|
МОЙ ИЕРУСАЛИМ
Так тяжело мне свой возраст нести,
Даже с другими, по странности, иже…
Утро свежо, ещё нету шести.
Ближний Восток уж куда ещё ближе.
Город лежит на ладони моей –
Тёплый, домашний, весь в тёплой истоме,
Весь в ожерелье весёлых огней,
Весь золотой, как сказала Наоми.
Плещется небо в свои берега.
Облаку белому нету покоя…
Что же ропщу я, усталый брюзга,
Если мне выпало счастье такое.
|
|
МОЙ ИЕРУСАЛИМ
Так тяжело мне свой возраст нести,
Даже с другими, по странности, иже…
Утро свежо, ещё нету шести.
Ближний Восток уж куда ещё ближе.
Город лежит на ладони моей –
Тёплый, домашний, весь в тёплой истоме,
Весь в ожерелье весёлых огней,
Весь золотой, как сказала Наоми.
Плещется небо в свои берега.
Облаку белому нету покоя…
Что же ропщу я, усталый брюзга,
Если мне выпало счастье такое.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
ДЕТСТВО
Я – дитя военного порядка,
Хлебных карточек, очередей.
И осталась лишь седая прядка
Мне в наследство от судьбы моей.
Ветер дунет, и в пространстве сиром
Стынет в непогоду естество.
И летит себе над лёгким миром
Одуванчик детства моего.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Вот чувства. Нельзя отрицать их,
Понять их – уходят года…
Сентиментальные песни тридцатых.
А я был ребёнком тогда.
Пластинка, слова повторяя,
Кружилась, круша матерьял.
Спешил я, наивность теряя.
Да, видно, не всю потерял.
Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных рассей…
И плачу над глупостью текста.
А, может, над жизнью своей.
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
***
Все причины перечисли,
Не пора ли нам?.. Пора:
Начинаем игры птичьи –
Пробу горла и пера.
Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
РАХЕЛЬ
в переводе АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА
Язык оригинала: иврит
РАХЕЛЬ БЛУВШТЕЙН (20 сентября 1890, Саратов – 16 апреля 1931, Тель-Авив) – подписывалась обычно одним первым именем – Рахель.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА: Её называют по имени – Рахель. И добавлять ничего не надо – все знают. Песни её исполняют певцы разных вкусов и вззглядов. Она – для всех. Она – народный поэт. Рахель Блувштейн прожила тяжёлую, короткую и прекрасную жизнь. Родилась в Саратове на Волге, жила и училась в Москве, писала свои первые стихи на русском языке. До конца жизни сохранила любовь к русской поэзии, переводила на иврит Ахматову. Жила и работала в киббуце. Болела неизлечимой в те годы болезнью – туберкулёзом. Жила бедно, жила голодно, одиноко, и писала, не переставая, свои песни – звонкие, мелодичные, грустные, полные любви к человеку, к стране, к народу, к языку... И поэтому останется навсегда и в литературе, и в сердце народа поэт Рахель. Простое имя, как у прародительницы нашей.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
КНИГА ПЕСЕН МОИХ
Всё, что я в горечи криком кричала
В часы одиноких ночей,
Все горсткою слов очарованных стало
В той беленькой книге моей.
К тому, что я другу вовек не открыла,
Ч то пламенем вылилось в стих,
К тому, что душою разорванной было,
Протянутся руки чужих.
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
МОЛЧАНИЕ
Молчание гнетёт, меня к земле сгибая,
И сердце режет мне, и лезвие в руке...
Я здесь пока, я здесь... Я смерти ожидаю,
И песен кровоток стекает по строке.
Так неподвижна смерть, и мы застынем тоже,
И путь короткий нам написан на веку,
У жизни свой язык, свой голос, и, похоже,
Нам суждена одна тоска по языку.
И леденит меня своим могильным тщаньем
Молчанье. У дверей звенят его ключи...
Я здесь пока, я здесь, на рубеже прощальном.
Пусть бьют меня слова... Ты только не молчи!
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
КРАСКИ
И встаёт над пахотой утро,
Над водой голубеет рассвет,
Зеленеет травы благовестье,
Где и места ей, кажется, нет.
И фиалка на серых скалах
Оставляет розовый след...
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
СТРАНЕ МОЕЙ
Не воспевала я
Тебя, страна моя,
Не украшала я
Героев и бои.
Лишь посадила я
Росток в земле твоей,
Здесь всё ещё слышны
Шаги мои.
И пусть мой дар так мал,
Я знаю, – очень мал –
От дочери твоей,
Подарок мой тебе.
Но голос звонок мой,
И в самый грустный день
Я плакала в тиши,
Наперекор судьбе.
