Так среди прочих щедрот,
летних, садовых и влажных,
вздрогнешь и вспомнишь однажды –
господи, липа цветёт!

Мёд от земли до небес,
утренний воздух дарёный –
и среди прочих чудес –
венчик её оперённый.

Ласковый шёлковый пух
бедные губы щекочет –
слово не найдено. – Дух.
Дышит.
  И дышит, где хочет.

От неба и огня, и от воды глубокой
очей не отвести с присушенной слезой.
Болит лицо земли, поросшее осокой,
по циркулю с кержацкою косой.

Нет на воде лица. Волна. На ней лица нет:
так смотрит с высоты и давит, боже мой,
окрестный взгляд без глаз – и он не перестанет
быть светом или тьмой. Быть светом или тьмой.

Грядущее – с небес, забытое – из хлябей
вычитывать, читать. Из гоголевских стуж
и зноев расплетать огонь, как волос бабий,
до чёрного листа сгоревших «Мёртвых душ».

Очнуться. Умереть. И долго ждать ответа:
кончается ли смерть? – Кончается. Она
не дума и не дым, а остановка света –
прозрачного до аспидного дна.

И, умерев, взойти в утраченное время,
земной короткий век перезабыть спеша,
и знать, что наяву не ястреб и не темя
упрётся прямо в бездну – а душа.

Не пустотою стать, а новой частью взгляда
окружного, когда всё видится, когда
не слёзы принимают форму ада,
а время – форму пламени и льда.

Так грозно во мне убывает природа,
что время летит напрямик.
Но живы мои херсонесские своды,
но крепко вросли в материк.

Но так на пределе, но так на просторе,
но так у сплошных берегов,
что манит и манит в огромное море
дельфинья улыбка богов.

Колдующий в торжественных ночах,
творец оттенков, запахов и пятен,
Шопен кустарников и Моцарт голубятен,
как страсть твоя чиста и горяча.

То тайным свистом выманит – пора,
то жарким сентябрём пройдет по склонам,
а вскинет скрипки к плечикам калёным
и так поет, и так томит с утра,

что дом живёт воротами на юг,
и встречный мальчик с тихими глазами
уж до того лукав стоит и юн –
вот-вот колчан заблещет за плечами.
И вздрогнет лук.
     И мы пойдём сейчас,
сжигая душу и кляня рассудок,
неистовый, наивный шёпот дудок
и шелест флейт, растущих возле нас.

Шёпотом дождь поёт. Значит вот-вот зурна
вступит и замолчит. Кукла больна. Она

смотрит не из себя, а из земли сквозь нас
в бездну, и вновь в себя – не закрывая глаз.
 
Пухом земля – земле. Снегом земля – душе.
Хлеб с золотой ноздрёй весь отражён в ноже.

Осень сошла с ума. Осень сошла с ума.
Осень сошла с ума. Значит уже зима.

Я так долго со смертью жила,
что бояться её перестала –
собирала семью у стола,
ей, проклятой, кусок подавала,
я таких смельчаков и юнцов
уступила ей, суке постылой.
Наклонялась над ветхим лицом,
и она мне дышала в затылок.

Что ей мой запоздалый птенец,
вдовья радость, цыганские перья.
А она караулит за дверью…
– Уступи мне его наконец.
Ну, сильна ты, да всё не щедра,
я добрее тебя и моложе…
И она мне сказала: – Сестра,
посмотри, как мы стали похожи…

И, право, не только столица сыта в рождество,
в любую нору загляните  –  всё пиво да брашно.
Живите на Вые, на Лае, – а всё ничего,
В Судогде, в Чернотичах, в Потьме  –  и тоже не страшно.                                                       
Хозяйка сойдёт в закрома и в положенный срок
отсыплет пшеницы и ржицы на брагу и тесто,
нарубит начинок, спечёт ритуальный пирог,
залётного гостя усадит на лучшее место,
и память подвинет, как кашу к бараньей ноге,
как хрен к поросёнку:  – Мы раньше-то слаще едали,
какое зверьё жировало в тогдашней тайге,
а птицы какие, и сами в силки попадали...

И топится печь, и возносится дым над трубой,
и масляный шёпот крадётся над снежной равниной:                                                                                                                
– А щей с потрохами, а супу с лосиной губой,
а репы с грибами, а шанег, а чаю с малиной?..

                         Т. С.

Вот железная койка,
сталинская постройка
жизни, страны, семьи.
Ссыльные – на Урале
жили и умирали
родственники мои.
О, железная койка…
Карцер. Головомойка.
Выскрипеть всю – нет сил.
Сколько узлов, позоров.
Может быть, сам Суворов
в Альпы её возил.

Лает в любви, как лайка,
сядешь – кричит, как чайка,
в долбаной тишине.
Проволочные клетки –
панцырь её: от сетки –
ромбики на спине.

У, железная койка,
плачет по ней помойка –
я её разберу
и увезу на дачу.
Лягу. Вздохну. Заплачу.
Может быть, не умру.

Дыханием, желанием единым
утрату одолеть и превозмочь,
осилить два коленца соловьиных
и повторить торжественную ночь

с боярышником тесным и пахучим
в древесной влажнодышащей толпе,
где мелким блеском, кратким и колючим,
блестит кремень на выбитой тропе,

где наши разноцветные палатки
большим венком уложены в траве
под берегом, где ласточки и лодки
живут в таком стремительном родстве,

что ты, устав от долгого ночлега,
от легковерных дружеских забав,
перелетел по лодкам через реку,
реки не расплескав.

Собака плавает в пруду.
Я что-то спички не найду.

Вот сигареты, пальцы, губы,
вот берег, лес, плотина, срубы,
                             
вот неба с ласточкой торец,
и с чёрной удочкой отец

стоит над прудом, и в пруду
не отражается, покуда
плывёт собака ниоткуда.
А спички – вот, и это – чудо
в две тысячи восьмом году.

