|
***
Вспыхни и высвети снова
в память заложенный код –
вещее таинство слова,
мысли невидимый ход.
Звуки скрепи воедино,
шёлковой нитью свяжи
мысли из жизни рутинной
с гордым полётом души.
Вспыхни в негаснущих спорах,
высвети, чтобы не сник
слова таинственный шорох,
мысли неслышный язык.
|
|
***
Вспыхни и высвети снова
в память заложенный код –
вещее таинство слова,
мысли невидимый ход.
Звуки скрепи воедино,
шёлковой нитью свяжи
мысли из жизни рутинной
с гордым полётом души.
Вспыхни в негаснущих спорах,
высвети, чтобы не сник
слова таинственный шорох,
мысли неслышный язык.
|
|
***
Вспыхни и высвети снова
в память заложенный код –
вещее таинство слова,
мысли невидимый ход.
Звуки скрепи воедино,
шёлковой нитью свяжи
мысли из жизни рутинной
с гордым полётом души.
Вспыхни в негаснущих спорах,
высвети, чтобы не сник
слова таинственный шорох,
мысли неслышный язык.
|
|
***
Вспыхни и высвети снова
в память заложенный код –
вещее таинство слова,
мысли невидимый ход.
Звуки скрепи воедино,
шёлковой нитью свяжи
мысли из жизни рутинной
с гордым полётом души.
Вспыхни в негаснущих спорах,
высвети, чтобы не сник
слова таинственный шорох,
мысли неслышный язык.
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ИСТОЧНИК
1.
Я торопилась к тебе, источник,
вдруг пересохнешь, и – был таков
с целебной влагой, холодной очень
водой живительных родников.
К тебе пришла я за вдохновеньем,
ручей с английским названьем spring,
а ты бормочешь... Заводишь пеньем?
Что ж не находит стиховный стих?
…И я к потомкам приду однажды,
водой в пустыню я к ним приду –
глотком холодным, когда от жажды
всё пересохнет у них во рту.
2.
Из родниковой воды, холодный...
Не оттого ли ты одинок?
И родовитый, и беспородный,
И хлещут ивы тебя, дружок.
Как это больно, прутами – ивы.
Я здесь чужая, как ты ничей.
О, дай мне силы на переливы!
Чуть слышной песней своей, ручей,
мне в душу лейся, дари напевы,
а я потомкам передарю
живой источник целебной пены,
твою негромкость как мощь твою.
2009
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
ПЕРЕЛАЗ
Смотрели на клин журавлей
две пары смеющихся глаз
в тиши украинской, а в ней
был местом их встреч перелаз.
Любви деревенской вокзал,
он ждёт постояльцев своих.
Как много бы он рассказал,
заветный вокзал для двоих,
о детской их первой любви,
которой ничто не грозит...
А в небе кричат журавли,
что жизнь – это вечный транзит.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Откуда идёт дорога?
Куда поведёт большак?
За будущее тревога –
из прошлого чей-то знак.
День завтрашний, день вчерашний
порой звучат в унисон.
Часы – SOS старинной башни –
стучат, будоражат сон.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Язык – это оборона.
(Из прочитанного)
Значит, не острее бритвы...
Занимай же оборону.
Сотвори скорей молитвы
и вагону, и перрону,
проводам, что с ночи сонно
просыпаются со стоном.
Передай живое слово
в Приднепровье, в Приднестровье.
И надейся, что понятен,
слова раб и рифмы узник,
Морзе шифр стучащий дятел,
твой невидимый союзник.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
Быть с морем накоротке,
послушать волну, волнуясь,
послушней перо руке,
безбрежью волн повинуясь.
Прищуришься, как орёл,
расширишь глаза по-совьи,
И моря не слышишь рёв,
И видишься философом.
И веришь, конца нет свету,
вовеки не канет в Лету.
И веришь, вот эти волны
начало берут из Волги.
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
***
На планете BART, как на Кин-Дза-Дза...
Вот и кончен бал... Где все поезда?
Сверху телекамера вниз глядит:
на скамейке мраморной троглодит.
Ждёт в пещере каменной свиста пуль? –
Изучает камера вестибюль:
ходят люди толпами – косяк рыб,
равнодушно топают вкось и вкривь.
Или видят происки там и тут,
ненавидя в год длиной ход минут?
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
ДЗУЕН
Независимая. Независтливая.
Не простая, к ней – птичья стая,
в перепевах звенит заливисто
имя, «Дзуен! Дзуен!», витая…
Из преданий Востока,
здесь, в скверике
золотисто-осенней окраски,
азиатка,
подруга в Америке.
Знает птичий язык.
Верит в сказки.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
А было ли это, и въявь,
и вправду ль я слышала эту
щемящую музыку трав,
собой дополнявшую лето?
Невольная прихоть смычка
и струн, упоённых моленьем,
отрывистый цокот сверчка,
листочек, прильнувший к коленям.
Фантазии дерзкий каприз,
реальность, без слов, без названий,
и песня, летящая ввысь,
негромкая, в зыбком тумане.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
***
…с молитвенной трелью короткою
серой птички в ветвях надо мной...
Георгий Голохвастов
Спасибо, птенец, что приветил мой дом
пасмурным днём, в дождь-морось,
песней о солнце, весне и о том,
что неподвластен голос,
щебечущий и высвистывающий,
воле ничьей руки.
Звучание это чистое
сбереги.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
ПТИЧЬЯ КАПЕЛЛА
Вечер. Птицы запели.
Вторю птичьей капелле.
Сброшу ношу-степенность,
птичье братство распелось,
как в родимых пенатах:
«Где аккомпаниатор?».
Хор всё громче, всё выше:
«Кто живой есть? Услышьте!».
Мне напомнило очень
украинские ночи,
соловьёв до рассвета
на другом конце света.
|
|
-
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Валентине Синкевич
«Вы-жить!» – птичка пропела,
запрокинула зобик.