Перевёл с иврита Александр ВОЛОВИК
|
|
-
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ КНИГЕ
С первого вдоха к последнему вздоху –
В этих границах, в обложках моих
Я проживаю сквозь сердце эпоху,
Словно дорогу, и нету других.
С первого мига до смертного мига –
Жить и любить, умирать и спасать.
Каждая книга – последняя книга,
Просто иначе не стоит писать.
Всё, что не комкаясь, терпит бумага...
(Боже, молю: поддержи на краю!)
С первого шага – до горького шага:
В пропасть упасть, словно в книгу свою.
МОЛЕНИЕ О ИЕРУСАЛИМЕ
Молю Тебя о городе моем.
Омой его,
наполни водоем
прозрачной влагой,
скопленной веками.
Молю Тебя –
верни ему его,
очисти от придумок торжество
и от надстроек –
заповедный камень.
Молю Тебя о городе,
ему
не могут подсчитать точнее годы,
и путают, и льстят, и потому
его так алчут жадные народы.
Ты знаешь правду вечную мою,
о городе моем Тебя молю!
МОЛЕНИЕ О ПРОЩЕНИИ
Прости меня, Господь,
Молю, не обессудь.
Плоть проникает в плоть,
Суть отвергает суть.
День упадает в ночь,
Ночь иссякает в день.
И кто придет помочь,
Хоть руки в твердь воздень.
Из множества неволь
Свободы не явить.
Но боль рождает боль,
Нить переходит в нить.
И нечего решить,
И некому решать.
Я так спешил грешить,
Так медлил совершать.
МОЛЕНИЕ О ПОЭТАХ
Молю, Господь, поэтов охрани
От пустоты души и постаренья плоти.
Поэтам наслаждение в работе
Вострит перо, но Ты повремени
И не решай судеб их, в щедрости шутя.
Поэт – он простодушное дитя.
Дай хлеба им, дай вдохновенья им,
Отсрочки дай в ежесекундной пытке.
Пусть булочник не менее раним,
Но у него хотя бы хлеб в избытке.
А у поэтов времени в обрез,
И топит с головой непониманье...
Молю, Господь, яви им интерес!
Прости, Господь, мое напоминанье!
МОЛЕНИЕ О ЖЕНЕ
Мне повезло однажды, слава Богу!
Я выстрадал, или пришла пора –
Я сделал точный выбор на дорогу,
И выиграл в любовь. Такая есть игра!
Молю, Господь, моей жене прелестной,
Чей нежный дар небесного верней,
Дай доли и удачи. Нам ли вместе,
А, если по отдельности, то ей.
И если сердце биться перестанет,
Что тяжба душ, что перевес в борьбе...
Дай счастья ей, когда меня не станет,
Пока я здесь, я помогу Тебе!
МОЛЕНИЕ О ХЛЕБЕ
Над пропастью этой бездонной,
Где твой воссияет Престол,
Придвинем скамью поудобней,
И локти поставим на стол.
Молю, чтобы время настало,
Чтоб срок неизбежный настал,
Чтоб каждому хлеба хватало,
И чтобы никто не хватал.
За сытое это здоровье,
Печенное в жаркой золе,
Уплачено плачем и кровью
На грешной невинной земле.
Чтоб чинно, не скоро, и честно
Делили по-братски ломоть.
Чтоб каждому было не тесно
В застолии этом, Господь!
МОЛЕНИЕ О ТИШИНЕ
Ночь небо наполняет тишиной.
В нем ни звезды, ни звука, ни кометы.
И счет иной, и разговор иной,
Иные предсказанья и приметы.
Мне полог этот надо мной насущ,
Необходим, подарен, одинаков.
Он – обещание блаженства райских кущ.
Он – весть благая и даренье знаков.
Молю Тебя, Господь, о тишине,
О темноте, скрывающей огрехи,
Молю не позабыть и обо мне,
Всё подсчитать, не пропуская вехи.
Молю пощады слуху и уму,
Дурачиться, пожалуй, поздновато.
Пополню обещаньями суму,
Мольбами отложить чуть-чуть расплату.
Чем успокоить плачущих ко сну,
И не утешу их и не утишу...
Позволь мне, Бог, услышать тишину!
И, может, наконец, себя услышу.
|
|
-
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ КНИГЕ
С первого вдоха к последнему вздоху –
В этих границах, в обложках моих
Я проживаю сквозь сердце эпоху,
Словно дорогу, и нету других.
С первого мига до смертного мига –
Жить и любить, умирать и спасать.
Каждая книга – последняя книга,
Просто иначе не стоит писать.
Всё, что не комкаясь, терпит бумага...
(Боже, молю: поддержи на краю!)
С первого шага – до горького шага:
В пропасть упасть, словно в книгу свою.
