|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
***
Про нас не напишут слов,
По нам не прольют слёз,
Мы не нарушим снов,
Не возбудим грёз.
Нас вспомнит лишь девочка с бантом,
Да мальчик с игрушечным танком.
И скажут мечтательно-грустно:
«Здесь был он, а нынче пусто».
И сумерки спустятся ночью
Неотвратимой тьмою,
А мы-то хотим... многоточие,
Конечно же, с запятою...
Конечно, и девочку с бантом,
Конечно, и мальчика с танком.
Июль 2009
|
|
2014-Евгений КАМИНСКИЙ
ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ
Они не знают, что они цветы.
Раскинув руки, запрокинув лица,
они – без чувств… Лишь чувство высоты
им бьет в виски, по жилам их струится.
И так всю жизнь: то ветер гнет, то вдруг
так хлынет, что ослепнешь поневоле…
Над полем встав, цветы не видят поле,
но только неба яркий полукруг.
Что, легким, им до тяжести земли?!
Им кажется, что кроме них на свете
есть только птицы, бабочки, шмели…
Что жизнь – полет, а мир – простор и ветер.
И вот они отсюда второпях
спешат куда-то с бабочками вместе,
не ведая о глине и корнях,
не зная, что всю жизнь стоят на месте.
Перед грядущим им не ведом страх.
Им капля влаги – зеркало кривое,
в котором солнце, встав над головою,
во имя их сгорает в небесах.
ДИАЛОГ ПАДАЮЩИХ СОСЕН
– Цепляться сучьями за твердь
и вбок валиться…
Но разве это грех, ответь,
быть там, где птицы?
Как это больно: ясным днем,
под небом синим…
Скажи, мы просто упадем
и просто сгинем?
– Мы упадем, а всё ж держись!
Совсем не просто –
по-птичьи рассекая высь
вершиной острой.
Мы сгинем, но осталось нам,
где насмерть бьются,
еще сломаться пополам,
но не согнуться.
– Скажи, но, боль стерпев свою,
над миром светлым
мы станем птицами в раю?
– Мы станем пеплом.
* * *
Слову, как битве, себя без остатка отдав,
выйду в тираж с покаянной улыбкой придурка.
Смотрит квартал, как пускающий кровь волкодав.
Ветер свистит, словно шапку срывающий урка.
Страшно? Нисколько. Привычный почти антураж...
Средь вавилонских повсюду натыканных башен
страшен народ, равнодушно идущий в тираж.
Вот уж воистину взором мутнеющим страшен.
Век этот страшен. Ушанку надвинув до глаз,
так и пойду мимо Пскова, Тамбова, Таити...
Дщи Вавилонская, радуйся! – выйду от вас
и отряхну со ступней своих прах ваш. Возьмите!
Тверже гранита с шершавыми гранями стих.
Тянет к земле неподъемная тяжесть глагола...
Дщи Вавилона, о камень младенцев твоих
я разбивал, словно волны о мужество мола.
* * *
Не ходи на дорогу – там нечего больше смотреть.
Лучше штору закрыть или в прошлом году умереть.
Легче лечь, и пусть в ухо шум улиц вольется, как яд.
Вот и выпито море – пять тысяч столетий подряд.
Я не жалуюсь, нет, и никак не виню соловья
за вино из романа, за сладкую мину вранья,
за глубокий, как обморок, в душное счастье нырок,
за почти невесомый под мышкой хрустальный мирок.
Не ходи на дорогу. Когда будет нужно – придут:
в портупеях и крыльях, и будет лишь сердце – редут.
И стоящий при входе, смиривший смертельную дрожь,
будешь ангелов больше... И всё же не больше, чем ложь.
Ощущенье такое, что ты уже в самом конце:
легкий холод от крыльев – волна за волной – на лице,
и почти невесомый под мышкой хрустальный мирок –
перед тяжестью неба, плывущего страшно у ног.
* * *
Открыта к Богу высь.
Мне б, белого налива
хрустя снежком, пройтись
до Финского залива.
Чтоб в шапке фонаря
охапки пчел мохнатых.
И, честно говоря,
чтоб жить в семидесятых,
где Витя-эмбрион
от счастья рвет тальянку,
где денег миллион
в кармане на гулянку.
Где всё еще – с ноля
и все еще – святые...
И свет – из хрусталя
и души – золотые.
И право – в ересь впасть
и выйти из шинели...
Где мы такую власть
над пропастью имели!