Смолкла оторопело,
ждет внимающих зову.
Время певчих приспело,
тех, кто голосом вышел.
Воскресенье. – Небесные сферы
всё расслышали в выси.
Умирал и воскрес он,
вновь под дланью Всевышней
новый день оглашается песней,
птичьей песенкой выжить.
* * *
Виталию Амурскому,
на получение книги «Трамвай А»
Из красного трамвайного вагона,
из холода столицы,
попали Вы в объятья заграницы.
Не покидая полигона,
не потеряв на Сене на реке
Поэзию,
на русском языке,
Поэте неугомонный,
Вы пишете, пашете,
полете пажити –
сражаетесь непреклонно…
А я – в такт трамваю –
мотив напеваю,
от «русскости» таю:
за дальнею далью
парижские тайны,
о них в Сан-Хосе читаю.
ЕДИНИЦЫ
11 сентября
Спят на фасаде даты
И. Елагин
1
Я в детстве видела пожар.
Поныне снится
дом, где штакетник окружал,
как единицы,
где тосковала: за межой
просветов-досок
мне представлялось – мир большой
весь из полосок.
Но вдруг пожар, и счет другой,
всё по-иному,
когда беснуется огонь,
грозящий дому.
Горело чуть не полсела
хат, изб убогих,
истошно бил в колокола
звонарь тревогу.
Дом уцелел тем, что забор
тот, прочно сшитый,
повел с огнем неравный бой,
встав на защиту.
2
В две тыщи первом... Вот тебе
и веха века…
В год с единицей – пали две
осенних ветки,
ударили – по сентябрю
двумя колами:
«О-дин-над-цать!» – так в звоны бьют,
колоколами
кричат: – «Не спи, взорвется шар!
Есть кто – в ответе
за общий дом, когда пожар
грозит планете?»
Наверно, в тот безумный день
не пожалели
меридианы свой плетень
и параллели...
Мне возразят: «Плетень? Забор?
Такого нету».
Но я же знаю, частокол
хранит планету,
оберегает с давних пор
землян всех разом.
И я молюсь: «О Высший Взор!
О Высший Разум!»
К ПОРТРЕТУ
Памяти Алоны Аврахам
Израильтянка оказалась на захваченном террористами самолете.
(Из газетного сообщения, сентябрь 2011)
Имя звучное, схоже с «Аленушка»,
давней болью обдало привычною.
А на фото – девчонка-воробышек,
безмятежно взирает, улыбчива.
Греют очи библейские, умные –
в тридцать лет две ученые степени. –
Не узнать, сколько дум передумала,
пока лайнер сближался со стенами.
Взгляд уверенный – неба немерено…
Кто-то в эту дорогу позвал ее,
Рош а-Шáна отметить в Америке,
в безопасной дали, не в Израиле…
|
|
-
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Валентине Синкевич
«Вы-жить!» – птичка пропела,
запрокинула зобик.
Смолкла оторопело,
ждет внимающих зову.
Время певчих приспело,
тех, кто голосом вышел.
Воскресенье. – Небесные сферы
всё расслышали в выси.
Умирал и воскрес он,
вновь под дланью Всевышней
новый день оглашается песней,
птичьей песенкой выжить.
* * *
Виталию Амурскому,
на получение книги «Трамвай А»
Из красного трамвайного вагона,
из холода столицы,
попали Вы в объятья заграницы.
Не покидая полигона,
не потеряв на Сене на реке
Поэзию,
на русском языке,
Поэте неугомонный,
Вы пишете, пашете,
полете пажити –
сражаетесь непреклонно…
А я – в такт трамваю –
мотив напеваю,
от «русскости» таю:
за дальнею далью
парижские тайны,
о них в Сан-Хосе читаю.
ЕДИНИЦЫ
11 сентября
Спят на фасаде даты
И. Елагин
1
Я в детстве видела пожар.
Поныне снится
дом, где штакетник окружал,
как единицы,
где тосковала: за межой
просветов-досок
мне представлялось – мир большой
весь из полосок.
Но вдруг пожар, и счет другой,
всё по-иному,
когда беснуется огонь,
грозящий дому.
Горело чуть не полсела
хат, изб убогих,
истошно бил в колокола
звонарь тревогу.
Дом уцелел тем, что забор
тот, прочно сшитый,
повел с огнем неравный бой,
встав на защиту.
2
В две тыщи первом... Вот тебе
и веха века…
В год с единицей – пали две
осенних ветки,
ударили – по сентябрю
двумя колами:
«О-дин-над-цать!» – так в звоны бьют,
колоколами
кричат: – «Не спи, взорвется шар!
Есть кто – в ответе
за общий дом, когда пожар
грозит планете?»
Наверно, в тот безумный день
не пожалели
меридианы свой плетень
и параллели...
Мне возразят: «Плетень? Забор?
Такого нету».
Но я же знаю, частокол
хранит планету,
оберегает с давних пор
землян всех разом.
И я молюсь: «О Высший Взор!
О Высший Разум!»
К ПОРТРЕТУ
Памяти Алоны Аврахам
Израильтянка оказалась на захваченном террористами самолете.
(Из газетного сообщения, сентябрь 2011)
Имя звучное, схоже с «Аленушка»,
давней болью обдало привычною.
А на фото – девчонка-воробышек,
безмятежно взирает, улыбчива.
Греют очи библейские, умные –
в тридцать лет две ученые степени. –
Не узнать, сколько дум передумала,
пока лайнер сближался со стенами.
Взгляд уверенный – неба немерено…
Кто-то в эту дорогу позвал ее,
Рош а-Шáна отметить в Америке,
в безопасной дали, не в Израиле…
|
|
-
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Валентине Синкевич
«Вы-жить!» – птичка пропела,
запрокинула зобик.