МОЛЕНИЕ О ИЕРУСАЛИМЕ
Молю Тебя о городе моем.
Омой его,
наполни водоем
прозрачной влагой,
скопленной веками.
Молю Тебя –
верни ему его,
очисти от придумок торжество
и от надстроек –
заповедный камень.
Молю Тебя о городе,
ему
не могут подсчитать точнее годы,
и путают, и льстят, и потому
его так алчут жадные народы.
Ты знаешь правду вечную мою,
о городе моем Тебя молю!
МОЛЕНИЕ О ПРОЩЕНИИ
Прости меня, Господь,
Молю, не обессудь.
Плоть проникает в плоть,
Суть отвергает суть.
День упадает в ночь,
Ночь иссякает в день.
И кто придет помочь,
Хоть руки в твердь воздень.
Из множества неволь
Свободы не явить.
Но боль рождает боль,
Нить переходит в нить.
И нечего решить,
И некому решать.
Я так спешил грешить,
Так медлил совершать.
МОЛЕНИЕ О ПОЭТАХ
Молю, Господь, поэтов охрани
От пустоты души и постаренья плоти.
Поэтам наслаждение в работе
Вострит перо, но Ты повремени
И не решай судеб их, в щедрости шутя.
Поэт – он простодушное дитя.
Дай хлеба им, дай вдохновенья им,
Отсрочки дай в ежесекундной пытке.
Пусть булочник не менее раним,
Но у него хотя бы хлеб в избытке.
А у поэтов времени в обрез,
И топит с головой непониманье...
Молю, Господь, яви им интерес!
Прости, Господь, мое напоминанье!
МОЛЕНИЕ О ЖЕНЕ
Мне повезло однажды, слава Богу!
Я выстрадал, или пришла пора –
Я сделал точный выбор на дорогу,
И выиграл в любовь. Такая есть игра!
Молю, Господь, моей жене прелестной,
Чей нежный дар небесного верней,
Дай доли и удачи. Нам ли вместе,
А, если по отдельности, то ей.
И если сердце биться перестанет,
Что тяжба душ, что перевес в борьбе...
Дай счастья ей, когда меня не станет,
Пока я здесь, я помогу Тебе!
МОЛЕНИЕ О ХЛЕБЕ
Над пропастью этой бездонной,
Где твой воссияет Престол,
Придвинем скамью поудобней,
И локти поставим на стол.
Молю, чтобы время настало,
Чтоб срок неизбежный настал,
Чтоб каждому хлеба хватало,
И чтобы никто не хватал.
За сытое это здоровье,
Печенное в жаркой золе,
Уплачено плачем и кровью
На грешной невинной земле.
Чтоб чинно, не скоро, и честно
Делили по-братски ломоть.
Чтоб каждому было не тесно
В застолии этом, Господь!
МОЛЕНИЕ О ТИШИНЕ
Ночь небо наполняет тишиной.
В нем ни звезды, ни звука, ни кометы.
И счет иной, и разговор иной,
Иные предсказанья и приметы.
Мне полог этот надо мной насущ,
Необходим, подарен, одинаков.
Он – обещание блаженства райских кущ.
Он – весть благая и даренье знаков.
Молю Тебя, Господь, о тишине,
О темноте, скрывающей огрехи,
Молю не позабыть и обо мне,
Всё подсчитать, не пропуская вехи.
Молю пощады слуху и уму,
Дурачиться, пожалуй, поздновато.
Пополню обещаньями суму,
Мольбами отложить чуть-чуть расплату.
Чем успокоить плачущих ко сну,
И не утешу их и не утишу...
Позволь мне, Бог, услышать тишину!
И, может, наконец, себя услышу.
|
|
-
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ КНИГЕ
С первого вдоха к последнему вздоху –
В этих границах, в обложках моих
Я проживаю сквозь сердце эпоху,
Словно дорогу, и нету других.
С первого мига до смертного мига –
Жить и любить, умирать и спасать.
Каждая книга – последняя книга,
Просто иначе не стоит писать.
Всё, что не комкаясь, терпит бумага...
(Боже, молю: поддержи на краю!)
С первого шага – до горького шага:
В пропасть упасть, словно в книгу свою.
МОЛЕНИЕ О ИЕРУСАЛИМЕ
Молю Тебя о городе моем.
Омой его,
наполни водоем
прозрачной влагой,
скопленной веками.
Молю Тебя –
верни ему его,
очисти от придумок торжество
и от надстроек –
заповедный камень.
Молю Тебя о городе,
ему
не могут подсчитать точнее годы,
и путают, и льстят, и потому
его так алчут жадные народы.
Ты знаешь правду вечную мою,
о городе моем Тебя молю!
