Связь времён

ЕЩЁ НЕ

Это ещё не боль –
Некто, ломающий крылья,
Выдернув нас, как перья,
Затачивает с усильем,
Так, что остов искрит.
Это ещё не крик –
Нежно-цепкие пальцы
В омут слов окунают
До остановки дыханья,
До первой крови из горла,
Слёз анилиновой лжи.
Это ещё не жизнь,
На простыню, в горячке
Белой как снег бумаги,
Ритуальным узором
Тайного танго жалом
Наши тени ложатся
В жадном желаньи сметь.
Это ещё не смерть –
Клякса хвостом кометы,
Лист, беспощадно смятый,
Снова летит в ведро...
Сломанное перо.

ПО-ЗА

Поэзия – не просто поза.
Она во рту на вкус как «пой за
Гранью инобытия».
И вот, последняя пропойца,
Стоит в дверях судьба твоя,
И лыбится: «какая польза
От строчек точного вранья,
Пойдём, заглянем за края
страниц». И капли беспокойства
На дне слова её таят.
И тень сомненья и беды
Уже живёт в твоей котомке,
И лёд, весенний, звонкий, тонкий,
Готов принять твои следы.
И, оставляя свет в окне,
Ты устремляешься за ней.
________________

И всё темнее и больней,
Страшней, отчётливей и строже
Ложится путь на бездорожье.
Всё безнадежней. Всё верней
Тот поворот – петлёй на шею...
И лишь квадрат окна мишенью –
Ты прилетишь на этот свет,
Когда поймёшь, что смерти нет.

ПО-ЗА

В ЛУЖЕ ЛЮБВИ...

Делать любовь из песка на пляже
Выстроить наскоро, дать прибою,
Ждать – вот волна за волною ляжет,
Слижет в негаданно голубое,
Небо над набережной, небрежно,
Наспех наброшенное. Халатик,
Полы распахивает, крылатым
Нам отворяя седьмой надежды
Пота сокровищницу потайную,
Горечь желанную, боль хмельную...
В бальную пыль опадают маски.
Музыки ветреными мазками
Осень смывает... сшивает насмерть
Током короткого замыканья.
В луже любви...

В ЛУЖЕ ЛЮБВИ...

НАПРОТИВ ДРУГ ДРУГА

Мой суженый, суженный
до обсужденья в эфире
условий и тел,
мы одни не у дел в этом мире.
Они в этом мире одели нас в мили и мили
распутиц,
бессонниц.
Когда расстояния смяли
и вытек желток,
только мы устояли напротив
друг друга
и ждали сигнала,
но разве тогда мы узнали
друг друга?
Едва ли. Напротив,
нас смыло дыхания ливнем
без слёз и без смысла
без слов и без лишних истерик
мы вышли на берег
и каждый нашёл свою веру
и каждый вошёл в свою реку
и плыл по теченью.
Но если однажды судьба
переставит значенья
и даже душа
наконец перестанет смеяться
над каждой ошибкой,
чего же мы станем бояться?
И как мы расстанемся вновь,
чтоб к себе возвратиться,
мой суженый,
ряженный в перья несбыточной птицы,
украденной небом.

НАПРОТИВ ДРУГ ДРУГА

почти сказка странствий

Не ткачиха, а пряха.

Не верит, не ждет, а крадет.

Не станок, а иголка на черную воду падет,

Соскользнет по кругам,

По волнам неприкрытого сна,

И войдет тишина

В подноготную паузу,

В пазуху, логово лжи...

И растает, как жизнь.

метра 2

Не осталось, мой друг,

ни одной неопознанной ноты.

От и до, милый друг,

аты-баты, какие дебаты?

Лишь вчера из костра

мы таскали такие дебюты,

Но подбиты все бабки

по шляпки. Асфальт подмели.

Нам с тобой метра два до земли

в несвободном полете –

это долго ли? Коротко ли?

Это долго ли, коротко?

Нет ни слезы, ни ответа.

Это мысли пускаются в пляс

с коченеющих веток,

Это падают листья в цене –

Позолота в пыли.

Это шорохом, шепотом

все что в словах не смогли.