Смолкла оторопело,
ждет внимающих зову.
Время певчих приспело,
тех, кто голосом вышел.
Воскресенье. – Небесные сферы
всё расслышали в выси.
Умирал и воскрес он,
вновь под дланью Всевышней
новый день оглашается песней,
птичьей песенкой выжить.
* * *
Виталию Амурскому,
на получение книги «Трамвай А»
Из красного трамвайного вагона,
из холода столицы,
попали Вы в объятья заграницы.
Не покидая полигона,
не потеряв на Сене на реке
Поэзию,
на русском языке,
Поэте неугомонный,
Вы пишете, пашете,
полете пажити –
сражаетесь непреклонно…
А я – в такт трамваю –
мотив напеваю,
от «русскости» таю:
за дальнею далью
парижские тайны,
о них в Сан-Хосе читаю.
ЕДИНИЦЫ
11 сентября
Спят на фасаде даты
И. Елагин
1
Я в детстве видела пожар.
Поныне снится
дом, где штакетник окружал,
как единицы,
где тосковала: за межой
просветов-досок
мне представлялось – мир большой
весь из полосок.
Но вдруг пожар, и счет другой,
всё по-иному,
когда беснуется огонь,
грозящий дому.
Горело чуть не полсела
хат, изб убогих,
истошно бил в колокола
звонарь тревогу.
Дом уцелел тем, что забор
тот, прочно сшитый,
повел с огнем неравный бой,
встав на защиту.
2
В две тыщи первом... Вот тебе
и веха века…
В год с единицей – пали две
осенних ветки,
ударили – по сентябрю
двумя колами:
«О-дин-над-цать!» – так в звоны бьют,
колоколами
кричат: – «Не спи, взорвется шар!
Есть кто – в ответе
за общий дом, когда пожар
грозит планете?»
Наверно, в тот безумный день
не пожалели
меридианы свой плетень
и параллели...
Мне возразят: «Плетень? Забор?
Такого нету».
Но я же знаю, частокол
хранит планету,
оберегает с давних пор
землян всех разом.
И я молюсь: «О Высший Взор!
О Высший Разум!»
К ПОРТРЕТУ
Памяти Алоны Аврахам
Израильтянка оказалась на захваченном террористами самолете.
(Из газетного сообщения, сентябрь 2011)
Имя звучное, схоже с «Аленушка»,
давней болью обдало привычною.
А на фото – девчонка-воробышек,
безмятежно взирает, улыбчива.
Греют очи библейские, умные –
в тридцать лет две ученые степени. –
Не узнать, сколько дум передумала,
пока лайнер сближался со стенами.
Взгляд уверенный – неба немерено…
Кто-то в эту дорогу позвал ее,
Рош а-Шáна отметить в Америке,
в безопасной дали, не в Израиле…
|
|
2013-Резник, Раиса
* * *
Со мною безлунная ночь,
чужое беззвездное небо.
Здесь правда сойдутся и небыль
и шпаги скреститься не прочь.
Кружится и падает ниц,
как птичья подбитая стая,
беспомощность листьев мирская…
А отсвет далеких зарниц –
то вспыхнет неярким огнем,
то высветит сонное взморье,
а то застаревшею болью
откликнется в сердце моем.
* * *
Спой, сыграй, чтоб душа...
Чтоб тепла ее не убывало,
чтобы давним дыша,
не внимала урокам бывалых.
Одолев перевал,
за которым витает когда-то,
мы устроим привал,
сядем, перелистаем все даты.
Оживет календарь,
что из наших корней прорастает...
Ты по струнам ударь,
я увижу, как в небе растает
за собой поманившая стая,
на сезон иль на слом
ветру сдавших свой дом
журавлей над селом...
* * *
О чем сейчас журчит река?
Ее водица
поет, свободна и легка,
но не как птица.
Нет, знать не знает о поре,
весне и лете,
какое время на дворе,
в каком столетье.
ЗАРЯ
А зря на берегу
ни души…
В небе заря, как бегун,
мельтешит.
Пеленой застелен,
на море бриз.
Заря растерянно
летит вниз –
туман растолочь,
осмотреть залив:
отыскать уплывшие в ночь
корабли
и ночной мой стих,
что не сберегла...
Луч, в воде отраженный, тих.
Жду тепла.
* * *
Как будто былые года
дубраве приснились,
в реке ключевая вода
и в песнях весны лес.
Оживших дубов без листвы
хор – в светлой печали,
умолкшие песни весны
на час зазвучали.
РЕЗНИК, Раиса, Сан-Хосе, Калифорния. Поэт, издатель, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999.
|
|
2013-Резник, Раиса
* * *
Со мною безлунная ночь,
чужое беззвездное небо.
Здесь правда сойдутся и небыль
и шпаги скреститься не прочь.
Кружится и падает ниц,
как птичья подбитая стая,
беспомощность листьев мирская…
А отсвет далеких зарниц –
то вспыхнет неярким огнем,
то высветит сонное взморье,
а то застаревшею болью
откликнется в сердце моем.
* * *
Спой, сыграй, чтоб душа...
Чтоб тепла ее не убывало,
чтобы давним дыша,
не внимала урокам бывалых.
Одолев перевал,
за которым витает когда-то,
мы устроим привал,
сядем, перелистаем все даты.
Оживет календарь,
что из наших корней прорастает...
Ты по струнам ударь,
я увижу, как в небе растает
за собой поманившая стая,
на сезон иль на слом
ветру сдавших свой дом
журавлей над селом...
* * *
О чем сейчас журчит река?
Ее водица
поет, свободна и легка,
но не как птица.
Нет, знать не знает о поре,
весне и лете,
какое время на дворе,
в каком столетье.
ЗАРЯ
А зря на берегу
ни души…
В небе заря, как бегун,
мельтешит.
