О жизни и творчестве Михаила Синельникова написано так много, что добавить нечто новое к сказанному практически невозможно. Разве что какие-то личные впечатления от многолетнего общения с этим несомненно ярким и одаренным человеком. Так мы и поступим, потому что в этих наблюдениях могут обнаружиться дополнительные грани его характера, иной подход к написанным Михаилом Исааковичем стихам, к его  работоспособности в области переводов стихов поэтов из республик бывшего СССР, а также классиков Востока и ряда европейских стран.

 Его многогранный талант не может оставить равнодушным никакого сколько-нибудь начитанного человека, поскольку читатель этот непременно столкнётся с необыкновенно богатой эрудицией, способствующей расширению диапазона его творческих возможностей. Достаточно сказать, что первые стихи Миши, написанные пятилетним ребёнком были по истории античности, основанные на мифах и легендах древнего Рима.

Когда мы с ним оказались в совместной поездке в Санкт-Петербург, Михаил показал мне дом, который было видно с площади Московского вокзала. Родился он на территории Александро-Невской лавры, откуда малыша перенесли в тот дом на ул. 1-й Советской.

Это было в 1946 году, когда его родители после долгих мытарств по глубинкам страны вернулись в послевоенный полуразрушенный Ленинград на свою прежнюю квартиру. Отец Михаила был тесно связан с кругом творческой интеллигенции ещё довоенного Ленинграда, куда входили все видные поэты и писатели того времени.

 К этой теме я ещё вернусь, а сейчас хочу поделиться своими соображениями о Михаиле как о хорошем товарище, прекрасном собеседнике, шутнике.  

                           

              Михаил Синельников, амер. проф. Виктор Пеппарт и Сергей Каратов

Он в любой компании сразу же становится душой коллектива, привлекая к себе внимание своими интересными рассказами о множестве людей из писательской среды, с кем он встречался лично. Его по праву можно считать ходячей энциклопедией, если речь заходит о румынской, грузинской, киргизской, армянской, индийской или персидской литературе. Он помнит сотни имён поэтов, может цитировать стихи классиков Востока, Сербии, Азербайджана, Армении, Турции. У него на любую ситуацию вспоминается какая-то история, связанная с тем или иным литератором, актером, певцом, политиком. Много времени проведя в среде грузинской творческой интеллигенции, Михаил постиг искусство тоста, которые всегда являлись вербальным украшением всех дружеских посиделок и торжеств. И всякий раз, когда оказываешься с ним за одним столом, узнаешь кучу новых шутливых дружеских шаржей, которыми он мастерски обрисовывает того или иного классика. Практически Михаил не повторяется, но даже если и случается такое, то всё равно слушать его бывает очень интересно, и хохот стоит поистине гомерический. Иногда смешные истории возникали прямо при нас…

 В недавние годы в Москву из Бухареста  постоянно приезжал профессор Думитру Балан. Он когда-то учился в Москве, блестяще знал русский язык и являлся преподавателем русской литературы в Университете в столице Румынии. Я с ним познакомился в Румынии, где его прикомандировали ко мне в качестве переводчика. В Москве Думитру покупал много литературы и увозил на родину. Я был у него дома: там книги были повсюду. По дому можно было передвигаться только боком… 

                       

                                   Поэты Вячеслав Самошкин и Михаил Синельников

С Думитру Баланом и Михаилом Синельниковым мы ходили на поэтические вечера, после которых устраивались посиделки с самыми веселыми программами и с распитием румынских вин и цуйки, которые Думитру обязательно привозил с собой. И конечно же, веселье в небольшой компании создавал неугомонный Михаил Исаакович. Всякий раз после активных двух недель пребывания в Москве, Думитру уезжал с огромным багажом, главным образом состоящим из книг. Мы, несколько человек друзей, все это загружали в такси и ехали на Киевский вокзал, на поезд до Бухареста.

Однажды вот так мы проводили Думитру, разъехались по домам, а пару дней спустя у нас в доме раздаётся телефонный звонок из Бухареста. Звонит Думитру Балан и спрашивает у моей жены про чемодан. Оказалось, что когда выносили его багаж, то в суматохе мы забыли большой оранжевый чемодан…

Румынский  композитор Пауль Полидор тоже приезжал в Москву. С ним меня познакомили Думитру Балан и  Михаил Синельников. Пауль переводит поэзию и пишет музыку на классические тексты русских поэтов.  Несколько песен он написал и на стихи Михаила Синельникова,  где мне особенно понравились «Московская кухня» и  песня о французской девушке…

Когда в Москву приезжала из США Зоя Межирова, мы тоже встречались с ней на разных литературных мероприятиях, либо в ЦДЛе, либо в музее Марины Цветаевой. Особенно запомнилась презентация поэтического сборника  Зои Александровны в доме-музее Михаила Булгакова. Высоко оценили её стихи выступившие на вечере  Виктор Гофман и Михаил Синельников.  А потом все от души подняли бокалы за  торжество поэзии, без которой мы бы точно завяли от скуки обыденной жизни.