Простая пара крыл –
не бог весть что...
И всё же
я тоже с вами плыл
средь вечности, о Боже!
ПРОРОК
Жизнь обрастала складками барокко,
на площадях бесчинствовал порок…
А лирик в чистом рубище пророка
поплевывал уныло в потолок.
Имело ль смысл витийствовать с балкона,
предсказывая толпам времена,
что истину поставят вне закона
и числами заменят имена?!
Уж он-то знал, в безбожной Ниневии,
хоть внéмли тьме, хоть немоте внемли,
а жизнь давно есть форма анемии,
и вкуса не имеет соль земли.
А во дворе в картузе птицелова
пастух, свистя, пускал под нож овец…
Молчал пророк и все не мог на слово
заветное решиться наконец.
Он думал: ну на что еще годится
пророк, открывший рот, как не на смерть?!
И даже не глядел прохожим в лица,
самим собою быть боясь посметь.
Он был способен только на мычанье,
когда ему от имени толпы
вручали статуэтку за молчанье
порока бесноватые столпы…
Он чувствовал, что скоро быть потопу,
и маялся: не время ли ему
по-тихому отчаливать в Европу,
где выше слова ценят тишину?
Где с совестью не будет той мороки,
не рявкнет чернь, какого, мол, рожна,
где попросту не водятся пророки,
поскольку правда мертвым не нужна.
ОБ АВТОРЕ: Евгений Юрьевич КАМИНСКИЙ родился в 1957 году. Поэт, прозаик, переводчик. Автор восьми книг стихотворений и нескольких книг прозы. Публиковался в журналах “Октябрь”, “Звезда”, “Нева”, “Юность”, “Литературная учеба”, “Волга”, “Урал”, “Аврора“, в альманахах “День поэзии”, “Поэзия”, в “Литературной газете”. Участник поэтических антологий “Поздние петербуржцы”, “Строфы века”, “Лучшие стихи 2010 года”, “Лучшие стихи 2012 года” и многих других. Постоянный автор журналов “Нева”, «Звезда», «Урал», «Юность». Лауреат премии Гоголя за 2007 год. Живет в Санкт-Петербурге.
|
|
Джон ВУДСВОРТ(John Woodsworth), Оттава.
Уроженец города Ванкувер. Поэт, переводчик, преподаватель. Работает сотрудником группы славянских исследований в университете Оттавы (University of Ottawa). Член Ассоциации переводчиков провинции Онтарио (ATIO) и Ассоциации литературных переводчиков Канады (LTAC). Перевёл на английский язык девять книг серии Вл. Мегре «Звенящие кедры России». Занимается поэтическими переводами. Пишет стихи на русском языке. Руководитель поэтического общества "Sasquatch" (Снежный человек).
|
|
Джон ВУДСВОРТ(John Woodsworth), Оттава.
Уроженец города Ванкувер. Поэт, переводчик, преподаватель. Работает сотрудником группы славянских исследований в университете Оттавы (University of Ottawa). Член Ассоциации переводчиков провинции Онтарио (ATIO) и Ассоциации литературных переводчиков Канады (LTAC). Перевёл на английский язык девять книг серии Вл. Мегре «Звенящие кедры России». Занимается поэтическими переводами. Пишет стихи на русском языке. Руководитель поэтического общества "Sasquatch" (Снежный человек).
|
|
Татьяна КАЛАШНИКОВА, Оттава.
Поэт, прозаик, публицист. Родилась в 1965 г. в Полтавской области. Автор двух книг стихов, а также многочисленных публикаций в периодических, литературных и сетевых изданиях России, Украины, русского зарубежья. Стихи вошли во многие антологии. Лауреат премии научно-литературного портала «Русский переплёт», международного поэтического конкурса «Золотая осень», литературного конкурса «Глаголь». Член СП Северной Америки, член СП Москвы.
|
|
Татьяна КАЛАШНИКОВА, Оттава.
Поэт, прозаик, публицист. Родилась в 1965 г. в Полтавской области. Автор двух книг стихов, а также многочисленных публикаций в периодических, литературных и сетевых изданиях России, Украины, русского зарубежья. Стихи вошли во многие антологии. Лауреат премии научно-литературного портала «Русский переплёт», международного поэтического конкурса «Золотая осень», литературного конкурса «Глаголь». Член СП Северной Америки, член СП Москвы.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
Ирина КАНТ, г. Милуоки, штат Висконсин
Род. в 1953 г. в Харькове. На Западе с 1991 г. Автор и соавтор нескольких поэтических сборников, а также первого тома монографии «Эстафета Фениксов», посвящённой вопросу авторства произведений Шекспира. Член Шекспировского Оксфордского Общества. Публикации в изданиях России, Украины и США.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
На руинах жизни неудачной,
Cгорбившись старушкою, мечта
Тусклым днём и длинной ночью мрачной
Обживает мёртвые места.
