|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА
Ещё колокола не зазвонили в Лукке.
Никто и никого не дёрнул за язык.
Строения глядят гравюрами из книг.
На одного меня накатывают звуки
рифмованных стихов. Спросонья не «секу»
старинный механизм оконного засова.
А всё плачу оброк родному языку.
Приманиваю слово.
Пойми же, говорю, придуман этот лад
в чужой тебе среде – дворяне, разночинцы.
Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться.
Тем временем, рассвет, колокола звонят.
Латинское литьё, неторопливый бой.
На россыпи монет чеканят профиль Данте.
Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте
перевести на свой.
2009
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
***
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла её ладонь! В мою ладонь течёт
свирепый зной родства: блаженный, несказанный.
Окаменей, язык, признание прерви! –
Стань этот стих исповедальней,
мне крышка, я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.
|
|
2015-Елена ДРОЗДОВА
* * *
Пора настала – лето знойное,
И ветер дует злой, но не
Приносит охлаждения,
Скорей озноба осложнение:
Я – в день базарный, воскресение,
Больших дорог пересечение,
Изъезженное донельзя,
Или початок, в поле сорванный,
Птенцами шумными расклёванный,
Рассыпанный под солнцем дня,
Или само то поле злачное,
Сноп за снопом серпами схваченное,
В обилье спелого жнивья,
Готовое под пашню поле, –
Так изнуряются любовью.
Придёт другое время года,
И переменится погода,
Жнецы с работою поспеют,
Уйдут, и поле опустеет.
Холодным ветром осень скажется,
Тяжёлым плугом пашня вспашется,
О том и думать мне не хочется,
Как изнурюсь от одиночества.
* * *
Л. Черкасскому
Город Нью-Йорк,
Вдоль-поперёк
Рёбра мостов,
Норы дорог.
Между двух рек,
Зубьями вверх
Рыбьим скелетом
Остров Манхэттен.
Улицы улей,
Суриком угол,
Лестницу углем:
Графика джунглей.
Разность – не грех:
В ущельях стен
Всяк человек,
Всяк джентльмен.
Нищ и бездомен,
Ан не бесправен:
Сам себе воин,
Сам себе барин.
Чья это прихоть
Сетчатым ситом
Улиц рассыпать
Столько языков?
Лиц миллионы,
Орды и сонмы,
Башнями домы
Нью-Вавилона.
У края вод
Скальный отвес:
Полный пород
Жизни разрез.
ГОВОР ПОЛА
...Или это слово
Языка чужого,
Языка немого,
Жадного, сухого?
…или это снова –
Угль из-за засова –
Раскалённый взгляд
Разливает яд?
Низменный, подземный,
Скрытый, неизменный
Ток ли это, зов
Потайных основ
Доли незавидной –
Поля половины?
Откровенье крови,
Вздувшей вены вроде
Русла в половодье?
Лавою, лавиной,
Горною долиной
Пола гон старинный,
Зрящему не видный
Под подолом длинным,
Донный, монотонный
Звон ли это гонга,
Звук ли это горна,
Стон ли это горла,
Всхлип ли это вслух
Воспалённых губ,
Иль колодца глубь?
Внутрь не заглянуть.
* * *
Здесь плоть соединяется с душой,
И наслаждение перерастает в радость,
Дыханье наполняется тобой,
И то, что между нами не сказалось
Перетекает в диалог другой.
В нём слух оглох, или ослепло зренье,
Или язык коснеет немотой,
Или твоё в меня проникновенье
Глаголется невнятной полнотой,
Мучительным почти соединеньем,
В котором образ твой и образ мой
Не обретают грани различенья.
РЕБЁНКУ
Что могу тебе дать, моё чадо и чудо,
Чем могу осчастливить, дитя?
Что обед у плиты, перезвон посуды?
Что заботы и злоба дня?
Все тревоги мои ничего не значат:
Жизнь твоя началась не мной.
Не могу одарить ни умом, ни удачей,
Только кровь и делю с тобой.
Только кровь и делю: огорчаться не стоит,
Ведь любовь – той же крови ток,
Чтоб не всё, что могла зачерпнуть в ладони,
Между пальцев ушло в песок.
* * *
Я – человек, сидящий в кубе дома,
Смотрю на мир в изображениях альбома,
В них слон уменьшен, увеличена блоха,
В них жизнь представлена в двухмерном измерении,
Но что до жизни – то, что сделано вчера,
Уже сейчас отчасти стёрто временем.
Никто не будет посвящён – одни свидетели.
Они простят или забудут. Я забуду.
Ошибки “завтра” канут в эту же посуду
С недоуменьем, покаянием, сомнением…
Зажми куб комнаты в пространстве и во времени,
Со мной внутри, под микроскоп для рассмотрения.
И что увидишь под стеклом? – Стихотворение.
* * *
Акации шершавою корою,
как кисточкой, не смоченной почти,
карябают, как кисточкой сухою
или, верней, как палкой. Погоди,
точней обрисовать словами:
Акации корявыми стволами,
ветвями, сучьями – попробуй различи…
Акации, как ручкой перьевою,
царапают фасадов кирпичи,
(а воздух пахнет близкою рекою)
и в кронах их малиновка кричит,
и дети игры на площадке водят,
и сизый голубь под ногами ходит,
и чайка, чайка по небу летит,
и ветер флаг на доме теребит,
и ветер сырость с берега доносит
реки, и запахи тумана
реки, текущей к океану.
|
|
Николай ДРОННИКОВ, Париж
Художник, скульптор, график, издатель. Родился в 1930 г. в Туле. Жил в Москве. На Западе с 1972 г. Работы – живопись и скульптура, графика – представлены в выставочных залах Западных стран и России. Автор альбомов живописи и графики, книг на искусствоведческую тему.
|
|
***
Наташе
Над красными крышами вилл Ашкелона,
над жёлтою дюной в округлых кустах
фиалковым сгустком внизу небосклона
вздымается море на тихое «ах».
С белеющим судном (привет от морей)
рассеянный Крым наплывает, непрошен.
Вот этот оттенок нашёл бы Волошин,
затеяв с утра написать акварель.
И хватит о том, что тебя раздавило!
Глаза наводи, разжимаясь внутри,
на красные крыши, на белые виллы,
на дюны, а дальше-то: чёрт побери,
Там скалы и древний причал Аскалона,
и шлёпанье пены, и говор зыбей,
и в море вступая, ноги не разбей
о чёрный топляк византийской колонны,
И к мысли привыкни, что это не страх –
в какое-то утро уйти, прекратиться
над морем, над дюной в округлых кустах,
над этой бросающей в жар черепицей.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Николай Дронников
На фото Николай Дронников у себя дома, в Иври-сюр-Сен.
Фото Эрика Амурского
Русский парижанин Николай Дронников
Николай Дронников ( род. в 1930 г. ) – коренной тульчанин, однако много лет жил в Москве, помнит её хорошо со времён военных, когда вместе со взрослыми рыл траншеи, испытывал голод... Первым учителем своим в искусстве считает брата, который из Художественного училища им. 1905-го года ушёл на фронт и не вернулся.
Сам Николай начинал как скульптор. В 1941 году, мальчиком, выставил работу «Весна» на общегородской выставке Дома пионеров столицы. Именно её считает он «началом всех своих начал». В 1947-м поступил в то же самое училище, где был брат...
Позднее учился в институте им. Сурикова, на Таганке, который закончил в 1963-м году.
Сильное влияние испытал при знакомстве с японской и китайской художественными системами, а также «сквозь призму» Бурлюка, Маяковского и, частично, Ремизова.
Во Францию эмигрировал в 1972 году, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. Живя в пригороде Парижа, Иври-сюр-Сен, создал за три с лишним десятилетия в своем доме подлинный музей русского искусства. Малыми тиражами, частично с оригинальными графическими работами, издал десятки сборников и альбомов, в которых запечатлены – причём, всегда только с натуры! – писатели-эмигранты и приезжавшие в Париж земляки. Часть работ Николая составляет серию «Серебряная гитара». Это: Галич, Высоцкий, Бродский, Айги и другие.