Это жадная синь заплывает

мечтою багрянца,

Это сорвана снежная маска

неравного танца

на неровном дыханье,

смешно это. Страшно ли?

Приглашаю. Проверим.

У нас метра два до земли.

Где...

Убегая из дома,

где плоть – только плата за свет,

Где пробитое платье

навылет истрачено молью,

Где тебя развенчали

в любой неудавшейся роли,

В печали и в радости,

в лени или в труде,

Где...

Где ты будешь баюкать полымя,

Полоумной мечты дитя,

По каким камням дробиться,

Голову очертя,

Биться в чьи открытые двери,

Что за звери тебя сожрут,

Кто сдерет с тебя кожу,

Нежную, как кору,

И заставит журчать

Живой водой тамбурин,

И уж если хочешь молчать,

Говори,

Как кусать будешь губы,

Растресканные сургучом,

Будто все ни при чем,

делать вид, что всё нипочем,

В тех полях, где каждый воин

всегда один

По каким квадратам ходить?

И, поклявшись остолбенеть,

Но не повернуть назад,

Как ты будешь смотреть

В разбитых окон глаза?

непрямая речь!

"Не любовь" – говорит, – "хочу, а войну."

"Я тону" – молчу, – "я тону.

Осторожно – дыханием губ не коснусь –

Дай в глаза на память взгляну.

Дай нырнуть в эту сладкую муть,

В эту жуть.

А что будет потом – не скажу".

И когда солнце в лужу стечет по ножу,

И забьет как рыба хвостом,

И когда, безоружен и окружен,

Вдруг к своим пробьется росток,

И когда разорвется граната в груди

На стеклянном и скользком ветру.

"все как надо" – спокойно отвечу, – "иди.

Я осколки потом соберу".

этот город...

Вылупившись из Вавилона,

Вряд ли вернуться в лоно

Сломанных слов, на ложе

Клятв его односложных,

Шепотов многослойных.

Выжившим из Вавилона,

Выжатым сном соленым,

Потом в его постели,

Ржавым клопом на теле,

Нотой лимонной в теме

Падших до Вавилона,

Впавших в его колена,

До седьмого каленья

Вере его паленой

Подносивших поленья,

Ставшим его законом,

Правдой его граненой,

Свистом его каменьев

В воздухе раскаленном,

Черным яблоком солнца,

Сорванным с небосклона,

Лечь. И обжечь ладони

Третьего Вавилона.

само-летное

Это на языке люблю

Волны ластятся к кораблю,

Как атоллы и острова

Замирают в морях слова.

А на рифе "не уходи"

Сердце выскочит из груди

Дикой кошкой – надежд испить

В лужах солнечных черепиц.

Это на языке люблю

Я которую ночь не сплю,

А взлетаю под облака

На шальных его пузырьках.

СКазка

Смерть моя, Снежная Королева,

Славная, та полынья что слева,

Так тебе не к лицу...

Тело, слепо следуя беглецу,

Жизнь подводит к концу,

Но останавливается.

А то и заходит в тупик

По нужде там или попить,

А ему: терпи до дна, закуси удила,

А чем выть, так уж выдь в окно

В чем не мать родила.

Потому что такие дела, и такой расклад,

Так железная карта дорог на тебя легла.

И не твой это вовсе срок, и ничья вина

Но кому и какой в том прок,

Коль бела, нежна,

Ночь восходит на трон,

И никем не отражена, выжигает звезд имена.

Так сверни своих знамен золотую кровь,

И спустись в метро и там следи за игрой,

В ней хоть землю рой, хоть молча глаза закрой,

Первым будет второй,

Поскользнувшись, лечу с небес,

Плыву налегке по людской реке,

Cветом тайным горят в кулаке –

Письмена на злом и честном ее языке.

На нетающем языке.

почти сказка странствий

Не ткачиха, а пряха.

Не верит, не ждет, а крадет.

Не станок, а иголка на черную воду падет,

Соскользнет по кругам,

По волнам неприкрытого сна,

И войдет тишина

В подноготную паузу,

В пазуху, логово лжи...

И растает, как жизнь.