МОЛЕНИЕ О ПРОЩЕНИИ
Прости меня, Господь,
Молю, не обессудь.
Плоть проникает в плоть,
Суть отвергает суть.
День упадает в ночь,
Ночь иссякает в день.
И кто придет помочь,
Хоть руки в твердь воздень.
Из множества неволь
Свободы не явить.
Но боль рождает боль,
Нить переходит в нить.
И нечего решить,
И некому решать.
Я так спешил грешить,
Так медлил совершать.
МОЛЕНИЕ О ПОЭТАХ
Молю, Господь, поэтов охрани
От пустоты души и постаренья плоти.
Поэтам наслаждение в работе
Вострит перо, но Ты повремени
И не решай судеб их, в щедрости шутя.
Поэт – он простодушное дитя.
Дай хлеба им, дай вдохновенья им,
Отсрочки дай в ежесекундной пытке.
Пусть булочник не менее раним,
Но у него хотя бы хлеб в избытке.
А у поэтов времени в обрез,
И топит с головой непониманье...
Молю, Господь, яви им интерес!
Прости, Господь, мое напоминанье!
МОЛЕНИЕ О ЖЕНЕ
Мне повезло однажды, слава Богу!
Я выстрадал, или пришла пора –
Я сделал точный выбор на дорогу,
И выиграл в любовь. Такая есть игра!
Молю, Господь, моей жене прелестной,
Чей нежный дар небесного верней,
Дай доли и удачи. Нам ли вместе,
А, если по отдельности, то ей.
И если сердце биться перестанет,
Что тяжба душ, что перевес в борьбе...
Дай счастья ей, когда меня не станет,
Пока я здесь, я помогу Тебе!
МОЛЕНИЕ О ХЛЕБЕ
Над пропастью этой бездонной,
Где твой воссияет Престол,
Придвинем скамью поудобней,
И локти поставим на стол.
Молю, чтобы время настало,
Чтоб срок неизбежный настал,
Чтоб каждому хлеба хватало,
И чтобы никто не хватал.
За сытое это здоровье,
Печенное в жаркой золе,
Уплачено плачем и кровью
На грешной невинной земле.
Чтоб чинно, не скоро, и честно
Делили по-братски ломоть.
Чтоб каждому было не тесно
В застолии этом, Господь!
МОЛЕНИЕ О ТИШИНЕ
Ночь небо наполняет тишиной.
В нем ни звезды, ни звука, ни кометы.
И счет иной, и разговор иной,
Иные предсказанья и приметы.
Мне полог этот надо мной насущ,
Необходим, подарен, одинаков.
Он – обещание блаженства райских кущ.
Он – весть благая и даренье знаков.
Молю Тебя, Господь, о тишине,
О темноте, скрывающей огрехи,
Молю не позабыть и обо мне,
Всё подсчитать, не пропуская вехи.
Молю пощады слуху и уму,
Дурачиться, пожалуй, поздновато.
Пополню обещаньями суму,
Мольбами отложить чуть-чуть расплату.
Чем успокоить плачущих ко сну,
И не утешу их и не утишу...
Позволь мне, Бог, услышать тишину!
И, может, наконец, себя услышу.
|
|
2013-Воловик, Александр
(1931-2003)
ЗИМА СОРОК ПЕРВОГО
В провалах памяти звезда
Сияла тускло. Сорок первый.
Шли по дорогам поезда,
По белым, обнаженным нервам.
Автобусик нелепый стыл
На перегруженной платформе.
И залитый огнями тыл
Пропах проклятым хлороформом.
И шел солдатский эшелон
Наперерез немецкой силе,
Как будто вырезан талон
Из хлебной карточки России.
И хлебопашцам невдомек,
Что долог срок, и путь далек,
И всё-то горюшко вначале…
И вслед глядит с такой тоской
Земля
застывшими очами
из-под ушанки снеговой.
* * *
Предсказаниями не увлечен,
Без опоры на знании строгом,
Я еще не владею ключом
От того, что обещано Богом.
Не считая чужие умы,
Я смотрю, позабыв про законы,
Сквозь замочную скважину тьмы
В светлый мир, мне еще незнакомый.
МОИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
Мои тысячелетия прошли,
от счета лет ни спрятаться, ни деться.
Нас вешали, и резали, и жгли,
швыряли в рвы и старца и младенца.
И вроде бы никто не виноват:
я выбрал сам судьбу, поставил меты.
И – Вечный Жид – дорогой вечной в ад
спускаюсь под аплодисменты.
Я – молод и могуч, но говорят,
что путь мой предопределен и быстротечен.
Всё ложь дешевая! Вокруг костры горят.
Но я иду. Но я живу. Я – вечен!
