под окном легла –
 неуют в домах,
 и тоска в углах.
 И растёт, как тень,
 и ползёт к ногам,
 гонит – лучше где,
 где нас нет пока.
 Там огонь печи
 будет тень растить
 старых ста причин
 на один мотив:
 за окном метель…

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Пишет стихи. Работает аудитором. Родилась в Казани в 1984 году. Бывшая спортсменка, имеет множество наград за победы в международных соревнованиях по теннису. Стихи публиковались в сборнике «Золотой Пегас».

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Ты – меня не любивший красиво,
Ты – меня не любивший искренне,
Позабывший меня торопливо,
Лишь обжёгший предвкушения искрами.

Не дарил ты объятий огненных,
Не дарил поцелуев пламенных,
Не дарил желаний исполненных,
Только речи дарил, что ранили,

Ты – меня не любивший вовремя.
Не целованной, не одаренной,
Ты – любивший меня лишь образно,
Ты – любивший меня неправильно...

2008

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Теперь я наконец-то поняла,
Насколько я порочна и грешна.
И отпущение грехов своих ищу,
С надеждою на исповедь спешу.

Но пальцем тычут, на меня
Кричит толпа: «Грешна, грешна!»
«Не правы, нет!» – сказать хочу.
Мне б возразить, а я молчу...

Бегу. Бегу от церкви прочь,
Ищу спасенья в эту ночь,
Закрыв все двери на замки,
Свечу зажгла, в плену тоски

Перед иконою склоняюсь,
молюсь, шепчу и долго каюсь.
Вот первый луч проник в окно,
Коснулся глаз через стекло.

С колен встаю. Несу свой крест.
И тише стал толпы протест.
И я забылась на заре
В глубоком, безмятежном сне.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Алексею Таганцеву ( Dj Dlee)

Скажи
Мне жизнь,
Куда уходят те,
Чей пульс
Оборвался,
Чей путь
Застыл
на самой высоте,
Чей дух
Боролся
и не сдавался
Через боль и страх,
Чей сердца стук
Остался
Навсегда
в наших сердцах...
Скажи
Мне, жизнь,
Разве стоит
Выбирать тех,
Кто больше всего
достоин
Жить,
И на их судьбах
Ставить
крест,
Объявляя конец
Всех
Историй,
Навек погасить свет?
Скажи
Мне, жизнь,
Кто подводит
Эту черту,
Кто выбирает
И уводит
Лучших
Взамен на пустоту,
Кто решает,
Какой час
кому отпущен,
И длину
Самой главной дороги...
...Этот же вопрос
я задаю Богу.
13 июля 2009

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Сердце, сердце, настройся на свет.
Сердце, сердце, не думай о нём,
Ты же знаешь главный секрет –
Посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, тебе он не враг,
Но и не друг, не избранник он,
Он посторонний, он просто так,
А посторонним вход воспрещён!

Сердце, сердце, не плачь и не ной.
Ведь не заплачет и он ни по чём,
Он посторонний, он не родной,
А посторонним вход воспрещён.

Сердце, сердце, прими всё, как есть,
Как не сбывшийся пустой сон.
Сердце, сердце, а ему ты ответь:
Посторонним вход воспрещён!
23 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага

Я был рождён
Человеком без имени.
Семьёй обделён
Там, где родили меня.
Рос дерзким мальчишкой
Среди таких же юных,
Беззащитных слишком,
Отвергнутых, хмурых.
Я не просился в семью,
Я, рождённый одиночкой,
Боялся, что её не полюблю,
Хотя хотелось очень.
И не пытался найти тех,
Кто отказался, сдался,
Я не простил им грех,
Но и судить не собирался.
Ведь девять месяцев растила
Та, кем был потом наказан.
Наверное, не любила,
Но я ей жизнью обязан.
И я не злился на судьбу,
Не завидовал счастливым:
Значит, я один смогу,
Бог решил – я сильный!
Я был один, я жил один,
Но однажды будет кто-то.
Кому я подарю свой мир,
Верность и заботу.

11 февраля 2008 Прага