Одна из лучших его книг ( фрагментов воспоминаний и литературных набросков, чередующихся с рисунками ) – «Русский в Париже», изд. в 1980 году в Syntaxis.
Работы Николая Дронникова – живопись и скульптура, графика – нередко бывают в разных выставочных залах. В постсоветское время выставки его проходили и на родине.
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Александр Галич
Портрет поэта, драматурга Александра Галича
( 19.10.1918 — 15.12.1977 ) в Париже 6 мая 1975 года.
Карандаш
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Иосиф Бродский
Портрет Иосифа Бродского.
( 24. 05. 1940 — 28 .01. 1996 )
Париж, 1984 год.
Шариковая ручка.
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Геннадий Айги
Портрет русского и чувашского поэта Геннадия Айги
( 21. 08 1934 — 21 . 02. 2006 ) во время одного из его приездов в Париж в 90-е годы.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Алексей Хвостенко
Портрет поэта, художника, скульптора, исполнителя собственных
песен Алексея Хвостенко (14.11.1940 — 30.11.2004) в Париже 3 декабря 1998 года.
Литографский карандаш
|
|
Евгений Дубнов
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
Евгений Дубнов
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
Евгений Дубнов
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
Евгений Дубнов
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
2013-Дубнов, Евгений
ЛАНДШАФТ
Спускаясь вглубь от мантии земли,
К подошве подходя земной коры,
Мы замечаем лодки на мели
И рыбаков прибрежные костры.
Ты что-то хочешь мне сказать, но в дрожь
Твои бросает губы...
Тишина
Кругом. Под теплым ветром гнется рожь,
И память воскрешает имена.
Дождь золотой ракитника застыл.
Являет явор высветленный лист.
Перепела тугим усильем крыл
Уже с земли пред нами поднялись.
Так мы однажды шли. Была черта
Яснее, чем размотанная нить.
Но кто-то при рожденье
пальцем
рта
Легко коснулся –
и велел забыть.
РЖАНКА
Там ржанка над морским заливом пела
И над лугами вдоль большой реки,
И золото груди ее горело
На зимнем солнце, сузив нам зрачки.
Озимые за ней следили, вереск
Ковровых пустошей вернуться звал,
"Спустись" – кричали мы – но в солнца сфере
Уже весь силуэт ее пылал.
ЛЕГКИЙ ПУХ
1
Вот мальчик с красным петухом,
Его на жертвенник несущий –
Он тоже хочет со стихом
Во сне остаться вечносущим.
Все эти виденья затем
В картину жизни жизнь приводит,
Вне объяснений и систем –
Лишь мальчик с петухом проходит.
Но где видений колыбель,
И что их значит отраженье:
Вот нас пугает карусель,
Двусмысленность ее круженья.
С нее сошли мы, и тогда
Нам показалось вдруг, что время
Ушло и облаков гряда
Спустилась – легкий пух – на темя.
2
Река течет стальным листом,
Вокруг проносятся машины
Ненужным никому путем,
Изнашивая даром шины.
Везде весенняя страда,
На крышах солнце, птиц волненье
Переполняет города,
Поля и рощи светотени.
А тишина палат меж тем
Растерянностью полнит душу,
И море молвит и затем
Бросает корабли на сушу.
3
Откуда мы пришли, куда
Теперь идем мы, спотыкаясь,
Не оставляя здесь следа,
Во всех проступках смертных каясь,
Из глубины взывая к вам,
Суровые отцы, в далеком
Клочке небесном – такова
Заслуга наша перед роком:
Вас молит кровное родство
Замолвить слово на высотах
За прах – за плоти естество,
За боль мгновения живого.
4
Сон, забытье, тяжелый бред,
Вокзал и поезд, речка, лодка,
В апреле или октябре
Деревьев ровная походка –
И шаг нетвердый, будто в твердь,
И лихорадочная запись
Намеков-знаков высших сфер,
Когда всё то, что было завязь
На древе жизни, подошло
К своей развязке неизбежной
И горло сладко обожгло
Глотком сонливости безбрежной.
5
Явь наяву, печальней ли,
Взволнованнее и светлее:
Четыре стороны земли
Потушенным пожаром тлеют.
И снова легкий, легкий пух
Тех облаков над головою,
Что и материя, и дух,
Глаза влекущий за собою.
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
2013-Дубнов, Евгений
ЛАНДШАФТ
Спускаясь вглубь от мантии земли,
К подошве подходя земной коры,
Мы замечаем лодки на мели
И рыбаков прибрежные костры.
Ты что-то хочешь мне сказать, но в дрожь
Твои бросает губы...
Тишина
Кругом. Под теплым ветром гнется рожь,
И память воскрешает имена.
Дождь золотой ракитника застыл.
Являет явор высветленный лист.
Перепела тугим усильем крыл
Уже с земли пред нами поднялись.
Так мы однажды шли. Была черта
Яснее, чем размотанная нить.
Но кто-то при рожденье
пальцем
рта
Легко коснулся –
и велел забыть.
РЖАНКА
Там ржанка над морским заливом пела
И над лугами вдоль большой реки,
И золото груди ее горело
На зимнем солнце, сузив нам зрачки.
Озимые за ней следили, вереск
Ковровых пустошей вернуться звал,
"Спустись" – кричали мы – но в солнца сфере
Уже весь силуэт ее пылал.
ЛЕГКИЙ ПУХ
1
Вот мальчик с красным петухом,
Его на жертвенник несущий –
Он тоже хочет со стихом
Во сне остаться вечносущим.
Все эти виденья затем
В картину жизни жизнь приводит,
Вне объяснений и систем –
Лишь мальчик с петухом проходит.
Но где видений колыбель,
И что их значит отраженье:
Вот нас пугает карусель,
Двусмысленность ее круженья.
С нее сошли мы, и тогда
Нам показалось вдруг, что время
Ушло и облаков гряда
Спустилась – легкий пух – на темя.
2
Река течет стальным листом,
Вокруг проносятся машины
Ненужным никому путем,
Изнашивая даром шины.
Везде весенняя страда,
На крышах солнце, птиц волненье
Переполняет города,
Поля и рощи светотени.
А тишина палат меж тем
Растерянностью полнит душу,
И море молвит и затем
Бросает корабли на сушу.
3
Откуда мы пришли, куда
Теперь идем мы, спотыкаясь,
Не оставляя здесь следа,
Во всех проступках смертных каясь,
Из глубины взывая к вам,
Суровые отцы, в далеком
Клочке небесном – такова
Заслуга наша перед роком:
Вас молит кровное родство
Замолвить слово на высотах
За прах – за плоти естество,
За боль мгновения живого.
4
Сон, забытье, тяжелый бред,
Вокзал и поезд, речка, лодка,
В апреле или октябре
Деревьев ровная походка –
И шаг нетвердый, будто в твердь,
И лихорадочная запись
Намеков-знаков высших сфер,
Когда всё то, что было завязь
На древе жизни, подошло
К своей развязке неизбежной
И горло сладко обожгло
Глотком сонливости безбрежной.
5
Явь наяву, печальней ли,
Взволнованнее и светлее:
Четыре стороны земли
Потушенным пожаром тлеют.
И снова легкий, легкий пух
Тех облаков над головою,
Что и материя, и дух,
Глаза влекущий за собою.
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
2013-Дубнов, Евгений
ЛАНДШАФТ
Спускаясь вглубь от мантии земли,
К подошве подходя земной коры,
Мы замечаем лодки на мели
И рыбаков прибрежные костры.
Ты что-то хочешь мне сказать, но в дрожь
Твои бросает губы...
Тишина
Кругом. Под теплым ветром гнется рожь,
И память воскрешает имена.
Дождь золотой ракитника застыл.
Являет явор высветленный лист.
Перепела тугим усильем крыл
Уже с земли пред нами поднялись.
Так мы однажды шли. Была черта
Яснее, чем размотанная нить.