метра 2

Не осталось, мой друг,

ни одной неопознанной ноты.

От и до, милый друг,

аты-баты, какие дебаты?

Лишь вчера из костра

мы таскали такие дебюты,

Но подбиты все бабки

по шляпки. Асфальт подмели.

Нам с тобой метра два до земли

в несвободном полете –

это долго ли? Коротко ли?

Это долго ли, коротко?

Нет ни слезы, ни ответа.

Это мысли пускаются в пляс

с коченеющих веток,

Это падают листья в цене –

Позолота в пыли.

Это шорохом, шепотом

все что в словах не смогли.

Это жадная синь заплывает

мечтою багрянца,

Это сорвана снежная маска

неравного танца

на неровном дыханье,

смешно это. Страшно ли?

Приглашаю. Проверим.

У нас метра два до земли.

Где...

Убегая из дома,

где плоть – только плата за свет,

Где пробитое платье

навылет истрачено молью,

Где тебя развенчали

в любой неудавшейся роли,

В печали и в радости,

в лени или в труде,

Где...

Где ты будешь баюкать полымя,

Полоумной мечты дитя,

По каким камням дробиться,

Голову очертя,

Биться в чьи открытые двери,

Что за звери тебя сожрут,

Кто сдерет с тебя кожу,

Нежную, как кору,

И заставит журчать

Живой водой тамбурин,

И уж если хочешь молчать,

Говори,

Как кусать будешь губы,

Растресканные сургучом,

Будто все ни при чем,

делать вид, что всё нипочем,

В тех полях, где каждый воин

всегда один

По каким квадратам ходить?

И, поклявшись остолбенеть,

Но не повернуть назад,

Как ты будешь смотреть

В разбитых окон глаза?

непрямая речь!

"Не любовь" – говорит, – "хочу, а войну."

"Я тону" – молчу, – "я тону.

Осторожно – дыханием губ не коснусь –

Дай в глаза на память взгляну.

Дай нырнуть в эту сладкую муть,

В эту жуть.

А что будет потом – не скажу".

И когда солнце в лужу стечет по ножу,

И забьет как рыба хвостом,

И когда, безоружен и окружен,

Вдруг к своим пробьется росток,

И когда разорвется граната в груди

На стеклянном и скользком ветру.

"все как надо" – спокойно отвечу, – "иди.

Я осколки потом соберу".

этот город...

Вылупившись из Вавилона,

Вряд ли вернуться в лоно

Сломанных слов, на ложе

Клятв его односложных,

Шепотов многослойных.

Выжившим из Вавилона,

Выжатым сном соленым,

Потом в его постели,

Ржавым клопом на теле,

Нотой лимонной в теме

Падших до Вавилона,

Впавших в его колена,

До седьмого каленья

Вере его паленой

Подносивших поленья,

Ставшим его законом,

Правдой его граненой,

Свистом его каменьев

В воздухе раскаленном,

Черным яблоком солнца,

Сорванным с небосклона,

Лечь. И обжечь ладони

Третьего Вавилона.

само-летное

Это на языке люблю

Волны ластятся к кораблю,

Как атоллы и острова

Замирают в морях слова.

А на рифе "не уходи"

Сердце выскочит из груди

Дикой кошкой – надежд испить

В лужах солнечных черепиц.

Это на языке люблю

Я которую ночь не сплю,

А взлетаю под облака

На шальных его пузырьках.

СКазка

Смерть моя, Снежная Королева,

Славная, та полынья что слева,

Так тебе не к лицу...

Тело, слепо следуя беглецу,

Жизнь подводит к концу,

Но останавливается.

А то и заходит в тупик

По нужде там или попить,

А ему: терпи до дна, закуси удила,

А чем выть, так уж выдь в окно

В чем не мать родила.

Потому что такие дела, и такой расклад,

Так железная карта дорог на тебя легла.

И не твой это вовсе срок, и ничья вина

Но кому и какой в том прок,

Коль бела, нежна,

Ночь восходит на трон,

И никем не отражена, выжигает звезд имена.