Когда мои дни повернутся к закату, последний анапест
Сухим лепестком упадёт к вам в ладони, пожухлым и серым,
Я в лодочку лёгкую лягу, я руки устрою крест-накрест,
И вот – поплыву я по небу, по зыбкому небу на север,

На северо-запад, над мутной Исетью, над мудрою Сылвой,
Плывите навстречу, мои облака, на закате сверкайте,
Над топкою Мерей – любви и удачи, покинутый сын мой,
Над Чудью глухою – забудем плохое, и доброе, кстати,

Над призрачным городом в траурных лентах Невы и Фонтанки,
Сия Атлантида прекрасна, ноне воплотилась  в реальность,
Ах, муза! Я слушал годами твоё золотое бель-канто,
Но слов-то сумел разобрать лишь «где деньги», «люблю»
                                                                       и «мерзавец».                      

Вольно же мне было стрелять сигареты и думать о вечном,
И тёплое счастье своё увозить на больничной каталке,
Пока некто с фиксой мне уши тиранил латинским наречьем,
Пока, размотав свои прялки, спивались угрюмые Парки!

Ай бросьте, не надо, рассыпаны кости, распахнуты горсти,
Сжимавшие душу, поранясь об эти хрустальные грани.
Два ветхих бомжа пьют палёный портвейн на безлюдном погосте,
И ржавое солнце играет сквозь сосны в гранёном стакане.

Нестерпимо красиво, нестерпимо печально
Облака проплывают над рощею дальней,
Над летящею птицей, над дрожащею сливой
Облака проплывают нестерпимо красиво.

Нестерпимо печально небо в мареве тает,
Там, где сосен верхушки в синеве проплывают,
Над твоей головою, над улыбкой прощальной
Поднимается ветер нестерпимо печально.

Словно роща и птица, и небо, и листья
Безмятежно растают в пустоте золотистой,
Как пейзаж акварельный за городом летом,
Нанесённый на воздух поднявшимся ветром.

Где мгновением раньше ты стояла с улыбкой,
Проплывает рябина в летнем воздухе зыбком,
И купается в солнце, и трепещет счастливо,
И плывёт над землею нестерпимо красиво.

Словно связаны нити и развязаны нити
Непонятных, ненужных, прекрасных событий,
Заплетающих косы струистого дыма,
Проплывающих мимо, и жаль нестерпимо.

Словно соткано счастье паутиною тонкой
Из светящихся нитей сонным вздохом ребенка,
И плывет паутина над рощею дальней
Нестерпимо красиво, нестерпимо печально.  

Режет глаза в окошке –
это распустится
то ли цветок картошки,
то ли капустница.

Бабочка оживает,
распространяясь в ряд,
мечется, пришивает
к воздуху влажный взгляд.

Всё на живую нитку
сшито – не перешить…

Высмотреть эту пытку.
Выплакать эту нить.

Чтобы вырезать дудку из ветки в лесу,
нужен мальчик-заика и ножик,
и река, и чтоб небо щипало в носу,
и пыхтел под рябинами ёжик.

Скоро дождик равнине вернёт высоту,
в одуванчике высохнет ватка.

После ивовой дудочки горько во рту,
после ивовой музыки сладко.

                                      Живёт он … позадь гумен.
                                                             А.С. Пушкин

Вот деревце в листках непавших,
оно забавно, оно задорно,
и главные повадки наши
изобразило в месте горном.

И мы ведь небольшие тоже,
из рода унесённых ветром,
и всё никак уйти не можем
из так понравившегося лета.

Мы тоже позади сарая,
и нам стеклянный сон приснится,
где золотая и сырая
пришла уральская волчица.

В небе лимонная долька луны
или «Абрау-Дюрсо».
Наши углы Вам и не видны,
снег завалил газон.

Весь океан не застыл, зелёный.
мазут и шелуха везде.
Протянуты ладони клёнов
к выглянувшей звезде.

Посмотрите на Витю, какая у Вити походка,
Когда он возвращается в лаковых туфлях домой!
Под засаленным драпом вкусно булькает водка.
Из-за этой походки его и прозвали – «хромой».

Только это неправда, хромым никогда Витя не был.
Это всё потому, что у Вити протезы. Мой бог! –
Он идёт, как танцует, по скрипящему снегу,
Под собою не чуя своих лакированных ног.

Уф! Достиг, наконец, он дверей распростёртых барака!
По ступеням проклацав, как будто ружейный затвор –
В несгибаемых туфлях, от мороза и лака,
Станет водку лакать, и вонючий курить «беломор»,

И рассказывать – как он служил хорошо на Кавказе!
Как своими ногами давил под Цхинвалом вино!
Что за это отдельно был отмечен в приказе,
И показывать станет, смеясь, как дебил всё равно –

И так медленно переступая, так медленно, через…
То ли пьяные все, то ли мёртвые, не разобрать.
Ах, цхинвальские вина – всё лаванда, да перец!
Тишина!.. будто некому, не в кого больше стрелять.

Все уснули. Финал. Мой сосед, забулдыга безногий,
Может, встал как-нибудь, я не знаю, с «хорошей ноги» –
Он танцует в театре Большом! Он такой одинокий,
Когда ночью идёт в гаражи с коньяком дорогим…
                     

                                                      С.К.

Небеса были мрачны и дики,
свет разлит фосфорический сильный.
В это время с печалью великой
ты меня о неважном спросила.

Город наш далеко-отдалённо.
Мы нашли ледяную камею
она долго была обронённой.
И вдвоем наклонились над нею.

Нам пора возвращаться домой,
повернуться, вернуться, бежать бы.
Это нам не удастся с тобой:
нас позвали на странную свадьбу.