Но кто-то при рожденье
пальцем
рта
Легко коснулся –
и велел забыть.
РЖАНКА
Там ржанка над морским заливом пела
И над лугами вдоль большой реки,
И золото груди ее горело
На зимнем солнце, сузив нам зрачки.
Озимые за ней следили, вереск
Ковровых пустошей вернуться звал,
"Спустись" – кричали мы – но в солнца сфере
Уже весь силуэт ее пылал.
ЛЕГКИЙ ПУХ
1
Вот мальчик с красным петухом,
Его на жертвенник несущий –
Он тоже хочет со стихом
Во сне остаться вечносущим.
Все эти виденья затем
В картину жизни жизнь приводит,
Вне объяснений и систем –
Лишь мальчик с петухом проходит.
Но где видений колыбель,
И что их значит отраженье:
Вот нас пугает карусель,
Двусмысленность ее круженья.
С нее сошли мы, и тогда
Нам показалось вдруг, что время
Ушло и облаков гряда
Спустилась – легкий пух – на темя.
2
Река течет стальным листом,
Вокруг проносятся машины
Ненужным никому путем,
Изнашивая даром шины.
Везде весенняя страда,
На крышах солнце, птиц волненье
Переполняет города,
Поля и рощи светотени.
А тишина палат меж тем
Растерянностью полнит душу,
И море молвит и затем
Бросает корабли на сушу.
3
Откуда мы пришли, куда
Теперь идем мы, спотыкаясь,
Не оставляя здесь следа,
Во всех проступках смертных каясь,
Из глубины взывая к вам,
Суровые отцы, в далеком
Клочке небесном – такова
Заслуга наша перед роком:
Вас молит кровное родство
Замолвить слово на высотах
За прах – за плоти естество,
За боль мгновения живого.
4
Сон, забытье, тяжелый бред,
Вокзал и поезд, речка, лодка,
В апреле или октябре
Деревьев ровная походка –
И шаг нетвердый, будто в твердь,
И лихорадочная запись
Намеков-знаков высших сфер,
Когда всё то, что было завязь
На древе жизни, подошло
К своей развязке неизбежной
И горло сладко обожгло
Глотком сонливости безбрежной.
5
Явь наяву, печальней ли,
Взволнованнее и светлее:
Четыре стороны земли
Потушенным пожаром тлеют.
И снова легкий, легкий пух
Тех облаков над головою,
Что и материя, и дух,
Глаза влекущий за собою.
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984.
|
|
2014-Евгений ДУБНОВ
Из цикла «ЗДЕСЬ БЫТИЕ...»
* * *
Время элементарно,
Как тычинка и пестик
Эти пульса удары –
Ритм трагической песни
Океана, где волны
В ряде движутся шествий
И отчаянья полон
Каждый слог, каждый жест их.
В высоте ли воздушной
И скалистых обрывах
Мысли, в зное и стуже
Страсти непоправимой
Пешехода утеха
На дороге куда-то?
Путь его, словно вехи,
Размеряют утраты.
* * *
Здесь на всем как будто знак
Есть вопроса и сомненья –
И поэтому волненье
Речи здесь прекрасно так.
* * *
У окна стоял и что-то
Вдруг увидел вдалеке:
Ветра ли в ветвях работу,
Светотень ли на реке.
И с тех пор, как бы недугом
Мечен узнаванья, стал
Близким, посвященным другом
Мира, полного зеркал.
И душа, мечася в теле,
Захотела, чтобы с ней
Вместе плакали и пели
Гимны осени-весне.
* * *
Мы в зимний сад вошли, и я сказал:
"Давай держать пари, что я сумею
Войти вот в эту реку, окунуться
И до конца ее в саду проплыть".
Вода струилась медленно и быстро –
Прозрачная студеная вода.
На дне реки я видел щепки, ветви
И камни – и боялся я, что он
Согласен на пари – но он тогда
Вдруг нервно засмеялся... С облегченьем
Я побежал по берегу реки,
По снегу на траве, – а он пошел
К ограде сада, к круглому пруду...
На смерть намеки были в этом сне –
Так думаю теперь я, много позже.
* * *
Вода летит через камень и лист,
Через трепет ресниц торопливый.
Мне справляться с метафорами земли
И намеками неба не диво.
Только все пробужденья от сна тяжелей
И растерянней утра; я вижу:
Кто-то виденный где-то идет от полей
И подходит всё ближе и ближе.
* * *
Думал про смерть, и не верил, что смертен, и спорым
Телом горячим мороз разрезая, катался
Часто на "дутышах" в парке ночном – и остался
След от коньков до сих пор на студеных озерах,
На несказанных, немыслимых детства просторах.
* * *
Поле с рожью – смотри –
Будто огнем горит,
Речки на солнце блеск
Режет глаза, и лес
Ранит сверканьем своим
Все мышленья слои.
* * *
Встав у реки,
Ты вспомнишь, как однажды
У вод других
Высокой мучим жаждой
Слов, на гряду
Смотрел белесых клочьев,
Как бы на льду
Увидев сон воочию.
Кругом парча
Реки в слепящих блестках
Была – лучах
В проекции на плоскость.
Суда вдали
Шли к морю-океану
И край земли
Менялся непрестанно...
Размерив путь,
И время, и пространство
Твою стопу
Послали в русло странствий,
Чтоб заболел
И вылечился болью,
Без эполет
И страха сжился с ролью,
Чтоб жизнью весь
Со всех сторон объятый,
Ты создал здесь
Стихи, места и даты.
* * *
Взглянул – язык отнялся,
Дохнуло духом крепким,
Увидел: мост поднялся
Во сне высоким гребнем.
Над скатом черепичным
Мост гребнем встал гранитным,
Где лился дождь безличный,
Как слизняки на нитках.
* * *
В нейтральной темноте то гальки блеск,
То свет крыла; в двузначной тишине
То с ветром ветви, то легчайший всплеск,
То будто скрип далекий на лыжне.
* * *
Ничто не лечит и не согревает,
Ландшафт жесток до сухости в глазах –
Расширившихся щелочек – и страх
Врачующее время не скрывает
За пациента. Видишь: побледненье,
Потеря листьев, мертвая земля,
Тень вдалеке – мы всё начнем с нуля:
Распад, химический процесс, рожденье.
* * *
Заставляет ли память вокзала
Так подрагивать жилкой висок,
Или змейка в песок убежала –
Пуст, и сух, и бесслезен песок.
ДУБНОВ, Евгений, Иерусалим и Лондон. Поэт, прозаик. Пишет на русском и английском языках. Родился в 1949 г в Таллине. Жил в Риге. На Западе с 1971 г. Окончил Московский, Бар-Иланский (Израиль) и Лондонский университеты. Преподавал в Израиле и Англии. Соавтор переводов русской поэзии на английский. Публикации в журналах: "Грани", "Континент", "Новый журнал" и др. Сб. стихов: "Рыжие монеты", 1978, "Небом и землею", 1984, двуязычный сборник "Тысячелетние минуты" / The Thousand-Year Minutes (Shoestring Press, UK, 2013) и много других.
|
|
2013-Дубровина, Елена
И СМОТРИТ ГРУСТЬ КО МНЕ В ОКНО
* * *
Я оглянусь. Всё небо в серебре.
Вы вспомните, наверно, обо мне.
Один. В ночи. У зимнего камина.
И сердца жар, как красная калина
Оставит след кровавый на ковре,
Напомнив вам, наверно, о тепле
Моих восторгов, так неумолимо.
Прошепчет ночь, едва, неуловимо,
О том, что всё проходит на Земле…
* * *
Опять забуду, где и как
скрестились линии в миноре.
И солнца золотой пятак
в осеннем прячется уборе.
В плывущем воздухе тоска
на землю льется легкой вязью.
Развязка к сумеркам близка,
не связанных мирскою связью.
Я в них улавливаю тьмы
и света осени интриги,
где в оболочку пустоты
дождь мелко вкрапливает блики.