Так сверни своих знамен золотую кровь,

И спустись в метро и там следи за игрой,

В ней хоть землю рой, хоть молча глаза закрой,

Первым будет второй,

Поскользнувшись, лечу с небес,

Плыву налегке по людской реке,

Cветом тайным горят в кулаке –

Письмена на злом и честном ее языке.

На нетающем языке.

почти сказка странствий

Не ткачиха, а пряха.

Не верит, не ждет, а крадет.

Не станок, а иголка на черную воду падет,

Соскользнет по кругам,

По волнам неприкрытого сна,

И войдет тишина

В подноготную паузу,

В пазуху, логово лжи...

И растает, как жизнь.

метра 2

Не осталось, мой друг,

ни одной неопознанной ноты.

От и до, милый друг,

аты-баты, какие дебаты?

Лишь вчера из костра

мы таскали такие дебюты,

Но подбиты все бабки

по шляпки. Асфальт подмели.

Нам с тобой метра два до земли

в несвободном полете –

это долго ли? Коротко ли?

Это долго ли, коротко?

Нет ни слезы, ни ответа.

Это мысли пускаются в пляс

с коченеющих веток,

Это падают листья в цене –

Позолота в пыли.

Это шорохом, шепотом

все что в словах не смогли.

Это жадная синь заплывает

мечтою багрянца,

Это сорвана снежная маска

неравного танца

на неровном дыханье,

смешно это. Страшно ли?

Приглашаю. Проверим.

У нас метра два до земли.

Где...

Убегая из дома,

где плоть – только плата за свет,

Где пробитое платье

навылет истрачено молью,

Где тебя развенчали

в любой неудавшейся роли,

В печали и в радости,

в лени или в труде,

Где...

Где ты будешь баюкать полымя,

Полоумной мечты дитя,

По каким камням дробиться,

Голову очертя,

Биться в чьи открытые двери,

Что за звери тебя сожрут,

Кто сдерет с тебя кожу,

Нежную, как кору,

И заставит журчать

Живой водой тамбурин,

И уж если хочешь молчать,

Говори,

Как кусать будешь губы,

Растресканные сургучом,

Будто все ни при чем,

делать вид, что всё нипочем,

В тех полях, где каждый воин

всегда один

По каким квадратам ходить?

И, поклявшись остолбенеть,

Но не повернуть назад,

Как ты будешь смотреть

В разбитых окон глаза?

непрямая речь!

"Не любовь" – говорит, – "хочу, а войну."

"Я тону" – молчу, – "я тону.

Осторожно – дыханием губ не коснусь –

Дай в глаза на память взгляну.

Дай нырнуть в эту сладкую муть,

В эту жуть.

А что будет потом – не скажу".

И когда солнце в лужу стечет по ножу,

И забьет как рыба хвостом,

И когда, безоружен и окружен,

Вдруг к своим пробьется росток,

И когда разорвется граната в груди

На стеклянном и скользком ветру.

"все как надо" – спокойно отвечу, – "иди.

Я осколки потом соберу".

этот город...

Вылупившись из Вавилона,

Вряд ли вернуться в лоно

Сломанных слов, на ложе

Клятв его односложных,

Шепотов многослойных.

Выжившим из Вавилона,

Выжатым сном соленым,

Потом в его постели,

Ржавым клопом на теле,

Нотой лимонной в теме

Падших до Вавилона,

Впавших в его колена,

До седьмого каленья

Вере его паленой

Подносивших поленья,

Ставшим его законом,

Правдой его граненой,

Свистом его каменьев

В воздухе раскаленном,

Черным яблоком солнца,

Сорванным с небосклона,

Лечь. И обжечь ладони

Третьего Вавилона.

само-летное

Это на языке люблю

Волны ластятся к кораблю,

Как атоллы и острова

Замирают в морях слова.

А на рифе "не уходи"

Сердце выскочит из груди

Дикой кошкой – надежд испить

В лужах солнечных черепиц.

Это на языке люблю

Я которую ночь не сплю,

А взлетаю под облака

На шальных его пузырьках.

СКазка

Смерть моя, Снежная Королева,

Славная, та полынья что слева,

Так тебе не к лицу...

Тело, слепо следуя беглецу,

Жизнь подводит к концу,

Но останавливается.