Где же мы? Не иначе, в балладе?
Мы одеты холодным гранитом,
нам видны окаянные клады,
повиликою стены обвиты.

Это ветры незваные дуют,
и трава идёт на поклон...
Это мать мою молодую
в половецкий ведут полон.

Это рёв – то медвежий, то бычий –
темноту распорол, раскачал.
Это пьяный от крови Кончак
похваляется лёгкой добычей.

Он послал в наше древо стрелу,
оперённую яростью меткой,
но ударит она по стволу
и – врастёт,
                  и останется веткой.

…Лошадей неподкованных след
затянулся морозной водицей.
В голубом полыханье зарницы
я увижу сквозь тысячу лет,

что сиротства избыть не смогли
и горючие слёзы пролили
на заросшей славянской могиле
узкоглазые братья мои.

На твоём языке говорить, дождевая вода,
я не мог, не умел – и сбивался на речь человечью.
Длинный шорох дождя в темноте называется речью,
как сказал бы поэт – ну а я не скажу никогда.

Как сказал бы прохожий, листая осенний альбом,
где на каждой странице блестит заштрихованный ветер
и предсказанный снег притаился за дальним углом
и в затылок глядит, словно меланхолический Вертер
(оставляем в уме бедных рифм захолустный апломб).

Не следи за извивом строки, ни к чему, этот кросс –
по окалине смыслов, по колкому сору свободы –
прихотливая память, персидская вязь папирос,
а в конечном итоге – подробная сводка погоды.

Современный поэт выбирает по сердцу страну,
нам достались ржавеющий слог и осенние дрязги,
нервный лепет дождя, средоточье узорчатой грязи
и Эол, подпевающий нам в расписную зурну
(здесь кавказский акцент и античных богов передряги).

Казалось, что уже непоправима
та чёрная слепящая гроза, –
ты женщине заглядывал в глаза,
а взгляд её летел куда-то мимо.

Менялись листья в молчаливых скверах.
Скажи, какой понадобился срок,
чтоб ты скучать и уклоняться смог
от этих глаз, от этих светло-серых?

И даже не скучать, не уклоняться.
Но краем уха слышать поезда;
пустеет небо, и дрожит звезда
прозрачная, и – трудно оторваться.

Как будто кто-то ваши судьбы нёс
в одной горсти –
                        и вдруг ладонь разжалась...
Зовёт любить, а вызывает жалость
кошма тяжёлых от росы волос.

Ты рад был всему свету говорить:
«Она живёт – и никуда не деться!»
Она живёт. Но – страшно повторить –
так разлюбил, как выронил младенца.

Таких разлук природа не прощает.
– Что ей до нас? Она чужда обид...
Но пылкий август на глазах нищает,
черствеет воздух, улицу знобит.

Что делать с тайной? Как нам  уберечь
тень нежности в тисках дневного света?
Понять, но полюбить (о том и речь).
Понять, но полюбить – другого нету. 

                                                                           Ю.К.

Вот и снег понесло над водой, над трубящей погодой,
Может быть, нас с тобою когда-то вот так унесло,
В ледяную судьбу – не на жизнь, не на смерть – на полгода,
Может быть, никогда Одиссей не опустит весло.
Ты теперь и не вспомнишь, каким сумасшедшим сонетом
Ты закончил себя или был от себя унесён,
Или жил просто так – сквозняком, Одиссеем, поэтом –
И баюкал в руках колокольчик любимых имён.

Чем отплатят тебе золочёные строчки, простые ремёсла? –
Может, лёгкой дорогой, весёлой и сытной водой…
Но однажды весной зацветут деревянные вёсла –
И, старательный странник, ты всё же вернёшься домой.
                                                   

Сколько лет нас разделят, земель и небес?
И, листву одолев, ветер душу закрутит
Среди павшей листвы, и почти надоест
Жить последним листом среди пепельной смуты.

И ударит вода, и закружит висок –
Повторится полжизни, полсчастья, полстрочки,
И, не дрогнув, рука отодвинет листок,
Может, осени только не хватит до точки.

Я пойду за дождём, сочиняя дожди,
Опрокинув звезду на пути перелётном…
Это тоже пройдёт, да почти позади, –
Прошлогоднее небо в расплавленном лёгком…

Это кто нас с больной душой
Выгоняет на двор большой?
Все мы съедены изнутри –
Посмотри.

Как по толю скакал дневной
Летний дождь на ноге одной!
Что ты ходишь, как тень, за мной
Мир иной?

Как варили из абрикос,
Отгоняя сомлевших ос!
Будешь пенку снимать с души –
Не спеши.

Загорелась – нельзя смотреть! –
Паука золотая сеть.
Непосильная мира связь,
Рвись, смеясь!

Это моя земля.
Воздух ещё не сжат.
Вздыбленные поля
неба – белы лежат.

Впившиеся любви
путы – ослабь слегка!
Видишь? – За мной пришли
Белые облака.   

Былинка в жерновах добра и зла,
едва на полпути вскричишь белугой,
как тенью люциферова крыла
в один момент покроется округа,

и ты, забыв про заповедь добра,
стремглав летишь в разверзшуюся яму,
где женщина с походкой от бедра
скучает за закрытыми дверями...

Но шепчет голос о добре и зле,
и, не дойдя до воровской услады,
ты ощущаешь на своём челе
слепящий отблеск ангельского взгляда.

                                       I

Перед праздником кущей Он в город спустился с горы
И очистил меня, словно ивовый прут от коры.
Я ощупал лицо – и увидел, что спала проказа.
(Там солдаты стояли, и с ними начальник большой.)
И сказал Он: «Иди. Тебе хватит для первого раза.
Попроси у Отца, чтобы то же Он сделал с душой.»

Гнали стадо с горы. Прокричали вдали сторожа.
И от бурой земли испаренья поднялись, дрожа. –
Это время уходит, с камней отступает, как море,
И, невзрачен на вид, обнажается остов земной.