Пеленой застелен,
на море бриз.
Заря растерянно
летит вниз –
туман растолочь,
осмотреть залив:
отыскать уплывшие в ночь
корабли
и ночной мой стих,
что не сберегла...
Луч, в воде отраженный, тих.
Жду тепла.
* * *
Как будто былые года
дубраве приснились,
в реке ключевая вода
и в песнях весны лес.
Оживших дубов без листвы
хор – в светлой печали,
умолкшие песни весны
на час зазвучали.
РЕЗНИК, Раиса, Сан-Хосе, Калифорния. Поэт, издатель, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999.
|
|
2013-Резник, Раиса
* * *
Со мною безлунная ночь,
чужое беззвездное небо.
Здесь правда сойдутся и небыль
и шпаги скреститься не прочь.
Кружится и падает ниц,
как птичья подбитая стая,
беспомощность листьев мирская…
А отсвет далеких зарниц –
то вспыхнет неярким огнем,
то высветит сонное взморье,
а то застаревшею болью
откликнется в сердце моем.
* * *
Спой, сыграй, чтоб душа...
Чтоб тепла ее не убывало,
чтобы давним дыша,
не внимала урокам бывалых.
Одолев перевал,
за которым витает когда-то,
мы устроим привал,
сядем, перелистаем все даты.
Оживет календарь,
что из наших корней прорастает...
Ты по струнам ударь,
я увижу, как в небе растает
за собой поманившая стая,
на сезон иль на слом
ветру сдавших свой дом
журавлей над селом...
* * *
О чем сейчас журчит река?
Ее водица
поет, свободна и легка,
но не как птица.
Нет, знать не знает о поре,
весне и лете,
какое время на дворе,
в каком столетье.
ЗАРЯ
А зря на берегу
ни души…
В небе заря, как бегун,
мельтешит.
Пеленой застелен,
на море бриз.
Заря растерянно
летит вниз –
туман растолочь,
осмотреть залив:
отыскать уплывшие в ночь
корабли
и ночной мой стих,
что не сберегла...
Луч, в воде отраженный, тих.
Жду тепла.
* * *
Как будто былые года
дубраве приснились,
в реке ключевая вода
и в песнях весны лес.
Оживших дубов без листвы
хор – в светлой печали,
умолкшие песни весны
на час зазвучали.
РЕЗНИК, Раиса, Сан-Хосе, Калифорния. Поэт, издатель, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999.
|
|
2014-Раиса РЕЗНИК
ПОРТРЕТ
Ирине Чайковской
Позировать… Застыть…
Расслабиться… Собраться…
И не страшны пространство
и мертвенная стынь.
И вырван этот миг
у беспредела тленья.
Избегнув всех вериг,
спасенное мгновенье
несет благую весть,
когда все вышли сроки…
В портретах сила есть,
в них замысел высокий.
СЛОВО
На бумаге строку запишу –
то, что чувствую, то, чем дышу.
Коль успеешь отметить на ней
шелестение нынешних дней,
будет музыка слова жива,
зашумит, как листва и трава…
С юным пылом души – поспеши,
в эту строчку слова запиши.
Слово даст просветленье душе
в час, когда на крутом вираже.
К МУЗЫКЕ
Видно, сбой стал твоей судьбой –
в перепадах не видишь риска,
то взлетишь высоко над собой,
то к земле приникаешь близко.
Вверх возносишься над землей
в небеса, где луч солнца весел,
миг пройдет – и, как снег зимой,
припадешь к городам и весям.
Расскажи, что претит тебе, Музыка, –
отчего ты не внемлешь покою,
облака обнимая, с музами
проплывая небесной рекою,
никогда не впадаешь в прострацию,
уповаешь на гравитацию.
– Взлет – невольное прегрешение.
Не покинь меня, притяжение!
* * *
Смешная маска к новому акыну
враз приросла, стал слышен Арлекино,
привычны стали профиль и анфас:
"Шут с вами!"
Но поставлена на карту
не только честь комедии дель арте,
когда у маски мы берем аванс.
* * *
Проклюнулся в почке росточек,
пьет сок, распрямляясь в листок.
О ствол, будь силен и устойчив,
сегодня ты – главный исток.
РЕЗНИК, Раиса, Сан-Хосе, Калифорния. Поэт, издатель, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999. Печатается в зарубежных и российских периодических изданиях.
|
|
2015-Раиса РЕЗНИК
* * *
Валентине Синкевич
Птичка певчая первой
день встречает – под крышей
растопырила перья:
«Звонче, певчие, выше!».
Заливается свистом,
задыхается в трели,
на весь свет, голосисто
мир зовет в менестрели.
Песней самозабвенно
учит: «Пенье не бренно…».
РУДНИЦА
Назначь мне свиданье
на этом свете.
М. Петровых
Проснулась? Светает. Прости, коль негоже.
Назначь мне свиданье! Сегодня, не позже...
Ты час назови (я – где птиц вереница),
и мы vis-à-vis, моя Рудница – Ницца!
Ах, сложно ли, просто назначить свиданье?!
Небесную просинь весеннюю дай мне,
ростки сон-травы вдоль перрона с почтамтом...
И я – Петровых, ну, а ты – Мандельштам мой.
Залив Сан-Франциско покину, и в даль я
лечу. Вот уж близко твой зал ожиданья,
вокзал, а вдали… нет, поблизости где-то
картина Дали в школьной библиотеке.
И школа сама – всё, что помнить мне лестно,
большая семья в теремке рядом с лесом,
опять мне и дом, и почти что держава.
Спасибо на том. – Никогда не держала…
С рассветным туманом уйдет нетерпенье.
Полет свой обманом признаю теперь я.
Подольская ширь, что тебе заграницы...