То она красивый камень встретит,
То услышит птичий зов вдали,
То травинку юную заметит
На клочке обветренной земли.
И при каждой этой важной встрече
Cразу возвышаясь над бедой,
Оживает, распрямляет плечи,
Cтановясь, как прежде, молодой.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Любовь – чарующий обман
С тоской похмелья непременной.
Порой плеснёшь вино в стакан,
А на столе – лишь пиво с пеной.
Нальёшь шампанское в бокал,
А поглядишь: в бутылке – водка.
И не запел, а заикал,
И не пленительно, а кротко.
Но нужно падать из саней,
Чтоб укротить свою гордыню,
И приземлённую святыню
Любя, подшучивать над ней.
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
Что есть Родина? Крепкая клетка?
Мышеловка?
– Улыбка в беде?
Куст малины, ивовая ветка
И круги на бессонной воде?
Обустроенность? Точка опоры?
Не имея, нельзя потерять.
Небеса и скалистые горы,
Серебристо-смолистая прядь?
Уходи, уезжай без возврата,
О порог разбивая хрусталь.
Кочевая судьба у фрегата,
У кибитки, несущейся вдаль.
Не беда, не лишенье свободы
И не рта безнадёжный зажим...
На чужбине потеряны годы,
Если ты остаёшься чужим.
Я опять ухожу, улетаю.
Не уверен, что верен мой путь.
Где ж свои? Где та белая стая,
Та ... воронья, к которой примкнуть?
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
И вечная жизнь страшна,
И жизни обрыв жесток.
Пугает бездна без дна,
Стесняет дно у ног.
О золото середин,
Слаба защита твоя,
Ведь я один на один
С тайною бытия.
Две трети (кончаю торг!) –
Хорошая часть пути.
Но не примет меня морг,
Мол: «Продолжай идти!
Ещё не окончен путь.
Не падать! Вперёд смотреть!»
А я не могу смекнуть:
Сколько же это – треть?
Время летит быстрей,
Короче ночи и дни.
Три четверти – у дверей,
А пять шестых – в тени.
И боязно – без конца,
И страшен его гонец.
Семь восьмых от венца,
Бокал винца и – конец.
|
|
***
Выворачивают мои карманы,
Прослеживают мои романы,
На мою территорию ступают своей ногой,
Со спутников видят меня нагой.
Спасенье одно от лупы прогресса –
Быть никем и не вызывать интереса.
|
|
***
Выворачивают мои карманы,
Прослеживают мои романы,
На мою территорию ступают своей ногой,
Со спутников видят меня нагой.
Спасенье одно от лупы прогресса –
Быть никем и не вызывать интереса.
|
|
***
Выворачивают мои карманы,
Прослеживают мои романы,
На мою территорию ступают своей ногой,
Со спутников видят меня нагой.
Спасенье одно от лупы прогресса –
Быть никем и не вызывать интереса.
|
|
***
Выворачивают мои карманы,
Прослеживают мои романы,
На мою территорию ступают своей ногой,
Со спутников видят меня нагой.
Спасенье одно от лупы прогресса –
Быть никем и не вызывать интереса.
|
|
***
Выворачивают мои карманы,
Прослеживают мои романы,
На мою территорию ступают своей ногой,
Со спутников видят меня нагой.
Спасенье одно от лупы прогресса –
Быть никем и не вызывать интереса.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
***
Шестые сутки астры
Всё так же хороши.
“Per aspera ad astra”, -
Шуршат они в тиши.
Наполнив ароматом
На кухне уголок,
Застыли, как солдаты,
Cтоят к цветку цветок.
От их благоуханья
Волнение в крови.
Ещё одно дыханье
Открылось у любви.
Нас астры озарили
Лучами всех цветов.
Давно мне не дарили
Признаний и цветов.
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
В ГАЛЕРЕЕ УФФИЦИ
Венок сонетов
МАГИСТРАЛ
Из зала в зал плыла она,
Всегда своя в чужом сиянье.