Ложатся краски на сукно
Размытыми штрихами века.
И смотрит грусть ко мне в окно
тяжелым взглядом человека.
* * *
Такая тихая тоска к дождю прижалась мокрым телом.
Под шелест плачущего дня я вместе с грустью постарела.
Через завесу бытия рождалась тень забытых предков.
Парила над землей душа, как будто выпорхнув из клетки.
Глаза вечерние луны скользили вдоль чужой планеты.
На мокром полотне земли слова из Ветхого Завета
Плели ритмический узор на языке моей молитвы.
И лунный дождь земле дарил тоски серебряные слитки.
Жара страдала за окном, стекая потом вдоль по крыше.
На ветвях жалобно играл свою мелодию Всевышний.
Печаль темнела в облаках, ей тихо вторила тревога.
И кто-то в тишине молил опять прощения у Бога.
Так завершался жаркий день на грани приходящей ночи.
Пел грустно где-то соловей, конец вселенной напророчив.
Клубилась жизнь в бокале сна, с бессонницей в горячем споре.
В лиловом будущем тонул безумный ангел в Мертвом море...
* * *
Уснула земля, и свет заоконный погас,
И песни умолкли в чужой колыбели снов.
Засохшие листья покрыли дорожный атлас,
И дождь барабанит по крыше мне азбуку слов.
Загадочный мир опускает завесу времен.
И завтра становится явью вчерашнего дня.
Проснулась сегодня, не зная что было вчера,
Пытаясь дознаться, что было и будет потом.
И шепчутся звезды – забытому сбыться дано.
Прапамять мне дарит на память от детства ключи.
И я вспоминаю о том, что случилось давно,
Как тень, отражаясь от тающей в воске свечи.
Мы прожили жизни, а помним всего лишь одну.
Мы чувствуем ветер и слышим забытую весть,
Сонату о смерти, о жизни прошедшей молву,
И сыгранной лунным оркестром последнюю песнь.
* * *
Не думать о смерти. Но ржавый замок
Под утро скрипит, вызывая тревогу.
Сварливая ночь повторяет урок
И старый рюкзак собирает в дорогу.
Как в комнате тихо. Смертельный покой
Едва нарушает движение мысли.
И тихо считает всю ночь метроном
Часы и минуты – о жизни, о смысле...
Я сплю и не сплю. Я парю над скалой
На грани времен, и на грани бессмертья.
Но рвется душа в неизвестность порой,
Где в строчках стихов затерялись столетья,
Где рифмы сплетают ажурную сеть,
Где птицы давно щебетать перестали,
И с ангелом белым сражается смерть.
И море застыло, как будто из стали.
Ночь ссорится с утром. Я слышу их брань.
Засовы скрипят, как шаги по паркету...
Завяла на солнце в стакане герань...
Ночь старый рюкзак всё таскает по свету...
* * *
Есть только миг, и он зовется «вечность».
Есть пустота, в ней брезжится рассвет,
Но черной лентой вьется бесконечность
Туда, где ярче жизни звездный след.
Есть только миг. Но как преодолеть,
И как увидеть вечность в пустоте,
Как жить и быть, не отвергая смерть,
И ждать восхода на пути к Тебе?
* * *
Мы вернемся, если будем живы,
Если к дому приведет Господь.
Иван Елагин
По комнате мечутся снежные блики.
В извилинах складок затеряны рифмы.
И памяти странно-скользящие лики
Звучат музыкально-замедленным ритмом.
Сон раненой птицей повис над вселенной.
Глаза, словно звезды, их взгляд неподвижен.
Две тени скрестились на белой постели.
Их шепот и шорох чуть в сумерках слышен.
Как мрачен дороги изогнутый стержень,
Едва освещенный безлунною ночью.
Но контур на стенке. И холодно сдержан
в морозных тонах чей-то профиль нечеткий.
И я возвращаюсь. По памяти скользкой,
По тонкому льду зазеркального детства
Спешу к незнакомому городу в гости.
Но память упрямо застыла на месте.
Как сморщилось утро, совсем постарело.
Осунулись улицы, лица прохожих.
И города сонное легкое тело
На пропасти черное тело похоже.
А в сумерках тает янтарная лунность.
Как в кадре из фильма, бледнеют виденья.
Гуляет по Невскому старая юность
Обняв голубое свое приведенье.
Прощаюсь навечно. И грустно, и горько.
Пора просыпаться, но тянет обратно,
Где память и юность, и детства осколки...
Всё это куда-то ушло безвозвратно...
ДУБРОВИНА, Елена, Филадельфия. Родилась в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Главный редактор американского журнала «Поэзия. Russian Poetry Past and Present». Издала две книги стихов «Прелюдии к дождю», «За чертой невозвращения». Составитель двуязычной антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975». Стихи, литературные эссе и рассказы публиковались в русскоязычных периодических изданиях: «Новый Журнал», «Континент», «Грани», «Новое Русское Слово», «Встречи» и в американских литературных журналах. Пишет на русском и английском языках.
|
|
2013-Дубровина, Елена
И СМОТРИТ ГРУСТЬ КО МНЕ В ОКНО
* * *
Я оглянусь. Всё небо в серебре.
Вы вспомните, наверно, обо мне.
Один. В ночи. У зимнего камина.
И сердца жар, как красная калина
Оставит след кровавый на ковре,
Напомнив вам, наверно, о тепле
Моих восторгов, так неумолимо.
Прошепчет ночь, едва, неуловимо,
О том, что всё проходит на Земле…
* * *
Опять забуду, где и как
скрестились линии в миноре.
И солнца золотой пятак
в осеннем прячется уборе.
В плывущем воздухе тоска
на землю льется легкой вязью.
Развязка к сумеркам близка,
не связанных мирскою связью.
Я в них улавливаю тьмы
и света осени интриги,
где в оболочку пустоты
дождь мелко вкрапливает блики.
Ложатся краски на сукно
Размытыми штрихами века.
И смотрит грусть ко мне в окно
тяжелым взглядом человека.
* * *
Такая тихая тоска к дождю прижалась мокрым телом.
Под шелест плачущего дня я вместе с грустью постарела.
Через завесу бытия рождалась тень забытых предков.
Парила над землей душа, как будто выпорхнув из клетки.
Глаза вечерние луны скользили вдоль чужой планеты.
На мокром полотне земли слова из Ветхого Завета
Плели ритмический узор на языке моей молитвы.
И лунный дождь земле дарил тоски серебряные слитки.
Жара страдала за окном, стекая потом вдоль по крыше.
На ветвях жалобно играл свою мелодию Всевышний.
Печаль темнела в облаках, ей тихо вторила тревога.
И кто-то в тишине молил опять прощения у Бога.
Так завершался жаркий день на грани приходящей ночи.
Пел грустно где-то соловей, конец вселенной напророчив.
Клубилась жизнь в бокале сна, с бессонницей в горячем споре.
В лиловом будущем тонул безумный ангел в Мертвом море...
* * *
Уснула земля, и свет заоконный погас,
И песни умолкли в чужой колыбели снов.
Засохшие листья покрыли дорожный атлас,
И дождь барабанит по крыше мне азбуку слов.
Загадочный мир опускает завесу времен.
И завтра становится явью вчерашнего дня.
Проснулась сегодня, не зная что было вчера,
Пытаясь дознаться, что было и будет потом.
И шепчутся звезды – забытому сбыться дано.
Прапамять мне дарит на память от детства ключи.
И я вспоминаю о том, что случилось давно,
Как тень, отражаясь от тающей в воске свечи.
Мы прожили жизни, а помним всего лишь одну.
Мы чувствуем ветер и слышим забытую весть,
Сонату о смерти, о жизни прошедшей молву,
И сыгранной лунным оркестром последнюю песнь.
* * *
Не думать о смерти. Но ржавый замок
Под утро скрипит, вызывая тревогу.
Сварливая ночь повторяет урок
И старый рюкзак собирает в дорогу.
Как в комнате тихо. Смертельный покой
Едва нарушает движение мысли.