А то и заходит в тупик

По нужде там или попить,

А ему: терпи до дна, закуси удила,

А чем выть, так уж выдь в окно

В чем не мать родила.

Потому что такие дела, и такой расклад,

Так железная карта дорог на тебя легла.

И не твой это вовсе срок, и ничья вина

Но кому и какой в том прок,

Коль бела, нежна,

Ночь восходит на трон,

И никем не отражена, выжигает звезд имена.

Так сверни своих знамен золотую кровь,

И спустись в метро и там следи за игрой,

В ней хоть землю рой, хоть молча глаза закрой,

Первым будет второй,

Поскользнувшись, лечу с небес,

Плыву налегке по людской реке,

Cветом тайным горят в кулаке –

Письмена на злом и честном ее языке.

На нетающем языке.

Ксения ЛЫКИНА, Прага.

Профессиональная теннисистка, мастер спорта международного класса, будущий журналист. Родилась в Казани в 1990 году. Публиковалась в сборнике "Золотой Пегас". Автор сборника стихов "Посторонним вход воспрещён!"(Москва,2009). Пишет стихи и увлекается фотографией.

Ксения ЛЫКИНА, Прага.

Игорь Померанцев

ПОМЕРАНЦЕВ, Игорь, Прага. Родился в 1948 году в Саратове. Жил в Забайкалье и на Украине. Выпускник факультета романо-германской филологии Черновицкого государственного университета. Эмигрировал на Запад в 1978 году. Работал на радио Би-би-си, с 1987 года — на радиостанции “Свобода” (ведущий программы “Поверх барьеров”). Стихи и проза публиковались в российской и зарубежной периодике. Автор двух сборников стихов и книги эссе.

Игорь Чиннов

Игорь Владимирович ЧИННОВ (1909 -1996), русский поэт. Родился в Риге. С 1914 по 1922 г. жил в России, в Латвии, в Германии, в Париже. В 1962 г. переехал в США. Был профессором-славистом в Канзасском университете и в университете Вандербилта (г. Нэшвилл, штат Теннесси). Печататься начал в тридцатые годы в парижских «Числах». Стихи публиковались во многих эмигрантских периодических изданиях, в том числе в «Новом журнале», «Гранях», «Литературном современнике», «Континенте», в альманахе «Встречи», в нескольких зарубежных антологиях. Автор сборников стихотворений "Монолог", 1950; ’ "Линии", 1960; "Метафоры", 1968; "Партитура", 1970; "Композиция", 1972; "Пасторали", 1976; "Антитеза ", 1979; "Автограф" , 1984.

Игорь Чиннов

* * *

И луковица – жемчужина.

И финик – темный янтарь.

Собор – как жесткое кружево.

Дырявый, древний стихарь.

Акула в томатном соусе –

Коралл и мрамор, смотри!

И кружка пива, по совести

Топазовая внутри.

И взяв рыбешку копченую.

Что золота золотей,

Пошел к святому Антонию

Какой-то рыжий Антей.

Ну да – хотелось бессмертия,

И я запомнил навек

Трактир, собор, и безветрие,

И море, и вечер, и свет.

* * *

Облака облачаются

В золотое руно.

Широко разливается

Золотое вино.

Это бал небожителей,

Фестиваль, карнавал,

И доходит до зрителей,

Как скрипач заиграл.

И две бабочки поздние

У гнилого ствола

Словно крошки амброзии

С золотого стола.

А подсолнух нечаянный

У садовых ворот –

Точно райской окраиной

Рыжий ангел идет.

* * *

Не нарушает тишины

Закат китайско-желтоватый,

И ветки голубой сосны,

Бескрылые, полукрылаты.

На синем запечатлены

Две неподвижные ракиты,

И тень сапфирная волны

Лежит у лодки позабытой.

И слабым пламенем горят

Вершины снежные на юге.

(Здесь две дороги: на Царьград

И на Багдад.) Как бы в испуге

Всё ждет. Ни чаек, ни цикад.

Синеют горные отроги.

И слышно, как молчит закат,

Как бы задумавшись о Боге.