И я оставлю правнукам седым –
лишь только бы их возраст прерван не был! –
огонь и память, красоту и дым,
который – даже он! – ведет нас в небо.
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕМ СУДЕ
Когда мы восстанем из праха
И встанем, нагие, пред Ним,
Свободны от скуки и страха,
От долга чужим и своим.
Когда, пожимая плечами
В сомнении правды Суда,
Без радости и печали
Мы все дошагаем сюда.
И, стоя под нищей оливой,
Какой бы ни выпал мне путь,
Молю Тебя, Бог справедливый,
Не дай мне себя обмануть.
И всё, что пройдет быстротечно,
И всё, что продлится в раю…
Так хочется верить навечно
В последнюю честность свою.
СОНЕТ
Мы бытие по книгам изучали,
Для нас слова открытием звучали.
В листве плодов мелькали огоньки,
И те плоды нам не были горьки.
И ветры птиц на радугах качали,
И падали дожди вперегонки…
Над крышами сирены прокричали.
В кострах тревожно тлели огоньки.
Был шар земной окопами изрыт,
Зарыт солдат под колосом несжатым,
И голосила женщина навзрыд
Над тем солдатом – мужем или братом.
Сияло солнце в мире виноватом.
Был взорван атом. Взорван. Не открыт.
МОЛЕНИЕ О НАДЕЖДЕ
Надежда слабым руку подает.
Что делать? – тяжесть сердце расколола.
На раны сыпят соль, и льется йод.
И мы – мука не высшего помола.
Но Ты, мой Бог, прошу, не обессудь,
Что я не все слова сдержал, как надо.
Мне лишь в надежде сущность есть и суть,
Мне в ней одной – грядущая награда.
Не опозорь меня перед людьми,
Им тоже в ней единственная плата…
Не отними, молю, не отмени
Того, что нам обещано и свято.
ВОЛОВИК, Александр Михайлович (1931-2003), поэт, писатель переводчик. Сборники стихов: «Процессия», 1997; «Приди в мой дом» (на иврите), 1979; «Словно дым в небо», 1990; «Сто стихотворений в переводе с иврита», 1991, «Райский сад», 1992; «Мост моей жизни», 1995; «Двести стихотворений», 2000.
|
|
2013-Воловик, Александр
(1931-2003)
ЗИМА СОРОК ПЕРВОГО
В провалах памяти звезда
Сияла тускло. Сорок первый.
Шли по дорогам поезда,
По белым, обнаженным нервам.
Автобусик нелепый стыл
На перегруженной платформе.
И залитый огнями тыл
Пропах проклятым хлороформом.
И шел солдатский эшелон
Наперерез немецкой силе,
Как будто вырезан талон
Из хлебной карточки России.
И хлебопашцам невдомек,
Что долог срок, и путь далек,
И всё-то горюшко вначале…
И вслед глядит с такой тоской
Земля
застывшими очами
из-под ушанки снеговой.
* * *
Предсказаниями не увлечен,
Без опоры на знании строгом,
Я еще не владею ключом
От того, что обещано Богом.
Не считая чужие умы,
Я смотрю, позабыв про законы,
Сквозь замочную скважину тьмы
В светлый мир, мне еще незнакомый.
МОИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
Мои тысячелетия прошли,
от счета лет ни спрятаться, ни деться.
Нас вешали, и резали, и жгли,
швыряли в рвы и старца и младенца.
И вроде бы никто не виноват:
я выбрал сам судьбу, поставил меты.
И – Вечный Жид – дорогой вечной в ад
спускаюсь под аплодисменты.
Я – молод и могуч, но говорят,
что путь мой предопределен и быстротечен.
Всё ложь дешевая! Вокруг костры горят.
Но я иду. Но я живу. Я – вечен!
И я оставлю правнукам седым –
лишь только бы их возраст прерван не был! –
огонь и память, красоту и дым,
который – даже он! – ведет нас в небо.
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕМ СУДЕ
Когда мы восстанем из праха
И встанем, нагие, пред Ним,
Свободны от скуки и страха,
От долга чужим и своим.
Когда, пожимая плечами
В сомнении правды Суда,
Без радости и печали
Мы все дошагаем сюда.
И, стоя под нищей оливой,
Какой бы ни выпал мне путь,
Молю Тебя, Бог справедливый,
Не дай мне себя обмануть.
И всё, что пройдет быстротечно,
И всё, что продлится в раю…
Так хочется верить навечно
В последнюю честность свою.
СОНЕТ
Мы бытие по книгам изучали,
Для нас слова открытием звучали.
В листве плодов мелькали огоньки,
И те плоды нам не были горьки.
И ветры птиц на радугах качали,
И падали дожди вперегонки…
Над крышами сирены прокричали.
В кострах тревожно тлели огоньки.