С очередного полотна
Сходила в новом одеянье.
Вперёд, иную жизнь вкусив!..
С её бесценными дарами,
Оставив подписей курсив –
Невидимый – на каждой раме.
Вселив в картины странный дух
Присутствия того, что было,
Распостранялась, как недуг,
И неожиданно знобило.
Лишь тихий шёпот ей вослед:
«Вы уронили амулет».
МАДОННА ЛИППИ
Из зала в зал плыла она,
Легка, прелестна и строга.
Едва заметная волна
Волос качала жемчуга.
Скандал забыт. И вихри гнева
Утихли. Дух ханжи убог.
Позируй же, святая дева,
Художнику – он тоже Бог!
Лукреция, бессмертье – в дар.
Твой лик сияет чистотой.
Не бойся слов, не бойся кар.
Художник – тоже брат святой.
Тебе за смелость – воздаянье:
Всегда своя в чужом сиянье.
«ЮДИФЬ» БОТТИЧЕЛЛИ
Всегда своя в чужом сиянье.
Во вражеском шатре – своя.
Молитва тайная твоя
Вливает силы. Покаянье
Пред Богом, но собой горда…
Цель стоит риска и труда.
Стальная, отдели, дуга,
От тела голову врага.
Ещё вчера призыв злодейский
Пророчил смерти торжество:
«Затопчем город Иудейский
Ногами войска моего».
И вдруг в шатёр сошла она –
С очередного полотна.
«СИЛА» БОТТИЧЕЛЛИ
С очередного полотна
Глаза печальные скосила
Сидящая на троне Сила,
В пурпурный плащ облачена.
Не принимаемы всерьёз,
Возникли слабости движенья –
Так зарождается броженье
Под кожей виноградных лоз.
Но вскоре… сок лозы – вино.
И, что есть слабость, что есть сила,
Уже понять нам не дано,
Поскольку всё – хмельно и мило.
И с трона Сила обаянья
Сходила в новом одеянье.
«КЛЕВЕТА» БОТТИЧЕЛЛИ
Сходила в новом одеянье
Заманчивая Клевета
С боттичеллийского холста,
Своё одобрив злодеянье.
Нагая Истина в отчаянье
Просила небо ей помочь,
И запоздалое Раскаянье
Чернело рясой, словно ночь.
Невежество и Подозренье
Шептали дружно: «Виноват».
Молил художник о прозреньи
Судьи, но царь был глуповат:
«Плати за то, что ты – спесив.
Вперёд, иную жизнь вкусив».
«ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Вперёд, иную жизнь вкусив.
Зовёт источник наслажденья,
Весенний сад, – он так красив! –
В нём символом высвобожденья
Три грации. И так легка
Походка босоногой Флоры.
На платье – дивные узоры,
И прелесть каждого цветка
Неповторима. У подола
Венков тосканских вьётся вязь.
И ускользает от Эола
Хлорида, Флорой становясь.
Весна – в цветочной панараме –
С её бесценными дарами.
«ЛУКРЕЦИЯ ПАНЧАТИКИ» БРОНЗИНО
С её бесценными дарами,
С неугомонными ветрами
Душевных бурь и гроз сердечных,
Любовь не может длиться вечно.
И лишь коварный медальон
Смущает надписью беспечно:
«Любовь продлится бесконечно» –
И не прервётся сладкий сон.
В её лице такая стужа!
Боится общества она,
И Божьей Матери, и мужа...
Придут иные времена!
Сотрут опасных тайн массив,
Оставив подписей курсив.
«ЭЛЕОНОРА ТОЛЕДСКАЯ» БРОНЗИНО
Оставив подписей курсив
(Соизволенья не спросив)
В волнáх парчи, в изгибах платья,
Певец любви, певец зачатья
И плодовитости, творец
Создáл не платье, а дворец,
Расписанный капеллы свод –
Такое платье не умрёт!
Глядят соседние картины
На блеск испанской паутины
И усмехаются в ответ.
Бесчисленных улыбок свет
В пленительном музее-храме
Невидимый – на каждой раме.
МАДОННА ДЕЛЬ САРТО
Невидимый на каждой раме
Таинственной надежды знак.
Судьба незримыми ветрами
Удачи развевает флаг.
И холст бросает в грязь и в тину,
К ногам красавицы своей,
Художник. Пропадай, картина!
Любовь внезапная сильней.