* * *

И луковица – жемчужина.

И финик – темный янтарь.

Собор – как жесткое кружево.

Дырявый, древний стихарь.

Акула в томатном соусе –

Коралл и мрамор, смотри!

И кружка пива, по совести

Топазовая внутри.

И взяв рыбешку копченую.

Что золота золотей,

Пошел к святому Антонию

Какой-то рыжий Антей.

Ну да – хотелось бессмертия,

И я запомнил навек

Трактир, собор, и безветрие,

И море, и вечер, и свет.

* * *

Облака облачаются

В золотое руно.

Широко разливается

Золотое вино.

Это бал небожителей,

Фестиваль, карнавал,

И доходит до зрителей,

Как скрипач заиграл.

И две бабочки поздние

У гнилого ствола

Словно крошки амброзии

С золотого стола.

А подсолнух нечаянный

У садовых ворот –

Точно райской окраиной

Рыжий ангел идет.

* * *

Не нарушает тишины

Закат китайско-желтоватый,

И ветки голубой сосны,

Бескрылые, полукрылаты.

На синем запечатлены

Две неподвижные ракиты,

И тень сапфирная волны

Лежит у лодки позабытой.

И слабым пламенем горят

Вершины снежные на юге.

(Здесь две дороги: на Царьград

И на Багдад.) Как бы в испуге

Всё ждет. Ни чаек, ни цикад.

Синеют горные отроги.

И слышно, как молчит закат,

Как бы задумавшись о Боге.

* * *

И луковица – жемчужина.

И финик – темный янтарь.

Собор – как жесткое кружево.

Дырявый, древний стихарь.

Акула в томатном соусе –

Коралл и мрамор, смотри!

И кружка пива, по совести

Топазовая внутри.

И взяв рыбешку копченую.

Что золота золотей,

Пошел к святому Антонию

Какой-то рыжий Антей.

Ну да – хотелось бессмертия,

И я запомнил навек

Трактир, собор, и безветрие,

И море, и вечер, и свет.

* * *

Облака облачаются

В золотое руно.

Широко разливается

Золотое вино.

Это бал небожителей,

Фестиваль, карнавал,

И доходит до зрителей,

Как скрипач заиграл.

И две бабочки поздние

У гнилого ствола

Словно крошки амброзии

С золотого стола.

А подсолнух нечаянный

У садовых ворот –

Точно райской окраиной

Рыжий ангел идет.

* * *

Не нарушает тишины

Закат китайско-желтоватый,

И ветки голубой сосны,

Бескрылые, полукрылаты.

На синем запечатлены

Две неподвижные ракиты,

И тень сапфирная волны

Лежит у лодки позабытой.

И слабым пламенем горят

Вершины снежные на юге.

(Здесь две дороги: на Царьград

И на Багдад.) Как бы в испуге

Всё ждет. Ни чаек, ни цикад.

Синеют горные отроги.

И слышно, как молчит закат,

Как бы задумавшись о Боге.

Николай ШАМСУТДИНОВ, Тюмень

Поэт, публицист, переводчик. Род. в 1949 г. на п-ве Ямал. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Член Русского ПЕН-клуба. Автор двадцати поэтических книг: «Выучиться ждать», «Прощание с юностью», «Лунная важенка», «Скуластые музы Ямала», «Женщина читает сердцем», «Любовь без утоления», «Пенорожденная», «Заветная беззаветность» и др. Лауреат Всероссийской литературной премии им. Д.Н. Мамина-Сибиряка (2002) и общенациональной – А.М. Горького (2007). Печатался в журналах и альманахах: «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Молодая гвардия», «Нева», «Звезда», «Аврора», «Магазин Жванецкого», «Сибирские огни», «Крещатик» (Германия), «Побережье» (США) и др. Председатель Тюменской региональной организациии Союза российских писателей.