Был шар земной окопами изрыт,
Зарыт солдат под колосом несжатым,
И голосила женщина навзрыд
Над тем солдатом – мужем или братом.
Сияло солнце в мире виноватом.
Был взорван атом. Взорван. Не открыт.
МОЛЕНИЕ О НАДЕЖДЕ
Надежда слабым руку подает.
Что делать? – тяжесть сердце расколола.
На раны сыпят соль, и льется йод.
И мы – мука не высшего помола.
Но Ты, мой Бог, прошу, не обессудь,
Что я не все слова сдержал, как надо.
Мне лишь в надежде сущность есть и суть,
Мне в ней одной – грядущая награда.
Не опозорь меня перед людьми,
Им тоже в ней единственная плата…
Не отними, молю, не отмени
Того, что нам обещано и свято.
ВОЛОВИК, Александр Михайлович (1931-2003), поэт, писатель переводчик. Сборники стихов: «Процессия», 1997; «Приди в мой дом» (на иврите), 1979; «Словно дым в небо», 1990; «Сто стихотворений в переводе с иврита», 1991, «Райский сад», 1992; «Мост моей жизни», 1995; «Двести стихотворений», 2000.
|
|
2013-Воловик, Александр
(1931-2003)
ЗИМА СОРОК ПЕРВОГО
В провалах памяти звезда
Сияла тускло. Сорок первый.
Шли по дорогам поезда,
По белым, обнаженным нервам.
Автобусик нелепый стыл
На перегруженной платформе.
И залитый огнями тыл
Пропах проклятым хлороформом.
И шел солдатский эшелон
Наперерез немецкой силе,
Как будто вырезан талон
Из хлебной карточки России.
И хлебопашцам невдомек,
Что долог срок, и путь далек,
И всё-то горюшко вначале…
И вслед глядит с такой тоской
Земля
застывшими очами
из-под ушанки снеговой.
* * *
Предсказаниями не увлечен,
Без опоры на знании строгом,
Я еще не владею ключом
От того, что обещано Богом.
Не считая чужие умы,
Я смотрю, позабыв про законы,
Сквозь замочную скважину тьмы
В светлый мир, мне еще незнакомый.
МОИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
Мои тысячелетия прошли,
от счета лет ни спрятаться, ни деться.
Нас вешали, и резали, и жгли,
швыряли в рвы и старца и младенца.
И вроде бы никто не виноват:
я выбрал сам судьбу, поставил меты.
И – Вечный Жид – дорогой вечной в ад
спускаюсь под аплодисменты.
Я – молод и могуч, но говорят,
что путь мой предопределен и быстротечен.
Всё ложь дешевая! Вокруг костры горят.
Но я иду. Но я живу. Я – вечен!
И я оставлю правнукам седым –
лишь только бы их возраст прерван не был! –
огонь и память, красоту и дым,
который – даже он! – ведет нас в небо.
МОЛЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕМ СУДЕ
Когда мы восстанем из праха
И встанем, нагие, пред Ним,
Свободны от скуки и страха,
От долга чужим и своим.
Когда, пожимая плечами
В сомнении правды Суда,
Без радости и печали
Мы все дошагаем сюда.
И, стоя под нищей оливой,
Какой бы ни выпал мне путь,
Молю Тебя, Бог справедливый,
Не дай мне себя обмануть.
И всё, что пройдет быстротечно,
И всё, что продлится в раю…
Так хочется верить навечно
В последнюю честность свою.
СОНЕТ
Мы бытие по книгам изучали,
Для нас слова открытием звучали.
В листве плодов мелькали огоньки,
И те плоды нам не были горьки.
И ветры птиц на радугах качали,
И падали дожди вперегонки…
Над крышами сирены прокричали.
В кострах тревожно тлели огоньки.
Был шар земной окопами изрыт,
Зарыт солдат под колосом несжатым,
И голосила женщина навзрыд
Над тем солдатом – мужем или братом.
Сияло солнце в мире виноватом.
Был взорван атом. Взорван. Не открыт.
МОЛЕНИЕ О НАДЕЖДЕ
Надежда слабым руку подает.
Что делать? – тяжесть сердце расколола.
На раны сыпят соль, и льется йод.
И мы – мука не высшего помола.
Но Ты, мой Бог, прошу, не обессудь,
Что я не все слова сдержал, как надо.
Мне лишь в надежде сущность есть и суть,
Мне в ней одной – грядущая награда.
Не опозорь меня перед людьми,
Им тоже в ней единственная плата…
Не отними, молю, не отмени
Того, что нам обещано и свято.