А у крайнего дома сидит ребятня на заборе –
Мариам, Иегуда, Иосиф, что умер весной.

                                      II

Как кура, с насеста вспорхнула Суббота.
Уже на полях начинались работы,
Иуда–предатель нашел свой конец.
А мы вдесятером, запершися, сидели.
Лепёшек принес Иоанн Зеведеев,
И к брату потрюхал Иуда-близнец.

И вдруг наш Учитель вошёл через стенку:
«Ну что вы от страха поджали коленки?
Ведь Я же сказал, что воскреснуть могу.
Филипп, положи-ка Мне хлеба и рыбы!
Вы руки и ноги пощупать могли бы,
Когда б не дрожали, как зайцы в логу.»

На лбу от венца кровоточила рана,
Он взял полотенце из рук Иоанна,
И в доме запахло смолой из Ливана,
Как храмовый пахнет притвор.
А с нового неба созвездья глядели
На то, как тянулись с полей иудеи
И скот загоняли на двор.

Рано утром разбудит не кочет,
не извозчик подъедет, как встарь.
Заскрежещет вокруг, загрохочет,
в нос ударит машинная гарь.

По ушам пробегут децибелы,
лишь с опаской шагнёшь за порог.
Белый свет – лишь в преданиях белый,
потому что над городом – смог.

Взятый в круг уравнений и функций,
прежний мир усложнился в разы.
...Усмехается грустно Конфуций.
Подавляет зевок Лао-цзы.

— Зачем Ты подвинул светильник мой?
Зачем арапчат полон двор набил?
Они галдят под моим окном,
Я счёта слогам не могу свести.

— Ты верен Мне был и не пил вина,
И разум глупцам не давал взаймы;
Но ты пересилил любовь свою,
И вот Я подвинул светильник твой.

— Да, я оставил любовь свою,
Как ветхую кожу весной змея,
Теперь поверхность моя чиста,
И Твой без помех преломляю свет.

— Пущу тебя птичкой — пари, как пар!
За срез не задень и не вей гнезда.
Зане преломляешь ты света луч,
Не хлеба краюху, как Я велел.

                   Александру Кабанову

На прогулке или в ходе попойки
ищешь слово среди тысячи тысяч.
Прочих слов – как воробьёв на помойке,
а единственного слова – не сыщешь.

И такая оттого незадача,
что взмываешь ангелком в сине небо.
Ведь земное для стихов – мало значит.
Слово – там, где ты живым ещё не был.

–  «Где агнец, отец ?»
Над травою колючей
Стоит мошкара тонкозвонною тучей.
Безрадостен полдень в земле Мориа!
И мальчик идёт за отцом, чуть не плача,
Он верит отцу, но отец его мрачен;
И воздух, как толща времён, непрозрачен –
– Не видно грядущего шага за два.

Ты, жаром прошедший меж жертвенных овнов,
Сперва от земли поднимаешься ровно,
А после росою ложишься на луг;
В клубок завиваешься бурей степною,
Бесстыдною женской мелькаешь ступнёю;
«Я – Сущий, – речешь – кто поспеет за Мною ?»
И Правда выходит, как кровь из-под гноя,
Как зверь из норы, озираясь вокруг.
– Отдай свою волю,
Как будто хламиду
Снимаешь, как будто прощаешь обиду,
И сына, которого любишь, возьми.
А в полночь, когда захохочут шакалы,
Я полог отдёрну,
И вот – вполнакала
Наполнится небо людьми.

Соседний парк опять постригся наголо,
как призывник в поволжском городке,
где жизнь одной рукой ласкает ангела,
другой – чертёнка треплет по щеке,

где полуправдой мягкой всё укутано,
а глас народа – робкое нытьё,
и всё вокруг настолько перепутано,
что лучше впасть с природой в забытьё.

Исчезли птичий гомон и жужжание
неугомонных пчёл. В моём окне
дожди с картины смыли содержание,
лишь парк остался в мутной желтизне.

Опять октябрь – привычная история...
Ритмичный дождь навеял полусон,
полудремоту – женщину, в которую
я с неких пор отчаянно влюблён.

На Москве
Воробьи раскричались в листве.
Перед смертью природе неймётся.
Отчего у меня в голове
Всё поётся?

Чудеса!
Говорят по-японски леса.
Все собрались на тризну языки.
Понимай
так, что время вскрывать каравай.
Это пир погребальный, великий.

Подвяжи
тот побег, что коснулся межи.
Откровенья свои придержи
На потом.
В золотом
Вышли ивы на пир погребальный.
До реки,
Где как пыль, полегли мотыльки,
Мы растянемся в шествии бальном.

Полонез
огибает пылающий лес,
И повержены света снопы
Под стопы.
Проходи!
Час кончины уже позади.
И кричит в перелеске сова:
«Я жива!»

                                      Публикация Андрея ТОЛМАЧЁВА, Москва

Вольному – воля, степные привычки, гульба.
Щурится хитро звезда в раскалённой пыли.
Мне до неё, вертихвостки, дойти не судьба,
как Моисею – до обетованной земли.
Счастье моё в стороне от холодной звезды.
Вот оно, сонное, тёплым свернулось клубком,
мирно сопит возле острой моей бороды.
Много ли ведают звёзды о счастье таком?
Теплится в памяти стынь покосившихся стен.
Ты – Золотая орда моя, Древняя Русь...
Я из привольных степей заманил тебя в плен,
и у колен твоих тихо над волей смеюсь.

Скрывает знаки тайные природа.
Куда ни глянь – сплошные письмена!
Прочесть бы их, но я не знаю кода.
Нанять бы магов, да пуста казна.