Друзья уверены: «Пасует!
Он у жены под каблуком».
Но кисть художника рисует
И улыбается тайком
Тому, о чём не скажешь вслух,
Вселив в картины странный дух.
«ФЛОРА» ТИЦИАНА
Вселив в картины странный дух
Цветенья, продолженья рода,
Весна господствует вокруг,
И оживляется природа.
И прядь распущенных волос
К груди стремится обнажённой,
А соблазнитель, плут прожжённый,
Не отвечает на вопрос:
«Когда же?» Но звено цепú –
Кольцо на пальчике у Флоры –
Ей тихо шепчет: «Потерпи
Чуть-чуть... недолго... очень скоро».
А если нет? Пугает сила
Присутствия того, что было.
«ВЕНЕРА УРБИНСКАЯ» ТИЦИАНА
Присутствия того, что было,
Не избежать. И не остыла
Горячка страстного огня –
Недаром смята простыня.
Призывны губы, плечи, ножки,
Косичек шёлковых венок,
Росинка жемчуга в серёжке
И ласковый щенок у ног.
Глаза и зори незабвенны.
Они бесстыдно откровенны.
Покуда томно гасли зори,
Манила чувственность во взоре;
Из-под бровей – тончайших дуг –
Распостранялась, как недуг.
«АЛЛЕГОРИЯ ГЕРАКЛА» ДОССО ДОССИ
Распостранялась, как недуг,
Насмешка слуг. Шуты-паяцы.
Униженным, им выпал вдруг
Счастливый повод посмеяться
Над тем, кто был силён и храбр.
Теперь – беспомощный и старый
Геракл – мишень абракадабр
Шутов властителей Феррары.
И та, чьи яблоки на блюде –
Сочны и полновесны груди,
Хотя ей было не смешно,
Была со всеми заодно.
Холодным взглядом оскорбила,
И неожиданно знобило.
«СВЯТАЯ ЮСТИНА» ВЕРОНЕЗЕ
И неожиданно знобило
Людей и ближние картины.
Кинжал дрожал. Груди Юстины
Коснулся и... её убила
Рукою мавра беса злоба.
У доброты есть два врага –
Заказчик и его слуга.
Сломить её пытались оба.
Но не смогли поставить точку,
Бессмертия души лишить.
Душа на небе будет жить.
Летит, покинув оболочку,
Былого плена тленный плед.
Лишь тихий шёпот ей вослед.
«МАРИЯ ТЕРЕЗА, ГРАФИНЯ ДЕ ШЕНШОН» ГОЙИ
Лишь тихий шёпот ей вослед,
Сопутствует печали вечной.
Идёт фортуны бессердечной
Заложница. Идёт предмет
Острот и сплетен беспощадных,
Бесцеремонных взоров жадных.
Очаровательна, прекрасна.
Плывёт легко, живёт напрасно.
Песнь лебединая пропета
Давно, в лучистый час рассвета.
Что за беда – бегут года?
Не жизнь – пустая череда.
В ней нет любви – в ней счастья нет.
«Вы уронили амулет».
АВТОПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ ВИЖЕ-ЛЕБРЁН
Вы уронили амулет,
Но чести Вы не уронили.
Виже-Лебрён, Элизабет!
В те времена, когда в горниле
Безумия народных масс
Пылал огонь (а свет погас!),
Вы кочевали, рисовали.
Вы на привале создавали.
«Картины – в печь, – решил народ, –
А королей – на эшафот».
Но всё равно, не унывая,
Неистребимая, живая,
Очарования полна,
Из зала в зал плыла она.
***
|
|
-
ОМАР и ЛЕЙЛА
Омар и Лейла за столом сидели,
И так на мир по-разному глядели:
Он подозрительно, доверчиво она,
Но истиною оба не владели.
Дурили Лейлу сотни тысяч раз,
Cловами, делом и улыбкой глаз,
C Омаром чаще искренними были –
Не верил он, подозревая вас.
Отравит подозрительность нектар,
Доверчивость поставит под удар.
Конечно, быть обманутым негоже,
Но вера – это всё же божий дар.
ЗНАЧИТЕЛЬНОСТЬ
Гуляет ветер, где захочет,
Просеивая в решето
Скопленья звездные. Хохочет,
И наше «всё» – ему «ничто».
Значительность! Смешно и глупо
Искать величия приметы,
Увеличительную лупу
Приставив к скромному предмету.