С давних времен, ещё по Литературному институту, я был знаком с замечательным азербайджанским поэтом, который позднее стал классиком у себя в республике, а потом уехал жить в Турцию. Мамеда Исмаила знает и Михаил Синельников. И когда Мамед прилетает в Москву, то мы с Мишей вместе бываем на его поэтических вечерах. На одной встрече со студентами Литературного института Мамед Исмаил знакомил слушателей с новой книгой в переводе Синельникова, в которой было стихотворение с названием  «Спящее значение». 

Мне показалось забавным это название, и я написал дружеский шарж. Он короткий, и я приведу его полностью:

 СПЯЩЕЕ  ЗНАЧЕНИЕ

Синельников Мамеда Исмаила

Переводил, и получилось мило,

Там глубина и образов единство.

И лишь названье крайне удивило.

В надежде смысла отыскать зерно,

Читаю я до умопомрачения

И вглядываюсь в СПЯЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ,

И жду, а не проснётся ли оно?

Мне казалось, что мои друзья обиделись на меня. Поэтому я старался не вспоминать об этом шарже. А когда летом этого года мы снова увиделись с Мамедом на международной конференции и долго вместе гуляли по Санкт-Петербургу, то в музее Владимира Набокова он сказал мне, что мой шарж вошёл в книгу о его творческом пути, которую в Турции составили и выпусти его друзья. 

Общих знакомых у нас с Михаилом довольно много.

 Об одном, о поэте Александре Петровиче Межирове, хочется сказать особо, потому что он оказал свое влияние и на Михаила и на меня.  Собственно, по-настоящему с Мишей Синельниковым я познакомился именно через Межирова. Так получалось, что приходя к Александру Петровичу домой, где он жил в районе Аэропорта, я или встречался прямо в доме с кем-то из литераторов или слышал хороший отзыв о ком-то, с кем потом заводил дружбу. Так получилось с Михаилом. В Литературном институте я начинал учебу в 1972 году. А где-то в 1973 году Синельников покинул этот вуз. То есть, мы с ним ещё тогда могли видеться в коридорах дома Грибоедова. Но уже с подачи Межирова, а также при непосредственном присутствии поэта Виктора Гофмана и состоялось наше знакомство с Михаилом. Я помню эту встречу. У меня вышла вторая книжка стихов «Снежная ягода». Я носил с собой несколько сборников, а при встрече дарил их поэтам. Так около Дома литераторов я познакомился с Михаилом, который разговаривал  с моим однокурсником Виктором Гофманом. Миша спустя какое-то время отдарился своей книгой стихов и переводов, которая у него вышла в Тбилиси и называлась «Аргонавтика». С этой книги я и начал интересоваться стихами Михаила Синельникова. Его активно публиковали в толстых журналах, а личное знакомство всегда добавляет интерес к аналитическому подходу к автору узнаваемых произведений.

Есть такое изречение: счастье, это когда Бога чаще благодаришь, чем просишь. Думаю, эта формула соотносится с Михаилом Синельниковым, потому что он вполне подпадает под понятие баловня судьбы. Несмотря на мытарства, выпавшие на долю его семьи во время войны, про Мишу можно сказать, что он родился с серебряной ложкой во рту.

 Мать его была учительницей русского языка и литературы, а отец военный корреспондент, сам когда-то писавший стихи и входивший в круг ленинградских поэтов, где были Ахматова, Сологуб, Заболоцкий, Олейников, Введенский. Отец вынужден был покинуть северную столицу и уехать в Киргизию, где долгое время работал в газете. Исаак Синельников хотел, чтобы его сын Михаил стал поэтом. Это редчайший случай в мировой практике, когда родитель настраивает отпрыска на литературную стезю.  Михаил рассказывал на одной из наших веселых посиделок, как его родители в послевоенном Ленинграде пошли на вечер поэзии Анны Ахматовой. Мама его в это время была на сносях: родители ждали рождения будущего поэта. И как сказал Михаил:

- Я слышал стихи Ахматовой, ещё находясь во чреве матери.