Не понимая смысла мирозданья,
я, по примеру гайки на резьбе,
иду вперёд без лишнего блужданья,
на сто рядов доверившись судьбе.
 
Искатель сути, книжный червь, гадальщик,
в иных мирах узнаю угомон.
Мне код тогда покажет шифровальщик
и объяснит значение письмён.

Пахнет в озере этом печалью волна,
Разбивая колени о дно плоскодонки.
А на том берегу и трава зелена,
И в песчаных карьерах урчат пятитонки.
Тоньше волоса миг между явью и сном,
Но побег невозможен из этого плена.
Как в «Солярисе» неповторимого Лема,
Отражаюсь в свинцовой воде пацаном.
Жизнь – космична, её не измерить числом,
В ней и чёрные дыры, и белые пятна...
Понимаю, что мне не вернуться обратно,
Зря ломаю волну деревянным веслом.

Вырваться, спрятаться – в горы ли, в годы,
В миры, где мы были когда-то другими,
Где в речки лесные ныряли нагими,
И счастье не зависело от капризов погоды!

Там, где солнце раскачивало кроны сосен,
Мы с мечтой и ветром наперегонки бегали,
И подружка созвездия Лебедь, голубая Вега, нам
Всегда отвечала запросто на любые вопросы.

Относительно философии жизнь была понятной,
Но, пошутив, швырнула за линию горизонта.
А на вопли дурачков отвечала резонно,
Что неплохо бы овладеть и Платоном, и Кантом,

А заодно узнать, на каком топливе Земля крутится,
И какова система орошения в райских кущах.
А потому не остановиться тебе, идущий,
Если хочешь поспеть к празднику на свою улицу!

Одна 
лошадиная сила жила.
Одна
лошадиная сила была.
Тоскливо в квартире пустынной
одной
            и, к тому ж, лошадиной.
Но стало однажды в груди горячо –
ей дружбу навек предложило плечо,
а сила с плечом настоящим
зовутся моментом крутящим.
И это не просто был эксперимент –
он так эффективно,
                           крутящий момент,
решает любые задачи,
быстрее момента удачи.

Я знаю, как итог
Характеру вредит,
Когда живётся в долг,
рассрочку и кредит.
А жизнь, увы, одна,
Успеешь – проитожь:
Всё, что дала она –
Всего в один платёж.

Мы играли, мы читали, мы носились босиком,
В кругосветку собирались от родителей тайком.
Страны дальние нас ждали, ветры рвали паруса,
Словно волны, нас качали на крутой лыжне леса.
Посиделки да гулянки – отзвенело-замело.
Наше детство по наследству к нашим детям перешло.
Вот он топает, сынишка – солнца лучики в кудрях! –
Мы-то думали, что счастье – в океанских кораблях.

Укатана машиною
Обыденности слов,
Закручена пружиною
Невыспавшихся снов,
Оставив жизнь непраздную,
Маршрут свой поверну
Из Глазго в синеглазую
Озёрную страну.
Там, где просторы смелые
Свободой налиты,
Пройду овечкой белою
По склонам золотым,
Водицею кристальною
По каменному дну,
Хрустальность первозданную
В ладони зачерпну.
Скребутся тучи бременем
Над гребнями вершин,
Там спит Хранитель Времени,
И некуда спешить.
Ветра, и горы старые,
И запах чистых брызг
Мне залатают ауру,
Порвавшуюся вдрызг.
Озёрами прохладными
По сказочной тиши
Я ухожу в Шотландию –
Спасение души.

                                   Поэт не должен говорить на «ты» 
                                   Ни с ласточкой, ни с камнем, ни с судьбою.
                                                                                        Т. Габбе

Дни стали светлей и длиннее,
деревья цветут не спеша.
Вот пташка на ветке,
под нею
сижу я, неслышно дыша.
Расплакалась звонко пичуга,
прощаясь с ушедшей зимой
её приютившего юга,
но время – на север, домой.
И в дивных сиреневых звуках,
в которых и горечь, и боль,
о прошлых потерях-разлуках
грустит бесконечный бемоль.
И каждое треньканье в душу,
как тонкой иглы остриё...
И кто я такой, чтобы слушать
печальные тайны её.

Как-то незаметно станет тяжко.
Вроде изменений зримых нет.
Кажется иной многоэтажка,
Где живу я столько долгих лет.
Ни запала нет в душе, ни пыла
В ожиданье завтрашнего дня.
Это значит, осень наступила,
Наступила
                   прямо на меня...

На груди земного шара,
Беззаботно, как дитя,
Сладко дремлет Ниагара,
Мелкой галькой шелестя.

Не вкусив азарта бега,
Мирно шепчется с листвой.
Но наскучит деве нега,
И начнётся баловство:

Забурлит, рассыплет градом
Миллиарды звонких брызг,
Понесётся к водопаду
И рванёт c обрыва вниз.

И вождей индейских – где там! –
Не сработает табу.
Разлетится гул по свету,
Как по прерии табун.

А она, с улыбкой смелой
Вспоминая свой полёт,
Безмятежной каравеллой
Поплывёт в канадский порт.

Сентябрьское солнце –
                         как мамина ладонь,
И ощущаешь вновь её    
                                    прикосновенье,
Ах, глупенькая птаха
                         на ветке, не долдонь,
Не трогай тишину
                        и этот день осенний.
Я тот же, что и был,            
                     сентиментальней лишь,
Но слышу, как душа 
                              играется годами…
И – мамина ладонь!
                         И я – опять малыш!
Но не прижаться к ней    
                             солёными губами.

Она старается быть рядом,
Дворняжка, рыжая лиса.
Желанья понимает взглядом,
И различает голоса.
На недругов бесстрашно лает,
Чтоб обходили вдалеке.
И с укоризной мне прощает
То, что вожу на поводке. 
С ней подружиться может всякий,
Но предал – мира не проси…
И обозвать врага собакой –
Не вздумай, Боже упаси.