Я – лишь пассажир моей Рудницы – Ниццы.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Умалишенная Роза
В клочьях ваты и в лоскутьях одеяла –
Роза, прибывшая к Брохе… Ох, достала…
Повредилась в землетрусе Ашхабада,
с той поры, видать, и злоба, и бравада.
Прогуляется, расчешет косы-кудри
и выносит на обзор худую утварь –
всё добро свое развесит по забору
и колотит, в такт не ведомо с кем спору.
Громогласно восклицает: «Стервы! Стервы!»,
подкрепляя выбивалкой эти «перлы».
Живший рядом добрый врач сказал соседям:
«Не волнуйтесь, завтра “Скорой” мы приедем
и отправим Розу в дом, где ей и место».
Доктор знающий, о нём все – только лестно.
Он – светило, знаменит, районный дока,
нашу улицу спасал от злого рока.
Хохотали… Сумасшедшую – к пенатам!
А она и года в них не прожила там.
|
|
Раиса РЕЗНИК, Сан-Хосе, Калифорния
Поэт, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в с. Песчанка Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999. Публикации в альманахе «Встречи» (Филадельфия), в «Альманахе Поэзии» (Сан-Хосе).
|
|
2014-Раиса РЕЗНИК. Беседа с Виктором Голковым
«…ВСЕГДА ХОТЕЛ БОЛЬШЕ СВОБОДЫ В РИФМЕ И ТЕМАХ»
Интервью с поэтом Виктором Голковым
Раиса Резник: Дорогой Виктор! Вам исполнилось 60 лет. Примите мое поздравление с юбилеем и самые теплые пожелания – радости творчества, здоровья, благополучия Вам, а также мира на земле Израиля.
«Шаг к себе» – поэтический сборник, со дня выхода которого исполняется 25 лет, тоже юбиляр. Это Ваша первая книга, о ней мне рассказывал Ваш давний друг и собрат по перу – редактор сан-францисской газеты «Кстати» Николай Сундеев. Так я узнала о Ваших стихах, и еще о нескольких кишиневских поэтах, чьи первые книги вышли под его редакцией в конце 80-х в молдавском издательстве «Литература артистикэ». Редактор считает «Шаг к себе» несомненной авторской удачей. Хотелось бы услышать от Вас историю публикации книги. Как всё происходило?
Виктор Голков: Спасибо, дорогая Раиса! О книге «Шаг к себе» сейчас немного расскажу. Ждал ее появления 10 лет, с 1979-го. Если видели грузинский фильм «Голубые горы», то это в точности моя история. Вообще, если бы не Коля (Николай Сундеев. – Р.Р.) и не Олег Максимов, в СССР она бы не появилась. Но появилась-таки на излете перестройки в 1989-м. Издательство «Литература артистикэ», Кишинев, 70 страниц, предисловие Михаила Хазина. Тираж 2000 экземпляров. Как я говорил, у книги длинная и грустная история – рукопись много лет пылилась у литконсультанта Союза писателей Аллы Коркиной. Каждые 2-3 года ее отфутболивал тогдашний председатель русской секции СП Ник. Савостин. Потом меня поддержал один из молдавских секретарей СП Ливиу Дамиан. Коля и Олег нажали на Савостина, и тот согласился на обсуждение, где меня пытался «утопить» секретарь СП Константин Шишкан. Но ребята и там не дали это сделать. В издательской эпопее были две ужасные московские рецензии Аллы Марченко и Александра Лаврина, но благодаря Коле и его начальнице Рите Арсеньевой, книжка всё ж таки появилась на свет. А спустя два года свободно издаться мог уже любой графоман. Так что, выходит, вся моя 10-летняя эпопея была попросту мартышкин труд. Впрочем, подобные ситуации, только покруче, были в моей жизни не раз и не два.
Р.Р.: Виктор, Ваша издательская эпопея, к счастью, в отличие от судьбы рассказа, отправленного в редакцию героем фильма, – всё же со счастливым концом. Вы говорите, что в 1979 году книга уже была готова к печати. Вам было 25 лет. Когда Вы начали писать стихи и в каких литературных объединениях участвовали?
В.Г.: Писать начал более или менее всерьез году в 72-м, под влиянием Олега Минкина. В ЛИТО впервые участвовал году в 80-м, вместе с Колей. Называлось оно «Орбита».
Р.Р: Об Олеге Минкине из интернета узнала вот что: "Олег Минкин (Алег Мiнкiн). Белорусский поэт, прозаик, переводчик. Лауреат самой престижной в Белоруссии литературной премии «Глиняный Велес». Перевел с польского на белорусский Л.Стаффа, Ц.Норвида, Б.Лесьмяна. Член Союза писателей Белоруссии. Автор нескольких сборников стихов и фантастической прозы. Живет в Вильнюсе". В 72-м Вы были студентом и жили в Москве. Там встретились с Олегом Минкиным, который поддержал Ваше поэтическое творчество. Были Вы под влиянием его творчества?
В.Г.: Дело было, примерно, так – с Олегом я познакомился, когда был абитуриентом в МЭИ. Он тогда переводился из МЭИ. Он писал стихи всерьез, а я в шутку. Ну он и сказал, что я как бы стреляю из пушки по воробьям. Я прислушался и стал относиться серьезнее.
Он вообще всегда был очень яркая личность, его влияние на меня я чувствовал много лет. Мы вместе написали сказку-антиутопию, но позднее он издал ее по-белорусски только под своим именем. Когда спустя годы до меня это дошло, наша дружба закончилась.
Да, забыл, наше знакомство с Олегом Минкиным состоялось в 71-м году.
Р.Р: Объединение "Орбита", основателем которого был Кирилл Ковальджи, упоминала в своём письме ко мне еще одна его участница, Александра Юнко. Но в "Орбиту" Вы пришли уже с поэтическим опытом, у Вас была готова книга стихов, а зная, как строго Вы отбирали стихи для книги, могу предположить, что стихов к тому времени было значительно больше. Видимо, в ЛИТО были и другие уже сложившиеся поэты?