Николай ШАМСУТДИНОВ, Тюмень

***

Жизнь – трезвая особа, у неё
Аскеза… Доверительное с нами,
Проигрывает в красках бытие,
Ознобно занавешенное снами.
В рефлексию луны вовлечены
Ушибленные ревностью… При дошлом
Взгляде вперёд, явь усыпляет – сны
Закупоренных в непроглядном прошлом.
Под лунным снегом, саду нелегко
Висеть в пространстве, высекая в высях
Рисунок звонких веток… Далеко-о
Уходят от себя в промозглых мыслях.
Сад свит из сновидений – на свету
Былых теней… Пятнашками взыскуем,
В блаженную, для женщин, слепоту
Мир погружаем с каждым поцелуем.
Зайди в мой сон, пройди его. Зрачок
Притих под тёплым веком… Только, узник
Пустого сердца,
гений, одинок, –
Единственный, по совести, союзник.

***

В «Овидиевых тристиях» творим,
Классически суров, могучей кладки,
Из вечности окуклившийся Рим,
Запахиваясь в каменные складки,
Вмурован в мир… Шибающий огнём,
В кремневую брусчатку, словно бурей,
Вбит, в мелосе металла, мерный гром
Орлами обитаемых центурий,
Чьи устремленья перспективу рвут, –
Пока, несом к предательству толпою
Убийц, смертельней – спрут, брутальный Брут,
С кинжалом под кромешною полою.
В крови гиперборея растворим,
Рим, обряжённый в вечную порфиру, –
Грядущего застрельщик… Третий Рим,
Не снявший грима схимника и миру
Явивший куполов густую зернь, –
Тучнее: здесь, отлучена от неба,
Как и у Колизея, – злее чернь,
Неисцелимо алчущая «хлеба
И зрелищ!». Разминувшись на мосту
С ней, с Мессалиной, не пеняй ей: узы
Незримого родства – здесь крепче.., у
Неё – взгляд деклассированной музы,
Свежо приобнажающей резцы…
Жизнь каплет древним млеком на страницы,
Спелёнутая в вечные сосцы
Отвесно бдящей, пристальной волчицы,
Чей желторотый Рим – апофеоз
Роскошной возмужалости. Признаться,
В акустике его метаморфоз
Есть с вечностью кому перекликаться…

***

Памяти Иосифа Бродского

В помрачении «дикого» пляжа.., та,
Наводняя телесным кишеньем зренье,
С безразличием к пеплуму, нагота –
Это, в просверках охлоса, отчужденье

От среды, чьи филиппики не бодрят…
Влажно морем подмечено, для упорство,
Как с ленивой заминкой отводят взгляд,
Не дичась золотистой роскоши торса

Близлежащей сирены… Кому с руки –
Индивид вне себя? И, в подтексте иней,
О любви, эволюции вопреки,
Поют с голоса (спектр модуляций…) Синей

Бороды… Погружаясь в себя, коллаж
С персонажами Данте, при дешевизне
Пыльных ассоциаций, пустеет пляж –
Честный задник простой, одноактной жизни,

Добавляющей грустных белил виску
И, в виду незабвенного Петербурга,
Закрывающей занавес по кивку
Демиурга
с претензией драматурга…

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Памяти Иосифа Бродского

***

Урбино Фолли

За Генуей, в барашках волн, едва ль
Приветлива об эту пору, снова –
Осенняя, вам отвечает даль
Пустым, прозрачным взглядом птицелова,
Поддразнивая желчь.., и неспроста,
Промозгла, не предмет парадной оды,
Окрест её сиротства, пустота
Соцветья вымывает из природы,

Чьи, в изложенье жизни сей, глаза
Обращены в себя. И, сбив дыханье,
Что, обрекая ностальгии, за
Студёным оседаньем в подсознанье
Ненастной сини, прячущей свои
Фантазии от взора щелкопера?
Чем, отражённый тишиной в крови,
Настойчивее приворот простора,

По сути, соглядатая в душе,
Тем всё мрачней, к язвительности Гафта,
Пролившись в мелководные клише,
Залив – цезура плотного ландшафта.
При аскетизме черт, его окрас,
Простреливаем чайками, – бледнее,
Как смерть… Но «то, что убивает нас
(По Ницше), нас же делает сильнее…»,

Чтоб внять в краю задумчивых снегов,
О чём (смеясь иль плача, всё едино…),
За дли-инной анфиладой холодов
Поёт урбанистический Урбино…