И тихо считает всю ночь метроном
Часы и минуты – о жизни, о смысле...
Я сплю и не сплю. Я парю над скалой
На грани времен, и на грани бессмертья.
Но рвется душа в неизвестность порой,
Где в строчках стихов затерялись столетья,
Где рифмы сплетают ажурную сеть,
Где птицы давно щебетать перестали,
И с ангелом белым сражается смерть.
И море застыло, как будто из стали.
Ночь ссорится с утром. Я слышу их брань.
Засовы скрипят, как шаги по паркету...
Завяла на солнце в стакане герань...
Ночь старый рюкзак всё таскает по свету...
* * *
Есть только миг, и он зовется «вечность».
Есть пустота, в ней брезжится рассвет,
Но черной лентой вьется бесконечность
Туда, где ярче жизни звездный след.
Есть только миг. Но как преодолеть,
И как увидеть вечность в пустоте,
Как жить и быть, не отвергая смерть,
И ждать восхода на пути к Тебе?
* * *
Мы вернемся, если будем живы,
Если к дому приведет Господь.
Иван Елагин
По комнате мечутся снежные блики.
В извилинах складок затеряны рифмы.
И памяти странно-скользящие лики
Звучат музыкально-замедленным ритмом.
Сон раненой птицей повис над вселенной.
Глаза, словно звезды, их взгляд неподвижен.
Две тени скрестились на белой постели.
Их шепот и шорох чуть в сумерках слышен.
Как мрачен дороги изогнутый стержень,
Едва освещенный безлунною ночью.
Но контур на стенке. И холодно сдержан
в морозных тонах чей-то профиль нечеткий.
И я возвращаюсь. По памяти скользкой,
По тонкому льду зазеркального детства
Спешу к незнакомому городу в гости.
Но память упрямо застыла на месте.
Как сморщилось утро, совсем постарело.
Осунулись улицы, лица прохожих.
И города сонное легкое тело
На пропасти черное тело похоже.
А в сумерках тает янтарная лунность.
Как в кадре из фильма, бледнеют виденья.
Гуляет по Невскому старая юность
Обняв голубое свое приведенье.
Прощаюсь навечно. И грустно, и горько.
Пора просыпаться, но тянет обратно,
Где память и юность, и детства осколки...
Всё это куда-то ушло безвозвратно...
ДУБРОВИНА, Елена, Филадельфия. Родилась в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Главный редактор американского журнала «Поэзия. Russian Poetry Past and Present». Издала две книги стихов «Прелюдии к дождю», «За чертой невозвращения». Составитель двуязычной антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975». Стихи, литературные эссе и рассказы публиковались в русскоязычных периодических изданиях: «Новый Журнал», «Континент», «Грани», «Новое Русское Слово», «Встречи» и в американских литературных журналах. Пишет на русском и английском языках.
|
|
2013-Дубровина, Елена
И СМОТРИТ ГРУСТЬ КО МНЕ В ОКНО
* * *
Я оглянусь. Всё небо в серебре.
Вы вспомните, наверно, обо мне.
Один. В ночи. У зимнего камина.
И сердца жар, как красная калина
Оставит след кровавый на ковре,
Напомнив вам, наверно, о тепле
Моих восторгов, так неумолимо.
Прошепчет ночь, едва, неуловимо,
О том, что всё проходит на Земле…
* * *
Опять забуду, где и как
скрестились линии в миноре.
И солнца золотой пятак
в осеннем прячется уборе.
В плывущем воздухе тоска
на землю льется легкой вязью.
Развязка к сумеркам близка,
не связанных мирскою связью.
Я в них улавливаю тьмы
и света осени интриги,
где в оболочку пустоты
дождь мелко вкрапливает блики.
Ложатся краски на сукно
Размытыми штрихами века.
И смотрит грусть ко мне в окно
тяжелым взглядом человека.
* * *
Такая тихая тоска к дождю прижалась мокрым телом.
Под шелест плачущего дня я вместе с грустью постарела.
Через завесу бытия рождалась тень забытых предков.
Парила над землей душа, как будто выпорхнув из клетки.
Глаза вечерние луны скользили вдоль чужой планеты.
На мокром полотне земли слова из Ветхого Завета
Плели ритмический узор на языке моей молитвы.
И лунный дождь земле дарил тоски серебряные слитки.
Жара страдала за окном, стекая потом вдоль по крыше.
На ветвях жалобно играл свою мелодию Всевышний.
Печаль темнела в облаках, ей тихо вторила тревога.
И кто-то в тишине молил опять прощения у Бога.
Так завершался жаркий день на грани приходящей ночи.
Пел грустно где-то соловей, конец вселенной напророчив.
Клубилась жизнь в бокале сна, с бессонницей в горячем споре.
В лиловом будущем тонул безумный ангел в Мертвом море...
* * *
Уснула земля, и свет заоконный погас,
И песни умолкли в чужой колыбели снов.
Засохшие листья покрыли дорожный атлас,
И дождь барабанит по крыше мне азбуку слов.
Загадочный мир опускает завесу времен.
И завтра становится явью вчерашнего дня.
Проснулась сегодня, не зная что было вчера,
Пытаясь дознаться, что было и будет потом.
И шепчутся звезды – забытому сбыться дано.
Прапамять мне дарит на память от детства ключи.
И я вспоминаю о том, что случилось давно,
Как тень, отражаясь от тающей в воске свечи.
Мы прожили жизни, а помним всего лишь одну.
Мы чувствуем ветер и слышим забытую весть,
Сонату о смерти, о жизни прошедшей молву,
И сыгранной лунным оркестром последнюю песнь.
* * *
Не думать о смерти. Но ржавый замок
Под утро скрипит, вызывая тревогу.
Сварливая ночь повторяет урок
И старый рюкзак собирает в дорогу.
Как в комнате тихо. Смертельный покой
Едва нарушает движение мысли.
И тихо считает всю ночь метроном
Часы и минуты – о жизни, о смысле...
Я сплю и не сплю. Я парю над скалой
На грани времен, и на грани бессмертья.
Но рвется душа в неизвестность порой,
Где в строчках стихов затерялись столетья,
Где рифмы сплетают ажурную сеть,
Где птицы давно щебетать перестали,
И с ангелом белым сражается смерть.
И море застыло, как будто из стали.
Ночь ссорится с утром. Я слышу их брань.
Засовы скрипят, как шаги по паркету...
Завяла на солнце в стакане герань...
Ночь старый рюкзак всё таскает по свету...
* * *
Есть только миг, и он зовется «вечность».
Есть пустота, в ней брезжится рассвет,
Но черной лентой вьется бесконечность
Туда, где ярче жизни звездный след.
Есть только миг. Но как преодолеть,
И как увидеть вечность в пустоте,
Как жить и быть, не отвергая смерть,
И ждать восхода на пути к Тебе?
* * *
Мы вернемся, если будем живы,
Если к дому приведет Господь.
Иван Елагин
По комнате мечутся снежные блики.
В извилинах складок затеряны рифмы.
И памяти странно-скользящие лики
Звучат музыкально-замедленным ритмом.
Сон раненой птицей повис над вселенной.
Глаза, словно звезды, их взгляд неподвижен.
Две тени скрестились на белой постели.
Их шепот и шорох чуть в сумерках слышен.
Как мрачен дороги изогнутый стержень,
Едва освещенный безлунною ночью.
Но контур на стенке. И холодно сдержан
в морозных тонах чей-то профиль нечеткий.
И я возвращаюсь. По памяти скользкой,
По тонкому льду зазеркального детства
Спешу к незнакомому городу в гости.
Но память упрямо застыла на месте.
Как сморщилось утро, совсем постарело.
Осунулись улицы, лица прохожих.
И города сонное легкое тело
На пропасти черное тело похоже.
А в сумерках тает янтарная лунность.
Как в кадре из фильма, бледнеют виденья.
Гуляет по Невскому старая юность
Обняв голубое свое приведенье.