Учитывая, как он высоко ставит творчества Анны Андреевны, я пошутил, что он, Синельников, значительно опередил Евгения Рейна и Иосифа Бродского, которые давно уже считали себя её учениками. 

Осенью 1989 года мы с Михаилом оказались на родине писателя Чингиза Айтматова и Мусы Мураталиева. Киргизия в те дни отмечала 125-летие своего классика – поэта Токтогула Сатылганова. Огромная делегация поэтов, прозаиков, литературоведов, критиков, журналистов из тридцати стран мира съехалась на родину гения киргизского народа – в гористую часть Джалал-Абадской области, чтобы здесь, на открытой местности в долине реки устроить праздник в честь юбиляра. Устроители праздника установили 125 красивых киргизских войлочных юрт, в которых расселили по четыре человека гостей, а на большой поляне, зажатой между горных склонов, развернули народное гулянье, которое сопровождалось конными скачками, разведением костров, около которых выступали поэты и переводчики из разных стран. Всюду подавались веселящие напитки, в том числе и кумыс, всюду слышались голоса киргизских народных инструментов, песни и дикие вопли проносящихся на лошадях всадников…

И вот среди всего этого веселья мы с моими товарищами Михаилом Синельниковым и киргизским писателем Мусой Мураталиевым прогуливались и беседовали под горным небом, то усеянном яркими звездами, то под утренним солнцем, выглядывающим из-за высоких скал. Говорили о поэзии, о роли такого понятия, как гений места, без которого не может родиться одаренный индивидуум. Именно в этом краю, в самом Джалал-Абаде, а позднее в городе Ош, прошли детство и юность Михаила Исааковича. Он полюбил этой край, и многие его стихи пронизаны темой гор, жизнью киргизских  кишлаков, исламскими мотивами, сближением разных наречий и народов, волею судеб оказавшихся в изгнании в этих краях. Отсюда его привязанность к великой поэзии Востока.

Прогуливаясь с Мишей как-то утром по тому кругу, где недавно проскакала целая конница ловких киргизских наездников, каковыми они становятся с трёх лет, мы набрели на отлетевшую подкову. Я поднял её, небольшую, совсем не похожую на подковы наших коней и с удивлением стал рассматривать её. А Михаил сказал:

-  Считай, что тебе повезло! Найти подкову – это хорошая примета.

И точно! По возвращении из поездки меня пригласили в Моссовет для получения ордера на квартиру. Слова Михаила оказались пророческими.

Говоря о поэте, нельзя не цитировать его стихи, ибо в них выражена та квинтэссенция душевной теплоты, его мудрость и красота слога. Для примера приведу его стихотворение, которое мне пришлось по душе: 

 

 НЛО

Вдруг разом засияли и запели

Десятки радуг. Пьяное тепло

По жилам разливалось в Коктебеле.

Над морем я увидел НЛО.

На доме духовидца и масона

Лежала тень павлиньего пера.

Блуждали толпы весело и сонно,

Чередовались дни и вечера.

Я не запомнил, ночью созерцая

Чужих созвездий лиры и ковши,

Куда катилась точка золотая,

Куда умчалась матрица души.

 Год назад не стало поэта Виктора Гофмана, с которым очень тесно был связан Михаил Синельников. Он буквально сделался каким-то потерянным из-за кончины друга. Виктор и Михаил были друг для друга неким алмазным оселком, установленном посередине, на котором они по телефону оттачивали свеженаписанные стихи. На панихиде, организованной младшим братом Виктора Александром Гофманом, Михаил сказал, что для него эта утрата стала невосполнимой, и это было сказано более, чем искренне.

Сегодня Михаил Исаакович на фэйсбуке выставил фото, на котором стоят три  друга: таджикский поэт Хабибулло Файзулло, киргизский поэт Жолон Мамытов и Михаил Синельников, самый молодой среди них. К фотографии Михаил приложил вот это пояснение:

«Меня сейчас нередко спрашивают об этой фотографии, ставшей исторической в двух странах. Это было в Бишкеке, который тогда назывался Фрунзе. Прошло 42 года. В прошлом году я побывал в Таджикистане и в нагорном Ховалинге жил в мраморном дворце-музее знаменитого таджикского поэта Хабибулло Файзулло. Два месяца назад в киргизском Тулейкене возложил цветы на пьедестал памятника великому поэту Кыргызстана Жолону Мамытову. Это были мои близкие, даже ближайшие друзья на Востоке. Когда я, думаю об их народах, сразу возникают лица этих поэтов. Я не сомневаюсь, что, если бы они жили подольше, моя жизнь сложилась бы несколько иначе. И куда осмысленней».