***

Урбино Фолли

***

Урбино Фолли

***

Урбино Фолли

***

Урбино Фолли

***

Урбино Фолли

***

Урбино Фолли

***

В сердце, в ветхой мишени, саднит от стрелы
Протагона с тугим колчаном… За любовью –
Грёзы, слёзы, неврозы. Кому не милы
Её милости, в горьких сомнениях, с кровью
Отрывают от сердца её, за свои
Заблужденья платя сединою… С годами
Склонность к сумеркам, не унижая любви
Браком, – всё искупительней в этом бедламе

Мегаполиса. Сколько окно ни гори,
Непробуднее улица, ибо по мере
Темноты сплошь наращивает фонари,
Предаваясь безделью, пока в атмосфере
Безмятежность.., и – лень бросить лёд в виски, лень
Взять газету. В недавнем повеса – на совесть,
Оттеняя свою безупречную тень,
Человек погружается в сплин, обособясь

От себя же, привычно, как прежде, топя
Иски к сущему в виски. И, словно бы в судный
Час, он, скоропостижно заставший себя
В умозрительном зеркале, – видит приблудный

Образ третьего лишнего… Резок и ржав
Голос правды, какой её редко рисуют,
Ведь последнюю осень, от жалоб отжав,
Не ему, допивая свой чай, адресуют.

Но едва, ароматно, дыханье от уст
Феминистки с сугубой неприязнью к узам, –
Выпрямляется воля к «сотворчеству»: вкус
К авантюрам, настойчивый, движет искусом…

***

СЛЫШИШЬ ВДАЛИ ГОЛОСА…

***

Как равные в ряду несообразностей,
Только весной, к наплыву неприятностей,
Они несносней, женщины, те, в чьих
Эпистолах – не чествованье частностей,
А назиданье и забвенье их…

Действительно, воспитывая мнительность,
Действительность, скорее, умозрительность.
Не поверяя частностей судьбе,
Едва ль скоропалительна язвительность
Ушибленного жалостью к себе,

Ведь женщина (и верим, что – знамение
Предбудущего…), жизни воплощение,
Обняв его, как быстрая река,
Несёт, несёт от бед его, – движение
Её души не входит в берега.

С ней, обезволивающее пространною
В рацеях, отзывающих нирваною, –
Обуреваем Байроном, на свет
Непроницаем,
мир гудит мембраною
Весны, откладывающей ответ…

***

В ЭКСПРЕССЕ

Простор идёт на приступ… И, в конце
Концов, она, на первый взгляд, случайна,
Попутчица, в чьём матовом лице
Застенчиво протаивает тайна,

С которой, оплошав, смятенье длят
С заминкою и, прежде чем отдаться,
Недоуменный, повлажневший взгляд
Тепло отводят в сторону. Признаться,

Аукаются с бездной? Исполать
Иронии: гостеприимный гений
Готов принять и смерть – как благодать,
И благодать – как смерть… В ряду знамений,

Экспрессом, начинённым пустотой,
Уже летят, и разомкнуть не в силах
И рук, вооружённых слепотой,
И ног, и … В переимчивых чернилах,

Настоянных на вечности, свежа,
Вся – воплощённое долготерпенье,
Шельмуемая штампами душа
Густонаселенна – со дня творенья

И по сю пору. Выпит знойным ртом,
Не задавай вопросов… В токованье
Оглохшей крови (губы в кровь…), – о том
Пусть выскажется влажное молчанье

Закушенного рта. Встать в полный рост –
Ликуя и не следуя обетам,
Над бледной,
над простёртою, как мост
Меж этим и другим, в забвенье, светом…

В ЭКСПРЕССЕ

Навигация

Выпуск 12-13, 2022-2023

Выпуск 11-й, 2021

Выпуск 10-й

Выпуск 2017-го года

Выпуск 2016-го года

Специальный выпуск - к 90-летию Валентины Синкевич

Выпуск 2015-го года

Выпуск 2014-го года

Выпуск 2013-го года

Выпуск 2012-го года

Выпуск 2011-го года

Выпуск 2010-го года

Выпуск 2009-го года