У входа в денежные кассы
Пусть строит важные гримасы
Значительность, чтоб не забыли,
Что и она – крупинка пыли.
Смеется ветер: «Всё – ничто».
А эхо спрашивает: «Что?!»
КРОКУС
Сломить Офелию – не фокус:
Никто ее не защитит,
Такую хрупкую, как крокус.
Подует ветер – облетит.
Она и так всегда на грани,
В смятенье сердца и ума.
И без особенных стараний
Со стороны, уйдет сама.
И смоет дождь печали мудро,
А слезы – грустный стих с листка.
И не останется наутро
Ни стебелька, ни лепестка.
Забыть! Зачем страдать напрасно?
Спасти ль от смертного огня
Того, кому судьбою властной
Отведено цвести два дня?
Конь д’Артаньяна топчет мяту.
Седлает Дон Кихот коня.
Не всё потеряно, ребята, –
Еще не истекли два дня.
ЗАТВОРНИК
Садовой пчелой, собирающей
Нектар, привычной к труду,
Очерчен мир, окружающий
Счастливца в летнем саду.
В его пределах – цветы и травы,
И запах жаркого лета.
За ними – город, битвы за славу,
За власть и за монету.
Затворник – не тот, кто в пчелином раю
Свободен, как кузнечик,
А тот, кто в длинном общем строю –
Маленький человечек.
Книжки да фильмы, да интернет;
Мотив, приятный для слуха.
Как Эмили Дикинсон – много лет
В царстве свободы духа.
Отшельник – не тот, кто лишен всего,
Что ярко блестит в руке,
А тот, кто ушел от себя самого
И ютится в чужом мирке.
* * *
Накину шарфик в клеточку:
Гулять в вишневый сад.
Заламываю веточку,
Вдыхаю аромат.
Всё в лепестках и в крýжевах.
Сияй, светись и пой.
Нигде не обнаруживай
Осенний перегной.
Росток вот-вот покажется,
Восток начнет алеть.
А ветерок куражится,
И ветка бьет, как плеть.
Напляшемся, надышимся.
Весна, вина налей.
Мы с травами колышемся
На ленточках аллей.
Всё снова возрождается –
Колючки и цветы.
А сердце наслаждается
Картиной красоты.
В МОЕМ САДУ
(Акростих*)
Теснятся Ирисы в саду который год.
Единственный Тюльпан в тени кустов растет.
Ромашки белые под солнцем расцвели.
Нарциссы облетели, отошли...
Иберийки шепчут: «Вот оказия!
Просится домой Алоказия.
Незабудки ей забыть не дают
Каланхоэ и домашний уют».
«Это привилегия – мы рядом с Аквилегией», –
Строят ей глазки Анютины глазки.
Колокольчики небесного цвета
Наперстянке (наперснице лета)
И Азалии шлют приветы.
За двухцветною Ивановой травой
Из Настурций коврик пестрый живой.
Чудо-Розы сияют счастливо.
В Тиареллах, точно в пене прилива,
Цвет роняя, печалится Ива.
* Первыми буквами названий растений дважды зашифровано «Ирина Кант»
(прим. автора)
* * *
Нужно пережить часы отлива,
Ведь за ним последует прилив.
Неопределенность молчалива,
А у тайны – сладостный мотив.
Нынче берега покрыты тиной,
Завтра будут воды, как стекло.
Ночь, не делай песню слишком длинной,
Чтоб скорее «завтра» снизошло.
|
|
-
ОМАР и ЛЕЙЛА
Омар и Лейла за столом сидели,
И так на мир по-разному глядели:
Он подозрительно, доверчиво она,
Но истиною оба не владели.
Дурили Лейлу сотни тысяч раз,
Cловами, делом и улыбкой глаз,
C Омаром чаще искренними были –
Не верил он, подозревая вас.
Отравит подозрительность нектар,
Доверчивость поставит под удар.
Конечно, быть обманутым негоже,
Но вера – это всё же божий дар.
ЗНАЧИТЕЛЬНОСТЬ
Гуляет ветер, где захочет,
Просеивая в решето
Скопленья звездные. Хохочет,
И наше «всё» – ему «ничто».
Значительность! Смешно и глупо
Искать величия приметы,
Увеличительную лупу
Приставив к скромному предмету.
У входа в денежные кассы
Пусть строит важные гримасы
Значительность, чтоб не забыли,
Что и она – крупинка пыли.
Смеется ветер: «Всё – ничто».