Всё приходит с опозданьем,
Всё не вовремя, всё – после,
Словно сундучок с желаньем
Мне везёт неспешно ослик.
Ослик белый,
ослик чёрный,
Будь ты серым или бурым,
Как ни мчишься, но, бесспорно,
Жизнь бежит другим аллюром.
Ослик чёрный,
ослик белый,
Если длинная дорога,
Не спеши, такое дело,
Погоди ещё немного.
Даже можешь утром ранним
По пути с дороги сбиться,
Оттого что тем желаньям
Всё равно уже не сбыться.

                              О Девятом Всемирном поэтическом фестивале «Эмигрантская лира»

     Фестиваль «Эмигрантская лира» и альманах «Связь времён» – ровесники. Оба появились на свет божий в 2009-м году. Про самый первый фестиваль я вспоминаю, как про увлекательную авантюру с неизвестным концом. С самого начала было ясно, что идея консолидации поэтов диаспоры и «поэтической метрополии» интересная и продуктивная, но сработает ли она или всё развалится, не успев начаться? Сработало! Фестиваль сразу же был замечен и за прошедшие годы стал крупнейшим событием русской поэтической жизни. В августе этого года он прошёл уже в девятый раз. Для любителей точной информации привожу ссылку на официальный пресс-релиз, опубликованный на сайте фестиваля в августе этого года .

       В географическом плане формат фестиваля «Эмигрантская лира» включает в себя церемонию открытия в Брюсселе, основные события в бельгийском Льеже и заключительный поэтический вечер в Париже. Насколько мне известно, это единственный в мире литературный фестиваль, проходящий в столицах двух европейских государств.

Что касается плана концептуального, то наш форум состоит из двух блоков.

Первый можно назвать «свободно-поэтическим». Он насыщен разнообразными мероприятиями, связанными с русской и мировой поэзией и не предусматривающими никакого конкурсного начала. Чистая поэзия.

В ходе уже упоминавшейся церемонии открытия фестиваля в Брюсселе проходит большой музыкально-поэтический вечер «Лира». На нём читают стихи все участники и гости фестиваля, которые приехали к его началу (некоторые приезжают чуть позже). За несколько часов мы превращаем наше виртуальное знакомство в реальное.

В Льеже каждый год проводится ставший чрезвычайно популярным вечер разноязычной поэзии «Созвездие Лиры». На него мы приглашаем проживающих в Бельгии поэтов, родившихся в других странах и пишущих как на местных языках (французском или нидерландском), так и на своих родных языках. Другая группа его участников – иностранные поэты из разных стран мира. Наконец, в этом вечере участвуют и некоторые русскоязычные участники фестиваля, пишущие не только на русском, но и на других языках (или чьи работы переведены на другие мировые языки). В этом году свои стихи для участия в вечере «Созвездие Лиры» прислали около 30 участников (на 12 языках, включая арабский, китайский, греческий и т.д.!). В организационном плане это самое сложное мероприятие фестиваля. Достаточно сказать, что до начала вечера мы издаём в Бельгии одноимённый сборник, в котором все стихи публикуются как на родных языках, так и в переводах на французский и русский языки. Выручают волонтёры, которых удаётся найти в разных странах мира. Зал обычно переполнен. Публика смешанная, преимущественно это наши люди и франкофоны. Переводы на двух рабочих языках проецируются на экране. Благодаря этому вечеру русская поэзия становится более известной в мире.

       К «свободно-поэтическому» блоку мероприятий можно отнести и презентацию литературных журналов («Эмигрантская лира», «Интерпоэзия», «Крещатик» и др.), проходящую под открытым небом в льежском парке Бовери и сопровождающуюся чтением стихов авторами этих журналов. Слушателями поневоле становятся не только участники презентации, но и многочисленные канадские и египетские гуси, плавающие в близлежащем водоёме.

       Каждый год главный редактор журнала «Интерпоэзия» Андрей Грицман и заместитель главного редактора журнала «Эмигрантская лира» Даниил Чкония» проводят мастер-класс «Поэт и редактор». В этом году он был посвящён верлибру и свободному стиху. Это ни в коем случае не поучения убелённых сединами мэтров. Ведущие выступают лищь в качестве опытных модераторов обсуждения присланных для разбора стихов. В самом же обсуждении принимают участие все собравшиеся.

Не забыть также про поэтический слэм. Это одно из самых увлекательных и весёлых событий фестиваля. Хотя, если быть точным, то слэм – не только зрелище, но и конкурс (в этом году победителем стал Андрей Грицман). 

Стали привычными и наши традиционные прогулки по Брюсселю, Льежу и Парижу, а также два совместных ужина (в столице «Эмигрантской лиры» Льеже и во французской столице).

Заключительный музыкально-поэтический вечер «ˮЭмигрантская лира” в Париже» проходит в учебной аудитории Свято-Сергиевского православного богословского института.

Вторая группа фестивальных мероприятий – конкурсная. Можно до бесконечности спорить о принципиальном отсутствии ответа на вопрос «Кто сильнее – слон или кит?», но факт остаётся фактом – творческие конкурсы всегда были и остаются чрезвычайно популярными, и даже осознание того факта, что от субъективизма никуда не уйти, не останавливает пишущих людей от «ввязывания в драку».

В этом году в жюри финального этапа всех конкурсов вошли Вальдемар Вебер (Германия), Андрей Грицман (США), Анна Креславская (Нидерланды), Александр Мельник (Бельгия – председатель жюри), Татьяна Перцева (Финляндия), Александр Радашкевич (Франция) и Даниил Чкония (Германия).