В.Г.: В «Орбиту» я пришел в 79 году, ею руководил тогда Юрий Греков, прозаик. В это время я начал печататься в кишиневских газетах. Тогда же познакомился с Колей, Олегом Максимовым, Аллой Юнко и другими. Стихи уже у меня были в немалом количестве, рукопись составлена, но сегодня я считал бы ее незрелой.
Р.Р.: Виктор, последующие семь или восемь книг тоже написаны в жанре медитативной лирики, в них та же высокая требовательность к слову. С переездом в Израиль Вы продолжаете писать в спокойном ритме, рассуждая о жизни и смерти, как и положено настояшей поэзии. Этот Ваш поэтический стиль и есть Ваш взгляд на поэзию?
В.Г.: Я не уверен, что пишу так из-за определенных взглядов. Скорее всего, просто – как пишется, по-другому не получается. А вообще хотелось бы большего – поэму, например, но пороху не хватило. Вообще всегда хотел больше свободы в рифме и темах. Устаешь как-то от своего однообразия. Особенно в последние несколько лет, чувствуется, что время уходит, а с ним и способность писать.
Р.Р.: Ваше "однообразие" – это, вероятно, проявление цельности натуры, что наблюдается чаще в художественной литературе чем в жизни, особенно среди поэтов. Понимаю Вашу требовательность к себе. На мой взгляд, Ваши опасения относительно способности писать напрасны, об этом говорят Ваши новые стихи. Виктор, Вы ведь бываете на поэтических форумах в Израиле, возможно, и в России, встречаетесь с собратьями по перу, знакомитесь с молодыми стихотворцами. Каковы Ваши взгляды на современную поэзию?
В.Г.: К сожалению, на форумах практически не бываю. Израиль, как остров, мы были бы отрезаны от всех, если б не интернет. Но несколько мыслей о современной русской поэзии у меня есть. По-моему, она, как и вся литература, несмотря на обилие интернетовского творчества, сжимается, как шагреневая кожа, становится вещью в себе. Но окончательно исчезнуть ей, понятно, не дано. Она будет, но станет и уже становится очень личной, говорящей сугубо о том, что творится в сердце человека. Другая ее часть, сегодня в основном занимающая страницы центральных журналов, по большей части декоративная, ушедшая в бесплодный изыск или в лучшем случае – фальшивая, нужная разного рода снобам. Имен литературы такого рода настолько много, что не стоит и называть, это почти все современные столичные и мировые знаменитости. Хорошие поэты менее известны, они находятся в тени, неизвестно, достигают ли цели своим творчеством, но нескольких могу назвать: Игорь Алексеев, Аркадий Кутилов, Евгений Сельц, Лешек (стихи.ру), Валентин Ткачев, Герман Гецевич. Их, конечно, намного больше, но ввиду отсутствия настоящей критики, они не на слуху.
Р.Р.: Спасибо за беседу, дорогой Виктор! Счастья Вам!
Сан-Хосе – Тель-Авив
|
|
Раиса РЕЗНИК, Сан-Хосе, Калифорния
Поэт, редактор альманаха «Связь времён». Родилась в 1948 г. в с. Песчанка Винницкой области. На Западе с 1994 г. Сб. стихов: «На грани» (на русском и англ.), 1997; «О главном и вечном» (поэтическое переложение еврейских пословиц), 1997; «Точка опоры», 1999. Публикации в альманахе «Встречи» (Филадельфия), в «Альманахе Поэзии» (Сан-Хосе).
|
|
2014-Раиса РЕЗНИК. Беседа с Николаем ГОЛЕМ
«В ЧУЖОЕ ПЛАМЯ – СВОЕГО ОГНЯ»
Беседа с поэтом и переводчиком Николаем Голем
Раиса Резник: Дорогой Николай, прежде всего хочу поблагодарить Вас за постоянное сотрудничество со "Связью времен", за стихи и переводы, публикующиеся в альманахе, за увлекательные рассказы-путешествия, связанные с событиями из жизни Пушкина и Блока. Вы писатель, переводчик, драматург, автор множества книг. Я читала о том, что Ваше литературное дарование проявилось очень рано. Расскажите, пожалуйста, немного, как всё это началось: Дворец пионеров, учителя и наставники...
Николай Голь: Стихи я, действительно, начал сочинять довольно рано, лет с десяти уже осмысленно. В восьмом классе пришел в литературный клуб при Ленинградском Дворце пионеров. Называлось это объединение довольно вычурно: «Дерзание». (Кстати, аналогичный кружок в Москве именовался еще почище: «Дуб зеленый».) Но суть не в названии, а в духе. Он в «Дерзании» царил удивительный: там жили литературой, с ней сверялись, ею определялись взаимоотношения. Учебы же как таковой (в смысле программ, последовательности занятий, всего того, что называется дидактикой) как бы и не наблюдалось. Я думаю, это правильно. Научить писать стихи нельзя, но можно поэта воспитать – в питательной атмосфере. Когда Жуковский подписывал Пушкину свой портрет словами «Победителю ученику от побежденного учи-теля», он не подразумевал, что чему-то учил юного стихотворца –лишь имел в виду, что тот у него многому научился.
Р.Р.: О литературном клубе "Дерзание" упоминает и Юлия Валиева в статье "Дней связующая нить" ("Звезда", №2 за 2014 г.). Рассказывая о поэтическом объединении, в котором в школьные годы занимались многие поэты 1970-х гг., о влиянии культа Пушкина и декабристов, царившего в нем. Она приводит отрывок из Вашей поэмы «Присяга у виселиц», написанной в возрасте пятнадцати лет. Ваше литературное творчество началось и того раньше. Хотелось бы узнать, когда и как состоялись первые публикации, в том числе поэтические. Кого считаете учителями, был ли у Вас свой Жуковский?