Прощаюсь навечно. И грустно, и горько.
Пора просыпаться, но тянет обратно,
Где память и юность, и детства осколки...
Всё это куда-то ушло безвозвратно...
ДУБРОВИНА, Елена, Филадельфия. Родилась в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Главный редактор американского журнала «Поэзия. Russian Poetry Past and Present». Издала две книги стихов «Прелюдии к дождю», «За чертой невозвращения». Составитель двуязычной антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975». Стихи, литературные эссе и рассказы публиковались в русскоязычных периодических изданиях: «Новый Журнал», «Континент», «Грани», «Новое Русское Слово», «Встречи» и в американских литературных журналах. Пишет на русском и английском языках.
|
|
2014-Елена ДУБРОВИНА
ПОЛНОЛУНИЕ
1
Луна, янтарная колдунья,
Глядит на нас тяжелым взором.
Ночным, волшебным полнолуньем
Весь мир расшит ее узором.
И город выкрашен картинно
В лилово-желто-черной гамме,
И тянется полоской длинной
Тот город в золоченой раме.
Перемешались краски с летом.
Еще на листьях свет не тает.
Но озарившись лунным светом
Струится грусть и в вечность манит…
Расплылись краски театрально,
Смешалось черное на белом,
И четкий диск луны печально
К земле прирос астральным телом…
2
Лимонный свет луны огромной
Не греет каменные плиты,
И в переулках луч забытый
Ползет как будто кот бездомный.
Мурлычет ветер под забором,
Перебирает струны прутьев,
И звезды мерно в пропасть льются,
К луне прикованные взором.
И в этой сине-желтой луже
Ночь копошится, с ветром споря,
Сухая ветвь скрипит от горя,
К земле склоняясь неуклюже.
Лимонный свет, как тень нирваны,
Как сон, отправленный по почте,
Как свет, забытый темной ночью,
Сюжет бульварного романа...
И полумертвый, полусонный,
Луч засыпает в колыбели,
И тихо, чуть дыша, несмело,
Он, словно провод оголенный,
Вдруг вспыхнет и умрет как будто,
Погаснут лунные дорожки,
И только звезд сухие крошки
Исчезнут в облаке под утро…
3
Сон пришел, как чужие молитвы,
То неясный, то светлый, как Рим,
То мираж, где в пустыне залитой
Серым солнцем, – песок, словно грим.
Сон тяжелый, в пучине веселья
Стала черной ночная луна,
Тонкий лучик, как будто с похмелья
Падал в бездну, до самого дна.
И бледнели дома, суеверный,
Сон густел, как в кувшине вино,
На широкой ладони вселенной
Жизнь крутилась, как ролик в кино.
В темном зале, уже опустевшем,
Где до звезд не достать и луны,
Лился свет, бледно-желтый, нездешний,
Приглашая в нездешние сны…
И проснуться казалось безумьем…
Испарялась по капельке ртуть…
Одинокая ночь в полнолунье
Мне пыталась в окно заглянуть.
4
В час, когда луна взойдет над домом,
Звездный свет погаснет на крыльце,
Ночь придет в наряде незнакомом,
С бледною улыбкой на лице.
Будет тихо плакать та же скрипка,
Будут звуки, будто решето,
Небо прошивать косою ниткой,
И от жизни уходить в ничто.
И, как прежде, будет утро медлить,
В озере купаясь под луной,
По дорожке проплывая медной,
На волне качаясь голубой.
Не дождавшись соловьиной трели,
Сон спешит уйти в небытие,
И качает ветер на качелях,
Счастье мимолетное мое…
5
Мир жил как будто в лихорадке.
Знобило солнце, звезды, дом,
Трамвай проплелся за углом,
В какой-то качке непонятной.
В петле из гаснущих лучей
Повисло небо над Арбатом,
И в облаках из серой ваты
Считал созвездья казначей.
А в вечность уходил рассвет,
Лучи ложились сеткой красной,
Под голубой небесной маской,
Тревожно таял звездный свет.
И время падало в закат,
Минуты торопились к дому.
А лунный свет в ночной истоме
Чертил, как стрелки, циферблат…
ГРОЗА
Только что в солнечных сетках
Мерно деревья качались,
Листья играли на ветках
Чью-то сонату печали,
И улетая все выше,
Звуки в пространстве витали,
Чтобы могли их услышать,
Звезды на синей эмали.
Ну а потом зазвенели
Тонкие ветви деревьев,
Ветер построил качели
Из бело-облачных перьев.
Музыка стала мрачнее,
Звуки сражались с тоскою,
Небо с утра вечерея,
Вдруг разразилось грозою.
* * *
Зима в белой шапке и белой кольчуге
Кружится по снегу, как в замкнутом круге.
Играет метель на рояле сонату
О том, что за счастье несем мы расплату.
И два одиночества жмутся друг к другу,
И кружит метель по закрытому кругу,
И шепчется грусть с человеком неслышно,
Их шепот ложится сугробом на крышу.
Рассыпались звезды – алмазные льдинки,
Торопится вечер на чьи-то поминки.
Тоскливо и холодно в зимнюю стужу.
Зачем же зима над вселенною кружит?
Зачем одиночество с грустным партнером
Мелодии Брамса заученно вторит?
И кажется, нет голубого затменья,
И слышится в вальсе задумчивом пенье.
Слагает метель свою грустную песню,
Как снежные хлопья летят в поднебесье.
А чувства растаяли в зимнюю вьюгу.
И мечутся строки по снежному кругу…
НАСТУПЛЕНИЕ ОСЕНИ
Вот черный ворон где-то вдалеке
Крылами бьет по голубой реке,
И пляшет ветер, и поет пурга.
А ночь, как кошка, на порог легла,
И лунный свет на краешке небес,
Как светлячок, то умер, то воскрес,
И нет дорог, и нет пути назад,
И свет струится звездный наугад
В секреты спящих, в паутину снов,
В пространство утомленных городов.
И плачет дождь! Из-под его ресниц
Сочатся капли красные зарниц.
И тени от людей – след на песке,
И жизнь, и смерть висят на волоске…
Лиловый день меняет цвет листвы…
И лето жжет последние костры…
ДУБРОВИНА, Елена, Филадельфия. Поэт, прозаик. Родилась в Ленинграде. На Западе с 1978 года. Главный редактор американского журнала «Поэзия. Russian Poetry Past and Present». Издала две книги стихов «Прелюдии к дождю», «За чертой невозвращения». Составитель двуязычной антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975». Стихи, литературные эссе и рассказы публиковались в русскоязычных периодических изданиях: «Новый Журнал», «Континент», «Грани», «Новое Русское Слово», «Встречи» и в американских литературных журналах. Пишет на русском и английском языках.
|
|
2015-Елена ДУБРОВИНА
СТИХИ-РАЗМЫШЛЕНИЯ
* * *
– Все для тебя: моя живая кровь,
Моя душа, избитая как тело.
Татьяна Штильман
Иду вперед, на острые углы
Я натыкаюсь, только цель не ближе,
От прошлого – сгоревшие угли,
Но ветер горький раны не залижет.
Бежит ручей, как быстроногий конь,
Его догнать и плыть с ним вместе, в ногу,
Жизнь не спешит, скрываясь от погонь,
Она опять зовет меня в дорогу.
Я отстаю на день, на два, на три,
Мешает ноша, но не в этом дело.
Как неспокойно, и болит внутри
Моя душа, как раненое тело.
* * *
Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!
Павел Коган
В осеннем парке на скамье
Забытый зонтик красный с черным,
И листья талые ко мне
Прилипли, как к тетрадке школьник.
Идет по проволоке ток,
В дыму течет по трубам время,
И жизнь желтее, чем желток,
Бежит как кровь по старым венам.
Бессонницы кошачий плач
Сочится вместе с ветром в щели,
И век, заботливый как врач,
Ведет меня к далекой цели.
Но смерть придет, когда не ждешь,
Накроет черным покрывалом,
И ты поймешь, что жизнь есть ложь,
Квадрат, растянутый овалом,
Что время, прожитое зря,
Не поменять, как плащ на платье.