По традиции, конкурсная программа началась с конкурса эссеистов. На этот раз тема эссе была приурочена к 300-летию пребывания Петра Первого в Бельгии и звучала так: «Восток и Запад в современной русской поэзии». Победителем конкурса стала Ирене Крекер из Германии. В своём эссе она рассказала о слепом русском поэте, писателе и музыканте Василии Ярошенко, известном в Японии как японский поэт Еро-сан. Второе и третье места заняли соответственно льежцы Валерий Двойников (рассказавший о творчестве Дмитрия Ревякина) и Михаил Жиляк (представивший эссе о Юрии Кублановском). 

Затем прошёл конкурс поэтов-переводчиков «Свеча толмача». Это очень сложный в организационном плане конкурс. Дело в том, что члены жюри не говорят на всех переводимых языках. Поэтому каждый год мы проводим предварительную экспертизу всех без исключения переводов силами добровольных помощников. Таких независимых экспертов мы выбираем из числа поэтов, хорошо знающих те языки, с которых сделаны конкурсные переводы. Они сначала сами делают подстрочные переводы с оригинальных текстов, а затем анализируют конкурсные переводы с точки зрения их точности и уровня версификации. После этого результаты экспертизы обрабатываются и каждому члену финального жюри высылается объёмный фолиант с рекомендациями экспертов. Но последнее слово, конечно, остаётся за членами жюри. В этом году победителем конкурса переводчиков и обладателем «Золотого Манекен Писа» (это наш традиционный шутливый приз) стала Марина Эскина из США. Второе и третье места заняли участники из Германии, соответственно Владимир Авцен и Иван Стариков.

В поэтическом конкурсе поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна» убедительной победы добилась та самая россиянка Юлия Белохвостова, которая заняла первое место и в последнем интернет-конкурсе «Эмигрантская лира». Второе место у Анны Протасовой из Украины (получившей в прошлом году бронзу), третье – у Андрея Якубовского из России.

В поэтическом конкурсе поэтов русской зарубежной диаспоры «Эмигрантский вектор» первое место и приз «Золотой Манекен Пис» были присуждены Марине Эскиной (США). Второе место заняла Татьяна Ананич (США), а третье – Дарья Александер из Бельгии. 

В этом году, в связи с 300-летием пребывания Петра Первого в Бельгии, был проведён также конкурс одного стихотворения «Восток и Запад». Победила в нём всё та же Марина Эскина. Второе место занял россиянин Андрей Якубовский, а третье – Юрий Михайличенко из Испании.

Обладателем приза «Лучший поэт по версии финалистов» стали два поэта – Марина Эскина и Александр Амчиславский (Канада).

Как и в предыдущие годы, накануне фестиваля был издан сборник стихов, переводов и эссеистов «Эмигрантская лира-2017».

Для информации о многочисленных специальных и персональных призах фестиваля отсылаю читателей к официальному пресс-релизу, ссылка на который приведена в самом начале этих заметок. Скажу только, что журнал «Интерпоэзия» принял решение опубликовать на своих страницах подборку стихов Татьяны Ананич из США.

                                                                                                                            Александр МЕЛЬНИК, Льеж, Бельгия

МЕЛЬНИК, Александр, Льеж, Бельгия. Поэт, эссеист, культуртрегер. Родился в 1961 г. в Молдавии. На Западе с 2000 г. Доктор наук (география). Автор сб. стихотворений: «Лестница с неба», 2010; «Метаморфоза», 2012; «Вселенная, живущая во мне», 2014; книги поэтической публицистики «Лира», 2015; автобиографической хроники «Зимовье губы Ширильды», 2013; книг: «Почему Бог один, а религий много?», 2012; «Полтора километра льда (эмигрантские истории)», 2014; «Зёрна истины», 2017. Президент ассоциации «Эмигрантская лира». Шорт-лист специального приза и диплома «Русской премии – 2014» «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации».

СТЮАРТ, Патриция (Patricia Stewart), Филадельфия. Изучала историю искусств в Пенсильванском и в Колумбийском университетах. Автор многочисленных статей по современному искусству, которые включены в каталоги многих музеев Америки. Публикации в американских и международных журналах, включая нью-йоркский «Новый журнал». Профессор-искусствовед филадельфийского  Университета Искусств (The University of the Arts, Philadelphia).

СТЮАРТ, Патриция (Patricia Stewart), Филадельфия. Изучала историю искусств в Пенсильванском и в Колумбийском университетах. Автор многочисленных статей по современному искусству, которые включены в каталоги многих музеев Америки. Публикации в американских и международных журналах, включая нью-йоркский «Новый журнал». Профессор-искусствовед филадельфийского  Университета Искусств (The University of the Arts, Philadelphia).

СТЮАРТ, Патриция (Patricia Stewart), Филадельфия. Изучала историю искусств в Пенсильванском и в Колумбийском университетах. Автор многочисленных статей по современному искусству, которые включены в каталоги многих музеев Америки. Публикации в американских и международных журналах, включая нью-йоркский «Новый журнал». Профессор-искусствовед филадельфийского  Университета Искусств (The University of the Arts, Philadelphia).

Поэт, прозаик, переводчик, профессор китайской философии и религии. Род. в 1956 г. в Ленинграде. На Западе с 1989 г. Автор книг: "Китайская грамота" (на русском, английском и китайском языках), 1996; "Япония под снегом», 2009 и др.

Поэт, прозаик, переводчик, профессор китайской философии и религии. Род. в 1956 г. в Ленинграде. На Западе с 1989 г. Автор книг: "Китайская грамота" (на русском, английском и китайском языках), 1996; "Япония под снегом», 2009 и др.

Поэт, переводчик, драматург.  Родилась в Баку. Поэтические сборники: «Рифмы», 1997; «Эмигрантская тетрадь», 2004; «Из Баку в Бруклин», 2007 (на русском и англ.). Публикации в периодических изданиях Америки.