Н.Г.: Первая моя публикация случилась в году, наверное, 1967-м в сборнике «Тропинка на Парнас», где были собраны стихи участников разных детских литературных объединений. Следующий раз я опубликовал оригинальные стихи через двадцать лет, на исходе 80-х, а маленький поэтический сборник вышел и вовсе в 90-м. Да я и не стремился особенно к публикации стихов: это в застойные годы требовало слишком многих компромиссов, овчинка не стоила выделки, игра – свеч, а Париж – мессы. Уж этому-то меня научили. Были круги друзей – и широкий, и узкий – были пишмашинки и копировальная бумага; этого хватало. То, что мы писали, было непроходимо по тем временам. Дело не в содержании – в стилистике и мироощущении. Самые благожелательные редакторы (а такие были) только вздыхали и разводили руками. Главными для меня поэтами (не в смысле подражания, а в смысле любви) были – и остаются – А.К.Толстой и Ходасевич, совершенно непечатный тогда.
Я служил то ночным сторожем, то вахтером. Изредка печатал в периодике стихи для детей. Работал в детской драматургии. Сочинял сценарии массовых зрелищ, такой жанр был тогда востребован. Писал тексты песен. Виктор Топоров, признанный лидер нашей узкой компании, делавший довольно успешную переводческую карьеру, привлек и меня к этому делу. Тут-то учеба как раз необходима. Он был учителем строгим и, кажется, хорошим.
Р.Р.: Так вот откуда берет начало музыкальность Вашей поэтической речи. И психологические новеллы в стихах. – Это от Алексея Константиновича Толстого всё? От Козьмы Пруткова и Ваша ироническая поэзия?
Н.Г.: Ну, я бы не говорил так однозначно. Одно дело, откуда ноги растут, другое – докуда дорастают и доходят. Или до чего доводят.
Р.Р.: К счастью, ноги вели Вас в правильном направлении. Скажите, пожалуйста, Николай, был еще и человек, который привел Вас в узкую компанию талантливых ребят, литераторов, где лидером был Виктор Топоров. Кто входил в этот круг?
Н.Г.: С Топоровым мы познакомились через «Дерзание». Я тогда перешел в девятый класс, он окончил университет, но связей с клубом не потерял, захаживал. И позже общение не прерывалось, мы крепко сдружились. Компания наша вращалась вокруг «Сайгона», кафетерия на углу Невского и Владимирского, места встреч многих и многих. В ближний, так сказать, круг входили Геннадий Григорьев, Евгений Вензель, поэт и художник, Михаил Гурвич… А девочки какие были!
Р.Р.: Что касается девочек, есть среди них известные имена?
В это ли время Ваше внимание привлекло одно из самых таинственных произведений мировой литературы – сонеты Шекспира?
Н.Г.: Девичьи имена остались в наших сердцах – «что тоже, как подумаешь, не мало».
Сонеты же Шекспира по-настоящему заинтересовали меня гораздо позже, на исходе 80-х годов. Вернее говоря, сначала один – самый, наверное, прославленный, 66-й. Ни один из известных переводов меня как-то не убеждал. Хотелось замешать ламентации на лирическом чувстве. Я попробовал. Сонет опубликовали в двуязычном фолианте «Английский сонет» в 1990, в приложении, разумеется. Впрочем, и Маршак туда попал, и Бенедиктов. Реакции никакой не воспоследовало. Я-то ждал, что кто-нибудь хотя бы плюнет в наглеца. Оказалось, никому и дела нет. И я занялся более насущными проблемами.
Р.Р.: Но наряду с «насущными проблемами», осталась и необходимость вернуться к Шекспиру. Вслед за 66-м Вы перевели еще двенадцать (сужу по количеству присланных переводов) или больше? В переводе восемнадцатого сонета Вы воспеваете сонет, в финальной строке слово «сонет» повторяете дважды, хотя по тексту этого слова нет:
В Вашем переводе:
Провижу я сквозь пелену столетий:
Живет сонет – и ты живешь в сонете.
Шекспир:
So long as men can breathe, or eyes can see,
So long lives this, and this gives life to thee.
С.Я. Маршак перевел так:
Среди живых ты будешь до тех пор,
Доколе дышит грудь и видит взор.
Н.Г.: Я «вернулся» к Шекспировским сонетам совсем не сразу – лет через пятнадцать после 66-го. На сегодняшний день я их перевел 154 – весь свод. Но это не значит, что дело сделано. Время от времени я что-то уточняю, пытаюсь, как мне кажется, усилить. Упомянутый 18-й теперь оканчивается так:
А ты ведь наделен иной судьбой:
Не ведая о времени и сроках,
Блистая неизменной красотой,
Ты скроешься от смерти в этих строках
И на века в них обретешь приют:
Они живут – и жизнь тебе дают.
Ведь речь у автора именно о том и идет: стихи будут жить вечно и, следовательно, вечен тот, кто в них описан. В 14-й строке «this» относится, без сомнений, к сонету. Вот ведь и у Маршака:
И смертная тебя не скроет тень –
Ты будешь вечно жить в строках поэта.
Р.Р.: Теперь, в новом варианте, на мой взгляд, даже удачнее переданы настроение и образность сонета, следует отдать должное и звучности и мелодичности Вашего стихотворного слога. Я размышляю, чем привлекли Вас шекспировские сонеты и какая сила то и дело возвращает Вас к ним. Может быть, это неожиданность концовки? Или Вас заинтересовала игра слов, присутствующая в сонетах Шекспира, что также присуще и Вашему стилю? И вообще – как переводить со стиля на стиль? Насколько это трудно, а возможно, не трудно, а заманчиво? Есть у Вас свой рецепт?