ВОЛОВИК, Александр Михайлович (1931-2003), поэт, писатель переводчик. Сборники стихов: «Процессия», 1997; «Приди в мой дом» (на иврите), 1979; «Словно дым в небо», 1990; «Сто стихотворений в переводе с иврита», 1991, «Райский сад», 1992; «Мост моей жизни», 1995; «Двести стихотворений», 2000.
|
|
2014-Александр ВОЛОВИК (1931-2003)
(1931-2003)
* * *
Море
может быть
женщиной...
Прибой
обещает
окончательное освобождение,
которое еще не пришло,
еще и еще...
И эта слабость радостная,
и снова –
я ныряю в бездну сна,
и снова
слышу
прибой,
словно любовь,
обещанную мне
когда-то…
* * *
Мне дорогу эту не проложить,
И потому – вместо вздохов и слез –
Не забыть бы монетку под язык положить,
Плату лодочнику за перевоз.
Отложить насовсем все заботы свои,
И – вместо просьб и прикрас –
Не забыть бы сказать тебе о любви,
Улыбнуться в последний раз.
Публикация Рины ЛЕВИНЗОН
ОБ АВТОРЕ: ВОЛОВИК, Александр Михайлович – поэт, писатель переводчик. Сборники стихов: «Процессия», 1997; «Приди в мой дом» (на иврите), 1979; «Словно дым в небо», 1990; «Сто стихотворений в переводе с иврита», 1991, «Райский сад», 1992; «Мост моей жизни», 1995; «Двести стихотворений», 2000.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Виталий Волович, Екатеринбург
Виталий Михайлович Волович родился 3 августа 1928 года в городе Спасске Приморского края. В 1932 году семья переехала в Свердловск (Екатеринбург). Там он окончил Художественное училище. Виталий Волович – автор графических шедевров: «Средневековые мистерии»; серий «Цирк», «Женщины и монстры», «Моя мастерская» и других работ. Виталий Волович – Заслуженный художник России, Член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель российских и зарубежных наград, участник всесоюзных и международных выставок и конкурсов книги.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Цирк 20.
Цирк 20. Офорт.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Екатеринбург и окрестности
Екатеринбург и окрестности.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иерусалим 2
Иерусалим 2.
|
|
Иван Волосюк
Иван Иванович ВОЛОСЮК, Донецк. Поэт, филолог. Родился в 1983 году в Донецкой области. Окончил Донецкий национальный университет. Публикации в журналах «Побережье» (США), «EDITA», «Крещатик» (Германия), «День и ночь» «Зинзивер», «Дети Ра», «Новая юность», (Россия), в литературных изданиях и периодической печати Украины, Канады, Австралии, Беларуси, Молдовы. Автор сборников стихов «Капли дождя» (2002), «Вторая книга» (2007), «Продолженье земли» (2010), «Помнящие родство» (2011, в соавторстве), «Донецкие строфы» (2011). Член Межрегионального союза писателей Украины.
|
|
2014-Иван ВОЛОСЮК
* * *
Противлюсь сам, тебя учу тому же
И буду с теми, кто был против нас.
А снег разглажен, будто проутюжен
В последний, может быть, последний раз.
И на меня ее наденут тоже –
Последнюю рубаху бытия,
Но вырвется и улетит, быть может,
Душа непостоянная моя.
За то, что видел дальше, поплачусь я,
А близкого и даром не возьму.
И я хотел прославить захолустье,
Но не прославил, судя по всему.
Я видел мир в просветы между досок,
Чердачной пылью тридцать лет дышал,
Полжизни задавал себе вопросы
И сам на них полжизни отвечал.
И в мире не найдя себе подобных,
Я, если говорить начистоту,
Противиться готов, чему угодно,
Кому угодно – только не Христу.
* * *
За приметами старого быта, такими как
Молоко в пирамидке (картонный четырехгранник)
Уезжаю в провинцию: глушь, духота, тоска
Раскаленное, как алюминиевый подстаканник.
Но и здесь живут люди, и вечный офлайн ничто
По сравнению с этим страданием и укором,
Но врывается в жизнь, как склоняемое «пальто»,
«Непоганый фильмец» и бумажный стакан с попкорном.
И, когда засыпаю, ночных электричек гул –
Вездесущему мату подспорье и дополненье.
Нестоличное время, в тебя, как в пожар, шагну,
Чтобы вынести слово живым, невредимым, цельным.
* * *
Е.С.
Мы – дети солнца. Можем, не готовясь,
как самолеты с вертикальным взлетом,
подняться вверх: земное притяженье
для нас всего лишь маленький параграф
учебника по физике.
В Донецке
такие же, как в Киеве, каштаны
и тот же запах мокрого асфальта
у нас ассоциируется с летом.
Мы – дети солнца. Вредная привычка
читать Соснору непреодолимо.