А эхо спрашивает: «Что?!»
КРОКУС
Сломить Офелию – не фокус:
Никто ее не защитит,
Такую хрупкую, как крокус.
Подует ветер – облетит.
Она и так всегда на грани,
В смятенье сердца и ума.
И без особенных стараний
Со стороны, уйдет сама.
И смоет дождь печали мудро,
А слезы – грустный стих с листка.
И не останется наутро
Ни стебелька, ни лепестка.
Забыть! Зачем страдать напрасно?
Спасти ль от смертного огня
Того, кому судьбою властной
Отведено цвести два дня?
Конь д’Артаньяна топчет мяту.
Седлает Дон Кихот коня.
Не всё потеряно, ребята, –
Еще не истекли два дня.
ЗАТВОРНИК
Садовой пчелой, собирающей
Нектар, привычной к труду,
Очерчен мир, окружающий
Счастливца в летнем саду.
В его пределах – цветы и травы,
И запах жаркого лета.
За ними – город, битвы за славу,
За власть и за монету.
Затворник – не тот, кто в пчелином раю
Свободен, как кузнечик,
А тот, кто в длинном общем строю –
Маленький человечек.
Книжки да фильмы, да интернет;
Мотив, приятный для слуха.
Как Эмили Дикинсон – много лет
В царстве свободы духа.
Отшельник – не тот, кто лишен всего,
Что ярко блестит в руке,
А тот, кто ушел от себя самого
И ютится в чужом мирке.
* * *
Накину шарфик в клеточку:
Гулять в вишневый сад.
Заламываю веточку,
Вдыхаю аромат.
Всё в лепестках и в крýжевах.
Сияй, светись и пой.
Нигде не обнаруживай
Осенний перегной.
Росток вот-вот покажется,
Восток начнет алеть.
А ветерок куражится,
И ветка бьет, как плеть.
Напляшемся, надышимся.
Весна, вина налей.
Мы с травами колышемся
На ленточках аллей.
Всё снова возрождается –
Колючки и цветы.
А сердце наслаждается
Картиной красоты.
В МОЕМ САДУ
(Акростих*)
Теснятся Ирисы в саду который год.
Единственный Тюльпан в тени кустов растет.
Ромашки белые под солнцем расцвели.
Нарциссы облетели, отошли...
Иберийки шепчут: «Вот оказия!
Просится домой Алоказия.
Незабудки ей забыть не дают
Каланхоэ и домашний уют».
«Это привилегия – мы рядом с Аквилегией», –
Строят ей глазки Анютины глазки.
Колокольчики небесного цвета
Наперстянке (наперснице лета)
И Азалии шлют приветы.
За двухцветною Ивановой травой
Из Настурций коврик пестрый живой.
Чудо-Розы сияют счастливо.
В Тиареллах, точно в пене прилива,
Цвет роняя, печалится Ива.
* Первыми буквами названий растений дважды зашифровано «Ирина Кант»
(прим. автора)
* * *
Нужно пережить часы отлива,
Ведь за ним последует прилив.
Неопределенность молчалива,
А у тайны – сладостный мотив.
Нынче берега покрыты тиной,
Завтра будут воды, как стекло.
Ночь, не делай песню слишком длинной,
Чтоб скорее «завтра» снизошло.
|
|
-
ОМАР и ЛЕЙЛА
Омар и Лейла за столом сидели,
И так на мир по-разному глядели:
Он подозрительно, доверчиво она,
Но истиною оба не владели.
Дурили Лейлу сотни тысяч раз,
Cловами, делом и улыбкой глаз,
C Омаром чаще искренними были –
Не верил он, подозревая вас.
Отравит подозрительность нектар,
Доверчивость поставит под удар.
Конечно, быть обманутым негоже,
Но вера – это всё же божий дар.
ЗНАЧИТЕЛЬНОСТЬ
Гуляет ветер, где захочет,
Просеивая в решето
Скопленья звездные. Хохочет,
И наше «всё» – ему «ничто».
Значительность! Смешно и глупо
Искать величия приметы,
Увеличительную лупу
Приставив к скромному предмету.
У входа в денежные кассы
Пусть строит важные гримасы
Значительность, чтоб не забыли,
Что и она – крупинка пыли.
Смеется ветер: «Всё – ничто».
А эхо спрашивает: «Что?!»
КРОКУС
Сломить Офелию – не фокус:
Никто ее не защитит,
Такую хрупкую, как крокус.