А над землей встает заря,
Рисуя угол над кроватью.
* * *
Пускай цветет на юге кипарис,
А хлопья снежные с небес стекают вниз,
И на деревьях мерзнут воробьи,
Как будто жертвы будущей войны.
Закутавшись в вечерний палантин,
Там тени мнутся в темноте гардин,
И ветер в щели лезет неспроста.
В такую ночь холодная тоска
На горло давит, как лесной медведь,
И прячется за дверью где-то смерть.
В прищуре ночи, из прикрытых глаз,
Сверкает звезд серебряных алмаз.
Его лучи, как уличный фонарь,
Бросают свет на свадебный хрусталь,
Где преломилась жизнь. И в этот час
Болит душа, в которой свет погас.
ВОКЗАЛ
Как капля в море и иголка в сене,
Я затерялась в городских кварталах,
Среди людей – турист в холодной Вене,
Бродячий клоун в опустевшем зале.
Несу любовь и чемоданы красок
С теплом души, запрятанной средь писем,
Среди людей, среди застывших масок,
Где мир жесток и всё же живописен.
Я жду чудес, высокого венчанья
Моей судьбы с какой-то вечной тайной,
Но длится время – время ожиданья.
О, как оно безмерно и печально!
Как одиноко на пустой платформе –
Звук ржавых рельс, дыханье вечной ночи,
Как этот мир, как эта жизнь – непрочны!
И тот же день – бесцветен и бесформен!
И тот рассвет, что в юности встречали,
Стал облаком туманным и закатом,
И в грусти детства, юности печали
Пустой вокзал остался виноватым.
БИЛЕТ
Был куплен только в сторону одну
Билет последний, проданный в рассрочку,
И, уезжая, но поставив точку,
Я эту память слепо берегу.
Но город детства временем размыт,
Размыт давно прошедшими дождями,
И время – против, и оно не с нами,
И путь назад уже давно закрыт.
Что жизнь моя? – Один момент прозренья.
Обманчива, как легкое вино,
И суть ее легла в стихотворенье,
Которому остаться суждено
В тетрадке с обветшалыми листами,
Давно забытой в ящике пустом.
Судьбу свою, как книгу, я листаю,
И жизнь свою я пью одним глотком.
Как я жила? В судьбе ошиблась дважды,
Поверив, что назад возврата нет,
Что жизнь – навек потерянный момент,
Как тот билет, мной купленный однажды.
* * *
Я стою на платформе второе столетье,
Я смотрю на людей в ожидании смерти,
Я касаюсь рукой, уходящий вагон,
Я, наверно, пришла из забытых времен.
Незнакомые лица и люди кругом.
Всё возможно сейчас и возможно потом.
Всё возможно, и всё же не верьте –
Это адрес не мой на старинном конверте,
И жила я не здесь – на планете другой.
Я давно умерла. Это адрес чужой.
Но осталась скитаться душа. Это я, не дыша,
На картине застыла в прошедшем столетье.
Я застыла живая, в ожидании смерти.
* * *
Осторожной походкою осень крадется.
Улыбается солнце улыбкой горячей,
Только скоро остынет вечернее солнце,
И дождями холодными небо заплачет.
Заструится печаль, как потоки земные,
И разрушит мгновенье ее колдовства,
И качнутся деревья, как будто хмельные,
Зашуршит под ногами гнилая листва.
В этой истине вечной заложена тайна,
Нужно только найти, прикоснуться, понять,
Не природы покой, а ее увяданье,
И почувствовав зыбкость ее, сострадать.
Наша осень, наверно, наступит однажды,
И потоки дождей захлестнут, унесут,
Кто-то встретит ее, улыбнувшись отважно,
Кто-то память отдаст на несбывшийся суд…
Я печально смотрю на затменье природы,
На опавшие листья, на голый фасад,
На сгоревший над домом лиловый закат.
И листаю, как книгу, прошедшие годы.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
Владимир ДЭЙЛ (Долуханян), Лос-Анджелес.
Поэт, переводчик, журналист. Родился в Ереване. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в издательстве "Советский писатель". В Америке окончил писательское отделение калифорнийского университета Нортридж. Опубликовал две поэтические книги, Between Two Rights –"Между двух прав" (на англ. языке), 2007; "Иные встречи" (2008). Публикации в периодических изданиях США.
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
ТАНГО
Ты в даль уходишь от меня,
Оставив мне вот это танго.
И каждый раз, судьбу кляня,
Я не могу забыть тебя, беглянку.
То был последний танец наш.
Доподлинный или мираж?
Я ¬– безутешный гри-инго.
Не в силах я тебя забыть,
Мелодии вершится нить,
Меня она с тобой сплетает.
Я в волнах памяти плыву,
То ли во сне, то ль наяву,
Но ты в волнах друга-ая.
Ты продолжаешь жить во мне,
То изнутри, а то извне
Разишь луча-ами.
Я низвержен, я весь в плену,
Готов признать свою вину:
Чайки тогда на Малибу
Нам прокричали не-судьбу,
Нас ждут печа-али.
И хмур тогда был океан,
Раскачивал наш ресторан,
Грозил нам, злился.
Свирепым оком нас сверлил
И яростной волною бил,
Взмывал, кури-ился.
Стихия гневалась на нас,
Тряхнула так, что свет погас,
Волна взметну-улась.
Хотела нас она сломить,
В своей пучине усыпить,
Чтоб не просну-улись.
Хотела танец наш прервать
Ниспосланная ею рать.
Слаба стихия...
И мы, презрев подлунный мир,
Плыли, в объятьях нежных лир
Вдруг став глухи-ими.
Молю тебя, не уходи,
Стань моей песнею в пути,
Побудь со мно-ою!
А пена бьёт, бела-бела.
Ты мне всё более мила.
Сражусь с бедо-ою.
Звучит призывный зов трубы,
Нет, не уйти нам от судьбы,
О, руки, гу-убы!
Не верь грозе, со мною ты,
О, женщина моей мечты,
Из сердца глу-уби.
Тревожат искры глаз твоих,
В них танго наше, в них мой стих,
Вся страсть объя-атий.
В них и наш праздник, и наш грех,
И слёзы наши, и наш смех,
И не объя-ать их!
__________________________________
И снова звучит вечная наша мелодия:
Неистребима она, непослушна,
в крови моей бродит.
Взмолился я снова: – Не отпускай, прости!
О, лети, моя песня, лети!
|
|
Юрий КАЗАРИН, Екатеринбург
учёный-исследователь языка, поэзии, доктор филологических наук, профессор. Родился в 1955 году в Свердловске. Окончил Уральский государственный университет. Около 30 лет преподаёт русский язык в ВУЗах города Екатеринбурга, работал в университете штата Керала (Индия). Автор нескольких поэтических книг. Стихи публиковались в российских и зарубежных сборниках и антологиях, журналах «Юность», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир» и др. Председатель правления Екатеринбургского отделения Союза писателей России.
|
|
Юрий КАЗАРИН, Екатеринбург
учёный-исследователь языка, поэзии, доктор филологических наук, профессор. Родился в 1955 году в Свердловске. Окончил Уральский государственный университет. Около 30 лет преподаёт русский язык в ВУЗах города Екатеринбурга, работал в университете штата Керала (Индия). Автор нескольких поэтических книг. Стихи публиковались в российских и зарубежных сборниках и антологиях, журналах «Юность», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир» и др. Председатель правления Екатеринбургского отделения Союза писателей России.
|
|
Борис КОКОТОВ, Балтимор
Поэт, переводчик, литературный критик. В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов: «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.
|
|
Борис КОКОТОВ, Балтимор
Поэт, переводчик, литературный критик. В США с 1991 года. Автор шести сборников стихов: «Эстампы», 70-е; «Воздушные ямы», 2007 и др. Публикуется в периодической прессе США, России, Израиля и Германии.