Н.Г.: Я шел к собственным переводам сонетов, так сказать, "от обратного". Мы все с младых ногтей знаем, что Шекспир остроумный и бурлящий чувствами поэт английского барокко (так оно и есть), а лучшие его переводчики – блистательные мастера (кто ж спорит?). Но попробуйте прочесть пару-тройку старых переводов на русский. Изящные зарисовки, порой афористичные, но всегда – классически прохладные. Без экивоков говоря – скучные. На мой, разумеется, вкус. Образно говоря, Рубенс, перерисованный Ватто. Я в своем взгляде не одинок. Еще в 1969 году Н.Автономова и М.Гаспаров писали: "…спокойный, величественный, уравновешенный и мудрый поэт русских сонетов отличается от неистового, неистощимого, блистательного и страстного поэта английских... Сонеты Шекспира в переводах Маршака – это перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль". Я-то как раз стараюсь этого избегать. В стихотворном переводе всегда что-то неизбежно теряется и должно чем-то компенсироваться. Важно понять для себя, что главное. Для меня приоритетна была поэтическая яркость и безоглядность чувства.
Что получилось – не мне судить.
Р.Р.: Ваш перевод сохраняет эмоциональный настрой сонета, передает глубину чувств лирического героя, Вам близка образная система Шекспира. Что касается стиля, я всё же слышу в Ваших переводах скорее Вашу авторскую тональность, чем шекспировскую, но, как мне кажется, Вам удалось, несмотря на некоторые неизбежные отклонения от текста, сделать свои переводы сонетов Шекспира ближе к оригиналу, непохожими на другие. Привожу как пример 21-й сонет (оригинал, перевод
С. Я. Маршака и Ваш перевод). В чем заключается особенность выбора лексических и стилистических выразительных средств, откуда в Ваших переводах эта виртуозность и легкость?
21 (оригинал)
So is it not with me as with that Muse,
Stirred by a painted beauty to his verse,
Who heaven itself for ornament doth use
And every fair with his fair doth rehearse,
Making a couplement of proud compare
With sun and moon, with earth and sea's rich gems,
With April's first-born flowers, and all things rare,
That heaven's air in this huge rondure hems.
O! let me, true in love, but truly write,
And then believe me, my love is as fair
As any mother's child, though not so bright
As those gold candles fixed in heaven's air:
Let them say more that like of hearsay well;
I will not praise that purpose not to sell.
21 (перевод С.Я. Маршака)
Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землей и океаном синим.
Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звездах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.
В любви и в слове – правда мой закон,
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рожден,
А не как солнце или месяц ясный.
Я не хочу хвалить любовь мою, –
Я никому ее не продаю!
21 (Ваш перевод)
Я не из тех поэтов, что в стихах
Предмет любви сверх меры восхваляют,
Ища ему сравненья в небесах:
Мол, эти очи звездами сверкают,
А эта кожа месяца белей,
А щеки, как восход, пылают ало, –
Иль ищут сходства в глубине морей:
О, жемчуг шеи! Ах, уста-кораллы!
К чему мне множить образы? С чего?
Предмету моего изображенья
Для описанья красоты его
Не требуются преувеличенья,
Он сам собой хорош. И, наконец,
Он – не товар, а я – не продавец.
Н.Г.: За добрые слова благодарю, спасибо, а вот ответить на Ваш вопрос толком не смогу. Я ведь сознательно ничего не выбирал. Просто кроил стихи по шекспировским лекалам. Я думаю, переводчик во многом сродни дирижеру: ноты в партитуре что у Темирканова, что у Гергиева одинаковые, а музыка разная.
А что до тональности, то не могу не вспомнить замечательные стихи полузабытого, увы, Леонида Мартынова (они так и называются: «Проблема перевода»):
Любой из нас имеет основанье
Добавить, беспристрастие храня,
В чужую скорбь свое негодованье,
В чужое пламя – своего огня.
А коль простак взялся бы за работу,
Добавил бы в чужие он труды:
Трудолюбив – так собственного пота,
Ленив – так просто напросто воды!
Р.Р.: Но в Ваших переводах сонетов, написанных прекрасным современным слогом, чувствуется литературная традиция, я слышу и державинские интонации. Это всё на подсознательном уровне? Или Вы считаете, что переводы Шекспира на современный язык всё же должны звучать несколько "старомодней"?
Н.Г.: Конечно, Вы правы: нужны живые интонации, но и необходима и некоторая патина времени. А если слышится Державин, значит, что-то получилось. Шекспир – английское барокко, Державин – русское. Перекличка куда как уместная.
Р.Р.: Очень благодарна Вам за беседу, дорогой Николай! Здоровья Вам и вдохновения.
Сан-Хосе – Санкт-Петербург
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
Алексей РЕШЕТОВ
(3 апреля 1937 года, Хабаровск - 29 сентября 2002 года, Березники)
российский лирический поэт и писатель. Начал писать стихи с 1953 года. Первая книга «Нежность» вышла в 1961 году, и была замечена критиками. В 60-70-е годы вышли сборники «Белый лист», «Рябиновый сад», «Лирика» и другие. В 2005 году стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трёх томах. В Березниках установлен памятник поэту, его именем названа площадь, в Екатеринбурге на доме, где жил Алексей Решетов, установлена мемориальная доска. С 1999 года проводится фестиваль «Решетовские встречи», вручается литературная премия им. А.Л. Решетова.
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
МИХАЙЛОВСКОЕ
И не видать в окне Россию,
Всю погружённую во мглу,
И только пёрышком гусиным
Скрипит сверчок в своём углу.
И льются нянюшкины песни,
Как будто слёзы по щеке,
И драгоценных женщин
перстни
Горят на пушкинской руке.
И на одной из стен лачужки
В глухом неведомом краю
Тень стихотворца
тенью кружки
Пьёт участь горькую свою.
1962
|
|