Подует ветер – облетит.
Она и так всегда на грани,
В смятенье сердца и ума.
И без особенных стараний
Со стороны, уйдет сама.
И смоет дождь печали мудро,
А слезы – грустный стих с листка.
И не останется наутро
Ни стебелька, ни лепестка.
Забыть! Зачем страдать напрасно?
Спасти ль от смертного огня
Того, кому судьбою властной
Отведено цвести два дня?
Конь д’Артаньяна топчет мяту.
Седлает Дон Кихот коня.
Не всё потеряно, ребята, –
Еще не истекли два дня.
ЗАТВОРНИК
Садовой пчелой, собирающей
Нектар, привычной к труду,
Очерчен мир, окружающий
Счастливца в летнем саду.
В его пределах – цветы и травы,
И запах жаркого лета.
За ними – город, битвы за славу,
За власть и за монету.
Затворник – не тот, кто в пчелином раю
Свободен, как кузнечик,
А тот, кто в длинном общем строю –
Маленький человечек.
Книжки да фильмы, да интернет;
Мотив, приятный для слуха.
Как Эмили Дикинсон – много лет
В царстве свободы духа.
Отшельник – не тот, кто лишен всего,
Что ярко блестит в руке,
А тот, кто ушел от себя самого
И ютится в чужом мирке.
* * *
Накину шарфик в клеточку:
Гулять в вишневый сад.
Заламываю веточку,
Вдыхаю аромат.
Всё в лепестках и в крýжевах.
Сияй, светись и пой.
Нигде не обнаруживай
Осенний перегной.
Росток вот-вот покажется,
Восток начнет алеть.
А ветерок куражится,
И ветка бьет, как плеть.
Напляшемся, надышимся.
Весна, вина налей.
Мы с травами колышемся
На ленточках аллей.
Всё снова возрождается –
Колючки и цветы.
А сердце наслаждается
Картиной красоты.
В МОЕМ САДУ
(Акростих*)
Теснятся Ирисы в саду который год.
Единственный Тюльпан в тени кустов растет.
Ромашки белые под солнцем расцвели.
Нарциссы облетели, отошли...
Иберийки шепчут: «Вот оказия!
Просится домой Алоказия.
Незабудки ей забыть не дают
Каланхоэ и домашний уют».
«Это привилегия – мы рядом с Аквилегией», –
Строят ей глазки Анютины глазки.
Колокольчики небесного цвета
Наперстянке (наперснице лета)
И Азалии шлют приветы.
За двухцветною Ивановой травой
Из Настурций коврик пестрый живой.
Чудо-Розы сияют счастливо.
В Тиареллах, точно в пене прилива,
Цвет роняя, печалится Ива.
* Первыми буквами названий растений дважды зашифровано «Ирина Кант»
(прим. автора)
* * *
Нужно пережить часы отлива,
Ведь за ним последует прилив.
Неопределенность молчалива,
А у тайны – сладостный мотив.
Нынче берега покрыты тиной,
Завтра будут воды, как стекло.
Ночь, не делай песню слишком длинной,
Чтоб скорее «завтра» снизошло.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
Юрий КАПЛАН
( 28 мая 1937, Коростень, Житомирской области. – 13 июля 2009, Киев ). Поэт, издатель, литературный деятель. Окончил Киевский политехнический институт. Автор десяти поэтических книг и четырёх сборников стихов для детей. Составитель, редактор и издатель поэтических антологий и альманаха поэзии "Юрьев День", шеф-редактор газеты "Литература и жизнь". Организатор фестивалей русской поэзии Украины, руководитель литературной студии "Третьи Ворота", возглавлял Конгресс литераторов Украины. Лауреат Международных премий «Ветка Золотого каштана», «Дружба» имени Т. Шевченко, имени В. Даля, Б. Гринченко, В. Винниченко, обладатель медали имени К. Симонова, диплома Международного Сообщества писательских союзов, многих других отличий. Стихи Юрия Каплана переводились на многие языки мира.
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест – распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
«Не отпускай меня на волю».
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный «павлиньего глаза» ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
|
|
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке –
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест –
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Тёмных мест.
|
|
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке –
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест –
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Тёмных мест.
|
|
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке –
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест –
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Тёмных мест.
|
|
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке –
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест –
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Тёмных мест.
|
|
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке –
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест –
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Тёмных мест.
|
|