|
|
Юрий КРУПА, Филадельфия
Архитектор, дизайнер. Родился в Киеве в 1959 году. В США с 1993 года. Занимается архитектурой высотных зданий, дизайном и книжным оформлением. Художественный редактор издательства «Побережье».
|
|
Александр Калужский
КАЛУЖСКИЙ, Александр, Сан-Диего. Поэт, переводчик, сценарист. Родился в 1958 году на Чукотке. Окончил Свердловский пединститут. Профессор английского языка и литературы в университете Калифорнии. Публикуется с начала 80-х. Первая журнальная публикация – в «Урале» (1988). Книги: «Под знойным солнцем бытия» (перевод 50-ти стихотворений Лермонтова), 2009; «Невозвратные глаголы», лирика (на русском и английском языках), 2012.
|
|
Александр Калужский
КАЛУЖСКИЙ, Александр, Сан-Диего. Поэт, переводчик, сценарист. Родился в 1958 году на Чукотке. Окончил Свердловский пединститут. Профессор английского языка и литературы в университете Калифорнии. Публикуется с начала 80-х. Первая журнальная публикация – в «Урале» (1988). Книги: «Под знойным солнцем бытия» (перевод 50-ти стихотворений Лермонтова), 2009; «Невозвратные глаголы», лирика (на русском и английском языках), 2012.
|
|
Татьяна Каунова
КАУНОВА (Кордун), Татьяна, Нью-Джерси. Поэт, прозаик. Родилась в Усть-Каменогорске. Жила в Вильнюсе, затем в Киеве. Работала литературным редактором в издательстве "Днипро", в Министерстве культуры и Министерстве юстиции. Издала два поэтических сборника: "Рождение луны", 1985 и "Наугад раскрытое пространство", 1994.
|
|
Татьяна Каунова
КАУНОВА (Кордун), Татьяна, Нью-Джерси. Поэт, прозаик. Родилась в Усть-Каменогорске. Жила в Вильнюсе, затем в Киеве. Работала литературным редактором в издательстве "Днипро", в Министерстве культуры и Министерстве юстиции. Издала два поэтических сборника: "Рождение луны", 1985 и "Наугад раскрытое пространство", 1994.
|
|
Вадим Крейд
КРЕЙД, Вадим Прокопьевич, Айова Сити. Поэт, историк литературы, переводчик, профессор-славист. Главный редактор «Нового журнала» (1994-2005). Редактор-составитель ряда антологий, составитель (совместно с Д. Бобышевым и В. Синкевич) справочника «Словарь поэтов русского зарубежья», 1999. Родился в 1936 году в Нерчинске. На Западе с 1973 года. Автор более сорока книг, среди которых сборники стихов: «Восьмигранник», 1986; «Зеленое окно», 1987; «Квартал за поворотом», 1991; «Единорог», 1993.
|
|
Вадим Крейд
КРЕЙД, Вадим Прокопьевич, Айова Сити. Поэт, историк литературы, переводчик, профессор-славист. Главный редактор «Нового журнала» (1994-2005). Редактор-составитель ряда антологий, составитель (совместно с Д. Бобышевым и В. Синкевич) справочника «Словарь поэтов русского зарубежья», 1999. Родился в 1936 году в Нерчинске. На Западе с 1973 года. Автор более сорока книг, среди которых сборники стихов: «Восьмигранник», 1986; «Зеленое окно», 1987; «Квартал за поворотом», 1991; «Единорог», 1993.
|
|
Нина Косман
КОСМАН, Нина, Нью-Йорк. Родилась в Москве. В эмиграции с 1972 г. Поэт, прозаик, драматург, художник, скульптор, переводчик. Сборники стихов: “Перебои” (Москва, 1990) и “По правую руку сна” (Филадельфия, 1998). Книги на английском: “Behind the Border” (Harper Collins, 1994, 1996) и “Gods and Mortals” (Oxford University Press, 2001), роман "Queen of the Jews" (Philistine Press, 2016). Стихи, рассказы и переводы публиковались в США, Канаде, Испании, Голландии и Японии. Пьесы ставились в театрах Нью-Йорка. Переводы на английский стихов Марины Цветаевой – в двух книгах: “In the Inmost Hour of the Soul“и “Poem of the End”.
|
|
Нина Косман
КОСМАН, Нина, Нью-Йорк. Родилась в Москве. В эмиграции с 1972 г. Поэт, прозаик, драматург, художник, скульптор, переводчик. Сборники стихов: “Перебои” (Москва, 1990) и “По правую руку сна” (Филадельфия, 1998). Книги на английском: “Behind the Border” (Harper Collins, 1994, 1996) и “Gods and Mortals” (Oxford University Press, 2001), роман "Queen of the Jews" (Philistine Press, 2016). Стихи, рассказы и переводы публиковались в США, Канаде, Испании, Голландии и Японии. Пьесы ставились в театрах Нью-Йорка. Переводы на английский стихов Марины Цветаевой – в двух книгах: “In the Inmost Hour of the Soul“и “Poem of the End”.
|
|
Михаил Косман
КОСМАН, Михаил (Michael Kossman) (1953, Москва - 2010, Нью-Йорк), поэт, прозаик, литературовед. В Москве закончил школу, начал учебу в институте. Эмигрировал в 1972 г. в Израиль. С 1973-го года в США. Окончил Колумбийский университет. Переводил стихи Йейтса (с англ.) и Германа Гессе (с нем.) на русский язык. Автор исследований о “Мастере и Маргарите” Булгакова и о неоконченном романе Замятина “Бич божий”.
|
|
Михаил Косман
КОСМАН, Михаил (Michael Kossman) (1953, Москва - 2010, Нью-Йорк), поэт, прозаик, литературовед. В Москве закончил школу, начал учебу в институте. Эмигрировал в 1972 г. в Израиль. С 1973-го года в США. Окончил Колумбийский университет. Переводил стихи Йейтса (с англ.) и Германа Гессе (с нем.) на русский язык. Автор исследований о “Мастере и Маргарите” Булгакова и о неоконченном романе Замятина “Бич божий”.
|
|
Константин Кикоин
КИКОИН, Константин, Тель-Авив. Родился в Москве. В Израиле с 1997 года. Профессор Тель-Авивского университета, член Союза писателей Израиля. Автор четырех сборников стихов, вышедших в 2007 - 2013 гг.
|
|
Константин Кикоин
КИКОИН, Константин, Тель-Авив. Родился в Москве. В Израиле с 1997 года. Профессор Тель-Авивского университета, член Союза писателей Израиля. Автор четырех сборников стихов, вышедших в 2007 - 2013 гг.
|
|
Татьяна Кузнецова
Кузнецова Татьяна (Белянчикова Татьяна Викторовна) родилась в Москве в семье научных работников. В 1988 году окончила Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Кандидат экономических наук. Автор поэтических сборников «Ловушка для снов» (2007), «Валенки на каблуках» (2010). Стихи печатались в литературных журналах и альманахах. Живет в Москве.
|
|
Татьяна Кузнецова
Кузнецова Татьяна (Белянчикова Татьяна Викторовна) родилась в Москве в семье научных работников. В 1988 году окончила Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Кандидат экономических наук. Автор поэтических сборников «Ловушка для снов» (2007), «Валенки на каблуках» (2010). Стихи печатались в литературных журналах и альманахах. Живет в Москве.
|
|
Лора Завилянская
ЗАВИЛЯНСКАЯ, Лора, Бостон. Родилась в Киеве. Окончила медицинский институт. Кандидат медицинских наук, Заслуженный врач Украины. Автор многих поэтических сборников, изданных в Киеве, Москве, Бостоне. Член Союза Писателей Москвы
|
|
Лора Завилянская
ЗАВИЛЯНСКАЯ, Лора, Бостон. Родилась в Киеве. Окончила медицинский институт. Кандидат медицинских наук, Заслуженный врач Украины. Автор многих поэтических сборников, изданных в Киеве, Москве, Бостоне. Член Союза Писателей Москвы
|
|