Поэт, переводчик, драматург.  Родилась в Баку. Поэтические сборники: «Рифмы», 1997; «Эмигрантская тетрадь», 2004; «Из Баку в Бруклин», 2007 (на русском и англ.). Публикации в периодических изданиях Америки.

Поэт, переводчик, драматург.  Родилась в Баку. Поэтические сборники: «Рифмы», 1997; «Эмигрантская тетрадь», 2004; «Из Баку в Бруклин», 2007 (на русском и англ.). Публикации в периодических изданиях Америки.

Поэт, переводчик, драматург.  Родилась в Баку. Поэтические сборники: «Рифмы», 1997; «Эмигрантская тетрадь», 2004; «Из Баку в Бруклин», 2007 (на русском и англ.). Публикации в периодических изданиях Америки.

Поэт, прозаик. Род. в 1939 году в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Пишет на русском и английском языках. Член Международного ПЕН-клуба. Член Союза писателей. Автор сборников стихов и альманахов поэзии. Учредитель ежегодной международной литературной премии «Серебряный стрелец».

Поэт, прозаик. Род. в 1939 году в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Пишет на русском и английском языках. Член Международного ПЕН-клуба. Член Союза писателей. Автор сборников стихов и альманахов поэзии. Учредитель ежегодной международной литературной премии «Серебряный стрелец».

Поэт, писатель. Родилась в Москве в 1930 году. На Западе с 1988 года. Автор сборника стихов «Отклик/Response», 1995. Публикации в поэтических альманахах.

Поэт, писатель. Родилась в Москве в 1930 году. На Западе с 1988 года. Автор сборника стихов «Отклик/Response», 1995. Публикации в поэтических альманахах.

Поэт. Автор стихотворений и поэм, в основном, на исторические темы. На Западе с 1993 г. Публикации в «Альманахе Поэзии» (Сан-Хосе), в журнале «Слово\Word».

Поэт. Автор стихотворений и поэм, в основном, на исторические темы. На Западе с 1993 г. Публикации в «Альманахе Поэзии» (Сан-Хосе), в журнале «Слово\Word».

Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 г. в Детском Селе. На Западе с 1942 г.  Книги по искусству и эссе: "Заметки художника", 1983; "Жаркие тени города", 1990; "Мой дом", 1994; альбомы рисунков, акварелей и технике живописи. Работы в музеях США, Франции, Германии, России. Член Американской национальной академии художеств, Общества акварелистов.

Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 г. в Детском Селе. На Западе с 1942 г.  Книги по искусству и эссе: "Заметки художника", 1983; "Жаркие тени города", 1990; "Мой дом", 1994; альбомы рисунков, акварелей и технике живописи. Работы в музеях США, Франции, Германии, России. Член Американской национальной академии художеств, Общества акварелистов.

Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 г. в Детском Селе. На Западе с 1942 г.  Книги по искусству и эссе: "Заметки художника", 1983; "Жаркие тени города", 1990; "Мой дом", 1994; альбомы рисунков, акварелей и технике живописи. Работы в музеях США, Франции, Германии, России. Член Американской национальной академии художеств, Общества акварелистов.

Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 г. в Детском Селе. На Западе с 1942 г.  Книги по искусству и эссе: "Заметки художника", 1983; "Жаркие тени города", 1990; "Мой дом", 1994; альбомы рисунков, акварелей и технике живописи. Работы в музеях США, Франции, Германии, России. Член Американской национальной академии художеств, Общества акварелистов.

Родился в Кургане в 1969 году. Получил театральное образование. Жил в Санкт-Петербурге. Участвовал в поэтическом клубе Виктора Кривулина.

Родился в Кургане в 1969 году. Получил театральное образование. Жил в Санкт-Петербурге. Участвовал в поэтическом клубе Виктора Кривулина.

Поэт, переводчик. Физик, доктор физико-математических наук. Родился в 1948 году в г. Облучье Хабаровского края. В США с 1998 года. Автор книги стихов. Публикации в  «Альманахе поэзии» (Сан-Хосе).

Поэт, переводчик. Физик, доктор физико-математических наук. Родился в 1948 году в г. Облучье Хабаровского края. В США с 1998 года. Автор книги стихов. Публикации в  «Альманахе поэзии» (Сан-Хосе).

Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.

Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.

Поэт, физик-теоретик, математик. Родился в 1939 году в Казани. С 1984 года член-коррепондент, с 1991 академик Российской Академии Наук. Лауреат медали Дирака, 2003. Сб. стихов: «Хор среди зимы», 1991; «Южная осень», 1992; «Перед небом», 2005. «Весь мир – провинция» 2008. Сборник стихов «The Paradise for Clouds» (перевод на англ.), 2009.

Поэт, физик-теоретик, математик. Родился в 1939 году в Казани. С 1984 года член-коррепондент, с 1991 академик Российской Академии Наук. Лауреат медали Дирака, 2003. Сб. стихов: «Хор среди зимы», 1991; «Южная осень», 1992; «Перед небом», 2005. «Весь мир – провинция» 2008. Сборник стихов «The Paradise for Clouds» (перевод на англ.), 2009.

Родилась в 1940 году в Азербайджане. Детство прошло на Украине. Училась и работала в Минске, была научным сотрудником и преподавателем Белорусского политехническго института. В США с 1994 года. Стихотворения публиковались в журналах «Мосты» и «Литературный европеец» (Германия).

Родилась в 1940 году в Азербайджане. Детство прошло на Украине. Училась и работала в Минске, была научным сотрудником и преподавателем Белорусского политехническго института. В США с 1994 года. Стихотворения публиковались в журналах «Мосты» и «Литературный европеец» (Германия).

Поэт, переводчик, литературный критик.  В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов:  «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.

Поэт, переводчик, литературный критик.  В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов:  «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.

Поэт, переводчик, литературный критик.  В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов:  «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.