Ниже есть комментарий писательницы Татьяны Набатниковой:

-  Вот, Миша, родился бы ты в ауле, тоже мог бы рассчитывать на мраморный музей или памятник на пьедестале.

Да, не повезло Михаилу Синельникову родиться в горном или степном ауле. Но, думается, он свой памятник на пьедестале заработает, оставаясь столичным жителем. Хочется верить в это, поскольку он трудяга, каких поискать. 

Когда я был в Грузии в начале восьмидесятых, там я познакомился с большим грузинским поэтом Карло Каладзе, работавшем в ту пору в издательстве «Мирани». Он сказал мне, что Грузия нуждается в переводчиках. И в качестве примера привел мне имя молодого и яркого русского поэта Михаила Синельникова. Я сказал, что знаю его, и мне приятно, что Вы так высоко цените его. 

Из меня переводчик не получился, во всяком случае в ту пору, хотя я и пытался переводить стихи грузинского поэта Мориса Поцхишвили и азербайджанского поэта Наби Хазри.

Я понял, что это особый дар – быть донором, отдавая всю творческую энергию другому автору, языку, другой культуре.

Невольно вспоминаются стихи Марины Цветаевой: «и вдохновенье хранят, как в термосе…»

И Андрей Платонов приходит на ум, который говорил про «вещество жизни», к которому нельзя относиться расточительно. 

Но кому-то дано и себя реализовать в полной мере, и о других позаботиться. И здесь проявляется не только необходимость зарабатывать переводами себе на жизнь, но и подлинный интерес к другим культурам, желание прикоснуться к великим достижениям поэтов других народов. И в той и в другой ипостаси нашел свое достойное место поэт и переводчик Михаил Синельников. Ему исполняется семьдесят лет. Мы  поздравляем его с этой серьёзной датой и желаем ему больших творческих удач в будущем! Он много работает, пишет книгу за книгой. По мнению видных редакторов и коллег по цеху, Михаил совершенствуется буквально на глазах. Камертоном, по которому он сверяет свои достижения, для Михаила является мудрость мыслителей Востока. Впрочем, он и сам стал мыслителем, поскольку философия растворена в его стихах, а чувством историзма пронизаны многие его стихи. Вот одно из предпоследней книги Михаила Синельникова «Перевал»:

 

 *  *  *    

Куда ни глянешь, столькое истлело!

Так странно знать – кругом небытиё.

Возлюбленной сияющее тело

Меняется с годами, и – твоё.

И всё равно немыслимо смириться

С исчезновеньем взоров и причуд,

И навсегда утраченные лица

Летят поодаль и не отстают.

Как в дни, когда Овчарней баснословной

Шёл Алигьери в облаке утрат

И власть любви прекрасной и греховной

Была сильней, чем вера в рай и в ад.

«В сущности, нет разницы между плохими и хорошими стихами. Все они тленны. Нетленны только великие стихи. И персидская поэзия дала нам беспримерную вереницу великих, нетленных поэтов, авторов грандиозных созданий». Эти слова Михаил Синельников произносит, выступая на радио. Но это суждение я от него слышал и в приватной беседе с ним. Разумеется, поэтическая среда, которую он обрел в Москве, не могла не оказать своего воздействия на него. Михаил был дружен с несколькими крупными поэтами, среди которых были Михаил Зенкевич, Арсений Тарковский, Семён Липкин.

Одним из его наставников, как я уже говорил, был поэт Александр Петрович Межиров, который блестяще охарактеризовал и оценил творчество Михаила Синельникова:

Его поэтическая судьба трудна. Но ведь еще древние поняли, что прекрасное трудно. Литературная эпоха не то салонной, не то языческой метафизики Охотного ряда, повальной манерности, безвольных анжанбеманов из вторых рук, рискованно длинных строк, провоцирующих откровенное многословие, разрушающих инстинкт лаконизма (если таковой имеется), превращающих поэзию в общедоступное занятие; для таких поэтов, как Михаил Синельников, сохраняющих архаическую верность классическому русскому стиху, особенно нелегка. Если бы он отказался, например, от знаков препинания, его известность возросла бы стократно. Но и известности он не ищет. Зато, как говорил Владислав Ходасевич, к его поэзии не надо «пробиваться сквозь ненужную заросль внешней непростоты, этого вечного спутника всего, что сделано не из первосортного материала». Александр Межиров. "Word\Слово", 1994 г. 

                                                                                                                                                                      

                                                                                                                                                                                  Москва, 6 ноября 2016 г.