Но ты же возвратишься, Заболоцкий,
бессонной ночью на журнальный столик?
Тогда же в тишине новозаветной
из безвременья выйдет Ерофеев
и скажет тихо: «Я был тоже с ними,
в ночном саду бродил, держа под мышкой
свои еще не изданные книги».
* * *
Матери
Оживаю для слова: ни жизни, ни смерти не рад.
Я еще не сказал, я еще не успел, подождите!
Но уводят меня в вечный холод, и хохот, и смрад.
И пусть я не пожил – вы хотя бы еще поживите.
Тихий ангел еще не коснулся чела, я успею
Возвратиться туда, где я первые сделал шаги,
Где шумела трава и деревья качались быстрее,
Где я чувствовал мать, на ее засыпая груди.
И, не зная еще языка и законов природы,
Я был частью Вселенной и крохотным сердцем своим
Ощущал, как из мрака земли просыпаются всходы,
Как зерно умирает и небо рыдает над ним.
Оживаю для слова и временной жизни не знаю.
День сгорает, как спичка, и, падая камнем в постель,
В полусне-полуяви я ясно теперь ощущаю:
До сих пор твои руки качают мою колыбель.
* * *
Стой! Ты хоронишь и майских жуков.
В. Соснора
Ты показал мне майского жука –
я требовал продолжения,
как Дарвин на корабле «Бигль»,
хотя всех укачало и все хотели плыть домой.
Но оказалось, что другие насекомые:
жук-носорог,
жук-бегемот,
жук-жираф,
жук-слон
названы так из-за сходства с животными,
живущими в Африке.
И нет ни апрельского жука,
ни июньского,
ни июльского, наконец.
А я уже видел двенадцать жуков,
сидящих вокруг костра
и передающих друг другу посох.
Майский жук одинок во вселенной.
Одинок, как и я.
Forever alone – это его социальная ниша.
* * *
Февраль разлит – осталась грязь на донышке,
На крыше, где тепло печной трубы,
Чужая кошка привела детенышей
И бросила на произвол судьбы.
И кто-то торопил меня, но древняя
Тоска во мне, и мука мне мала,
А солнце пропадает за деревьями
И только глушь проклятая цела.
* * *
Падала виноградная гроздь, не было раньше –
теперь в избытке,
Единство людей пробивается сквозь
Одиночество скрипки.
Наваливается отовсюду звук,
Гнал вперед, как удар конвоира сзади.
Сколько человеческих мук
Музыки ради.
* * *
Собираю слова, как пустые бутылки.
Выливаю коннотации, как остатки жидкости, и прячу
в грязную сумку.
Через слово можно смотреть на солнце,
не боясь ослепнуть.
Очищаю слова
от налипших значений:
и драп – это просто ткань,
а план – продуманный заранее порядок действий.
Я хочу изначального смысла, который сладок,
как спелое яблоко, упавшее на траву.
Я хочу изначального смысла, который ясен,
как воздух в горах, когда солнце уже успело растопить туман.
Я хочу изначального смысла, который светел,
как день, когда я встретил тебя.
И еще я хочу, чтобы о поэзии молились,
как об урожае во время засухи.
ОБ АВТОРЕ: Иван ВОЛОСЮК, Донецк. Поэт, филолог. Родился в 1983 г. в Донецкой области. Окончил Донецкий национальный университет. Автор сборников стихов «Капли дождя» (2002), «Вторая книга» (2007), «Продолженье земли» (2010), «Помнящие родство» (2011, в соавторстве), «Донецкие строфы» (2011), «Под страхом жизни» (2013). Публикации: «Знамя», «Новая юность», «Дети Ра», «День и ночь» и др. (Россия); «Радуга», «©оюз писателей», Лiтера_Dnepr», «Донбасс» (Украина); «Побережье», «Связь времен», «Время и место» (США); «EDITA», «Крещатик» (Германия) в литературных изданиях и периодической печати Канады, Австралии, Беларуси, Молдовы и др. Член Межрегионального союза писателей Украины. Участник Фестиваля русской литературы (Пуща-Водица, 2011), Второго Форума молодых писателей России, СНГ и зарубежья (Липки, 2012)
|
|
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль
Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия). Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в Узбекистане. Автор иллюстраций серии книг «Избранная лирика Востока».
|
|
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль
Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия). Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в Узбекистане. Автор иллюстраций серии книг «Избранная лирика Востока».
|
|
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль
Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия). Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в Узбекистане. Автор иллюстраций серии книг «Избранная лирика Востока».
|
|
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль
Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия). Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в Узбекистане. Автор иллюстраций серии книг «Избранная лирика Востока».
|
|
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль
Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия). Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в Узбекистане. Автор иллюстраций серии книг «Избранная лирика Востока».
|
|
